Гена нервно хмыкнул.

– Чего ты? – спросил Валера.

– Ничего, собачку жалко. И как там, её квартира? Были следы взлома?

Муза замотала головой.

– Нет, полицейские сказали, что Наталья открыла дверь изнутри и вышла из квартиры. Дверь она на ключ не закрывала – он так и остался висеть на ключнице. А самое странное, что…

– Что? – хором спросили Валера и Гена.

– Она перед этим зачем-то раскидала вещи по квартире. Словно что-то искала, – едва слышно произнесла Муза.

Евдокию передёрнуло. Она тут же вспомнила слова соседа пропавшей бабушки Валентины Анисимовой о том, что в её комнате тоже было всё перевёрнуто. Совпадение? Нет, эти две истории точно были связаны. Только Евдокия почему-то не спешила делиться своими выводами с коллегами.

Гена похлопал Евдокию по плечу – она улыбнулась ему, но его рука была в опасной близости от её рыжих прядей, так что она осторожно переложила их на другую сторону.

Петя вдруг собрал коллег вокруг себя. Он был какой-то странно притихший и как будто специально не смотрел на Евдокию.

– Ребята, – кашлянув, произнёс он. – В связи с произошедшим с Натальей и подвеской я переношу семейное мероприятие, на которое хотел вас всех пригласить. Мы с моей… с моей невестой решили пока не праздновать помолвку. Мы сочли, что сейчас это будет не совсем уместно. Поэтому не обращайте внимания на рассылку приглашений, которая сработает сегодня, мы уже не можем её отменить. Но вы все приглашены на перенесённую помолвку. И на свадьбу.

Несколько следующих мгновений Евдокия не понимала, что происходит. Ей казалось, что её душа застыла на месте, а тело продолжает двигаться само по себе.  В ушах стучало, вспыхнувший фейерверк поздравлений словно стал тише, и люди передвигались медленнее. Несколько секунд она молча смотрела в одну точку – на пуговицу свитера Кошкина, – и уже не видела, как ехидно посмотрел на неё Сморщук и как смущённо – Петя…

«Что?! Как это произошло? Когда? Кто она? Как давно?».

– Что?! Как это произошло? Когда? Ура! Поздравляем! – раздавались повсюду радостные вскрики коллег.

Гена Шапошников и вовсе напрыгнул на Петю с объятиями, словно это он был его невестой. А Евдокия, должно быть, была единственной здесь (не считая помрачневших близняшек), кто не ощущал никакой радости за Петю – видимо, она плохой человек? Евдокия всмотрелась в его лицо, ставшее таким расслабленным. Видно было, что он смущался, но всё-таки был рад, что коллеги разделяли его счастье.

– Поздравляю, – она натянула улыбку.

– Спасибо, – с явным облегчением ответил он.

Хотя на самом деле ей стоило поздравить себя с тем, что она зря потратила годы, храня в себе и не отпуская чувства, которые никому и не были нужны.

«А теперь осторожно надо уходить. Правая нога, левая нога».

Евдокия убегала как на марафоне. На тайном марафоне под названием «Беги быстро, но осторожно, прячась за предметами мебели, чтобы ни твой коллега, ни остальные ни в коем случае не поняли, что ты расстроена». Она захлопнула дверь туалета и села на пол.

Первым делом убрала волосы в пучок.

Во всей этой ситуации ей казалось самым печальным даже не то, что любовь всей её жизни оказался вовсе не любовью всей её жизни, и не то, что он так сильно отдалился от неё. И даже не то, что он не занял её сторону в ситуации со Сморщуком. Ей больше всего тревожило чувство безысходности – она просто не верила, что когда-нибудь сможет его забыть, что когда-нибудь кто-нибудь полюбит её, что она сможет открыться другим мужчинам, а не убегать от них. Ей казалось, что все её мечты исполняются у кого угодно, кроме неё самой. Она просто не умела делать то, что легко удавалось другим девушкам.

Наверное, даже не боль заставляет нас терять почву под ногами – а эта самая безысходность, когда кажется, что иначе не будет. И Евдокия была вполне уверена, до конца своих дней она так и будет ходить на эту работу и смотреть, как у Пети и других её коллег появляются внуки, как люди публикуют свои книги и исполняют свои мечты. А она так и останется человеком-невидимкой, который будет находиться единственную отдушину в своей семье и в воображаемых мирах, придумывая истории, которые тоже никому не нужны.

