Все это давало душе никогда не испытанную прежде радость. Теперь он мог смотреть на себя и свое окружение непредвзято, с большей уверенностью, новым, испытующим взглядом – с совершенно разных сторон. Конечно, внешне он был все тот же Шаопин, но внутренне он сильно поменялся. Во многом Шаопин оставался крестьянским сыном, но он изо всех сил пытался вырваться на свободу, за пределы своего слоя.

Но реальная жизнь была предельно определенной, предметной, осязаемой. Все, что творилось внутри, не меняло условий его жизни…

С утра вся школа – учителя и ученики – слушали на площадке доклад «Счастливое сегодня и тяготы прошлой жизни». Чтобы усилить эффект собрания, перед докладом всем выдали порцию «прошлой жизни» – черную грубую булку и миску кипятка, размыв тем самым четкую границу между богатыми и бедными. Сегодня все были Сунь Шаопин и Хао Хунмэй.

Главным докладчиком выступал старый дед из деревни, где жила Хунмэй. Одет он был в жуткие обноски, но вокруг головы красовалось совершенно новое белоснежное полотенце. Было видно, что он давно приноровился вести такие встречи, – говорил четко, как по писаному. Когда дело доходило до страдательного момента, дед пускал слезу и закрывал лицо руками. В толпе подхватывали. Во время этой пантомимы парень слева от трибуны, специально выбранный за звучный голос, принимался, глядя в бумажку, дирижировать собранием. Вскинув кулак, он кричал: «Не забудем классовых страданий! Будем помнить бремя кровавой вражды! Да здравствует пролетарская революционная линия председателя Мао!»

Школьники вторили, эхо гремело по горам. Когда все нужные лозунги были озвучены, дед продолжил свой рассказ. В основном он говорил о том, как его угнетал землевладелец Хао. Шаопин смотрел на Хунмэй. Голова ее опускалась все ниже и ниже. Старик явно говорил о ее деде.

Шаопин сидел в кругу одноклассников и слушал сдобренный причитаниями рассказ старика. Вдруг Цзинь Бо ткнул его локтем и прошептал:

– Там твой отец пришел, вон, за площадкой…

В душе у Шаопина полыхнуло страхом, он вскочил и бросился к отцу – но потом вспомнил, что нужно отпроситься, и повернулся к классному руководителю.

Получив разрешение, Шаопин, пригнувшись, покинул место собрания, где царила суровая торжественность. Он видел, как отец крутит головой, выглядывая его. Сердце выскакивало из груди – он гадал, что за горе вновь свалилось на семью. Старший Сунь никогда бы не поехал в город по пустякам. Раз он пришел в школу, значит, случилось что-то серьезное. Лицо отца было тревожно. Сжимая в руках трубку, он нервно смотрел перед собой, не думая ее раскуривать.

Только когда Шаопин подошел вплотную, отец заметил его.

– Что случилось? – выдавил Шаопин.

– Ничего, ничего… Нужно посоветоваться. Шаоань уехал, надо бы тебе отпроситься – ну, помочь по хозяйству.

Шаопин почувствовал облегчение. Он не стал говорить при всех, а отвел отца к себе в общежитие. В комнате Шаопин налил ему стакан кипяченой воды и спросил:

– Куда Шаоань-то подался?

Отец ворчливым тоном сообщил, что брат отправился в Шаньси присматривать себе жену.

– Как уехал, так я и остался один-одинешенек – ни роздыху, ни передышки. И потом, за каждый день, что его нет, будет вычет по трудодням. Ты бы приехал, поработал бы за него, а? Я сперва не хотел тебя отрывать, но потом сел, посчитал – если Шаоань возьмет жену, будут новые долги. Так твои трудодни лишними не будут…

– Значит, завтра поедем, – быстро отозвался Шаопин. – В школе все равно никакой учебы, целый день в поле. Какой смысл работать бесплатно? Лучше уж за трудодни. Если отпрашиваешься меньше, чем на полгода, то с аттестатом никаких проблем возникнуть не должно.

– Как только твой брат приедет, ты немедленно вернешься в школу.

– А с чего это его понесло в Шаньси? – спросил Шаопин.

Тогда старик Юйхоу рассказал сыну всю историю со сватовством – от начала и до конца.

Выслушав ее, Шаопин долго молчал. Неизвестно отчего, он вспомнил о Жунье. Она столько раз звала брата в город, но при этом даже не намекнула Шаопину, о чем собирается с ним говорить. Шаопин смутно чувствовал, что между Жунье и Шаоанем что-то происходит. На своей шкуре испытав муки первой любви, он угадывал теперь подобные вещи. Шаопин всем сердцем желал брату такой девушки, как Жунье. Если бы она стала его невесткой, он гордился и радовался бы ничуть не меньше самого Шаоаня. Но Шаопин довольно быстро понял, что это абсолютно невозможно. Его брат работал на земле, а Жунье – в государственной школе, и вообще – их семьи были не ровня друг другу. Он, конечно, знал, что в детстве Шаоань и Жунье почти не разлучались, но женитьба была дело третье.

Вместе с тем Шаопин чувствовал, что Жунье глубоко привязана к Шаоаню. В последнее время она выглядела совершенно замученной. Интересно, знает ли она, что Шаоань поехал в Шаньси свататься? Если она действительно любит Шаоаня, а тот не сказал ей ни слова про поездку, – это просто ужасно. Стоит ли ему открыть ей глаза? Не делать это явно, конечно, но найти повод пообщаться и как бы между делом упомянуть об этой новости…

«Нет, не пойдет», – быстро сказал себе Шаопин. Он ничего не знал о том, что творится между Жунье и Шаоанем. Нельзя было лезть в это, не подумав.

На площадке меж тем закончилось собрание, и оттуда донеслись шумные голоса.

Подходило время обеда. Вооружившись карточками, что дала ему Жунье, Шаопин уже собирался выйти купить отцу поесть, но тут на пороге возник Цзинь Бо с целой грудой лепешек и щедрой порцией тушеной свиной головы. Цзинь Бо был просто прелесть: он неизменно выступал верным и хитроумным спасителем, готовым в самый критический момент оказать любую помощь друзьям, – и всегда именно там, где нужно. Когда Цзинь Бо услышал, что Шаопин собирается отпроситься в деревню, то тут же отдал ему ключ от дома и, указав на маленький ключик, привязанный к большому, сказал:

– Это от сундука в моей комнате. У меня там есть сигареты, если все достанет, возьми покури. Покуришь – отпускает…

Шаопин улыбнулся:

– Нечего приучать меня к этим вашим штучкам.

Старый Сунь тоже улыбнулся в ответ:

– Вы еще мальцы, куда вам. Как начнешь – потом не бросишь.

На следующее утро Цзинь Бо отправился в уездное управление народного хозяйства, договорился там со знакомым водителем, и Шаопин с отцом отправились обратно в Двуречье на попутной машине…

Когда Шаоань вздумал искать себе жену, старик Сунь пошел за советом к брату. Конечно, Шаоань был хорошим парнем, но была в этом деле и загвоздка – где взять денег на подарки невесте? И тут жена Сунь Юйтина Хэ Фэнъин сказала, что у нее есть племянница, которая бы очень подошла Шаоаню и которая при том не хочет подарков. Сердце старика Сунь забилось чаще, а Шаоань подумал о Жунье. Впрочем, он никогда всерьез не верил, что они могут быть вместе. Когда он в последний раз размышлял об их отношениях, то пришел к такому же выводу, что и в начале. Шаоань решил поехать на родину тетки Хэ и посмотреть на девушку.

Никто в Двуречье не думал, что Сунь Шаоань вернется из Шаньси через месяц с большеглазой девчушкой. Потом все стали жалеть Шаоаня: глядите, такой хороший мальчик, а не нашел себе пары, пришлось ехать черт-те куда, жениться неизвестно на ком, – если эта девица хоть капельку похожа на Хэ Фэнъин, то Шаоань может забыть теперь о безмятежной жизни.

Но жалость очень быстро превратилась в восхищение. Кто-то из деревенских под благовидным предлогом наведался к семейству Сунь и сказал, что шаньсийская девица совсем не похожа на тетку Хэ. Лицом она была не особо красавица, но смотреть не надоест: яркие брови, темные глаза, белые зубы, щедрые формы – словом, та женщина, о которой мечтает всякий деревенский парень. Еще больший восторг вызвало то, что она не побрезговала убогой дырой, в которой ютилась семья, и уже на следующий день взялась хлопотать по хозяйству. Невестка была сама ласка. Вся семья сходила с ума от счастья. Но самое главное, что она отказалась от денег и подарков. Где такое видано?! Вот привалило дураку счастье!