Неизвестно, что подумала бы королева Елизавета II о такой несдержанности, но Евдокия начала беззвучно плакать прямо в туалете. Потом настрочила длинный рассказ обо всём, который переслала подруге Насте. Несмотря на то, что Белая Борода был рядом и обмахивал её бумажными салфетками, Евдокия просто не могла проживать свои эмоции одна. Ей казалось, что она сойдёт с ума, если в её голове будет звучать только её собственный голос. Но подруга ответила прохладно, поэтому Евдокия заморочилась ещё и тем, что теперь плохо выглядит в её глазах.

«Дорогая, мне бы твои проблемы, – написала Настя. – Не придумывай себе драму, твои чувства не имеют отношения к настоящей любви. И вообще, я как замужняя мать с ипотекой и кучей забот даже скучаю по этим безответным влюблённостям!»

– Да и я скучаю по безответным влюблённостям, – приподняла бровь Елизавета II.

Святые небеса, неужели кого-нибудь когда-нибудь успокаивала фраза «это не настоящая любовь»? Даже если это и на самом деле так. Кстати, те, в кого мы так сильно, но безответно влюблены, всегда объясняют себе наши чувства тем, что они не настоящие, детские или вообще случайные. Евдокия бы не удивилась, если бы священник на её похоронах сказал:

– Ну что же, у неё всегда были детские и ненастоящие чувства к людям, поэтому можете расходиться.

Но попытки рассмешить себя в этот раз особо не помогали, и Евдокия разрешила выйти на выход новой партии тихих слез. А потом, поняв, что отсутствовать уже больше нельзя, достала из сумочки медицинскую маску, натянула её до самых глаз и вышла из туалета.

До рабочего места её провожали королева Елизавета II и крайне встревоженный за неё Северус Снейп, который пообещал снять с Пуффендуя 200 баллов, если она не успокоится.

Само собой, в течение рабочего дня Евдокия уже мало думала о подвеске и Наталье и уже не обращала внимания на полицейских, которые приходили в редакцию и беседовали с некоторыми коллегами. На беседу вызывали и Евдокию. Они спрашивали её про вечер пропажи подвески и про Наталью. Она с отсутствующим видом ответила на короткие вопросы двумя-тремя словами. Беседа напоминала переписку в «Тиндере», во время которой понятно, что ни одна из сторон не заинтересована в другой. В итоге доблестные правоохранители, видимо, махнули на неё рукой.

Занятая грустными мыслями, Евдокия даже не заметила, как вышла из редакции. Уже в метро по дороге домой она отправила маме несколько таких грустных и откровенных сообщений, что ей было бы стыдно их потом перечитывать. Мама искренне посочувствовала Евдокии, но уточнила, что на поиски второй половинки у неё «осталось всего четыре года» и что она просто обязана дать номер дочери внучатому племяннику их соседки по дому.

После этого Евдокия незаметно разрыдалась под маской сильнее прежнего и направилась в магазин. Надо сказать, что она всегда заедала свои проблемы и переживания, и ей стало немного легче уже в тот момент, когда она ходила между сверкающими витринами с йогуртом и мороженым. Разве есть что-то, что может успокоить тебя лучше, чем ожидание поглощения вкусной еды дома под пледом, у ноутбука с интересным фильмом? Почти не глядя, Евдокия покидала в корзинку огромное ведёрко мороженого с орехами и малиновым сиропом, насколько пачек сухариков, чипсов и пачку жевательного мармелада. Вооружившись этими покупками, пришла домой. А потом заметила, что она умеет есть мороженое и одновременно плакать – прямо как в меме «Грустно, но вкусно».

– Ну, приступим, – сказала Евдокия сама себе, села за стол и потянулась к ноутбуку.

Но одного фильма для такой ситуации явно было мало. Руки дрожали, и хотелось хоть что-то сделать, хоть как-то себе помочь. Орудуя ложкой, Евдокия скрыла публикации Пети в соцсетях, а заодно посты ни в чем не повинной знакомой, которая выложила фото из его любимого музея. Под эту же меру Евдокии попала и другая её знакомая, которая раньше была такой же скромной и неудачливой, как она, но вышла замуж, родила, постоянно пишет о своей семейной жизни.