Фрэнсис. Да что вы?

Мадлен. …чтобы бороться с социальной несправедливостью. Вовсе нет. Он сидел там, у стойки, и говорил, что проделал весь этот путь, потому что ему, видите ли, места не хватало. (Мадлен, возмущенная, встает с места). Ну да, конечно, теперь все так говорят…

Фрэнсис. Это верно.

Мадлен. Теперь, спустя сорок лет. Теперь все воспринимают это как должное. Да, да, как должное. Как будто Земля по определению вертится только вокруг них!

Фрэнсис. Вы правы.

Мадлен. Ничего другого не существует, ничего стоящего не происходит. Никаких событий. Никаких реально существующих негров не избивают палками. Никаких автобусов не поджигают. Все события обретают право на существование лишь постольку, поскольку они поднимают вечный, бесконечно сладостный вопрос: а что лично ты думаешь об этих событиях? Как эти палки, эти горящие автобусы задевают лично тебя?.. (Мадлен на секунду задумывается). Но я — тогдашняя — я была очень молода и считала себя умнее всех. И вот я сижу рядом с ним и начинаю заводиться. Хотя, в общем, мне никогда и заводиться-то не требовалось: моя злость всегда при мне, всегда наготове, всегда на поверхности…

Фрэнсис. Что, даже теперь? Даже сегодня?

Мадлен. Больше, чем когда-либо. Особенно сегодня. Вот так-то! Сегодня я сердита, как никогда!

Они смотрят друг на друга, затем Мадлен продолжает.

«Что?» — говорю я ему. «Хочешь сказать, что приехал сюда просто ради собственного удовольствия? И все? Никаких других порывов? Получше причины не нашлось?»

Фрэнсис. И что он ответил?

Мадлен. Мартин? Он вообще никак не отреагировал. Я тогда так вспылила, до сих пор помню. «То есть ты хочешь сказать, что проделал весь этот путь только ради себя самого?» «Нет, — сказал он. — Не только ради себя. Если я чем-то могу помочь — отлично. Но кто сказал, что пока мы тут помогаем, мы не можем немного развлечься?»

Обе молчат. Мадлен задумалась.

Фрэнсис. Это тогда вы поссорились?

Мадлен. Нет, позже. (Мадлен прерывает себя на полуслове. Ее настроение меняется). То было время, когда американцы начали убивать своих вождей. Да, в шестидесятых. Они тогда панически боялись каждого, кто мог совершить нечто хорошее. (Мадлен встает и идет за следующей бутылкой пива).

Фрэнсис. Он мне никогда об этом не рассказывал.

Мадлен. Понятно, что не рассказывал. С чего бы ему вам это рассказывать?

Фрэнсис. Кстати, вы будете удивлены. Странное дело: он любил произносить ваше имя. Он очень часто произносил его вслух.

Мадлен. Неужели?

Фрэнсис. «Я сегодня столкнулся с той женщиной». «С какой женщиной?» «Как там ее? Ах, да, Мадлен».

Мадлен улыбается.

Мадлен. Да, смешно.

Фрэнсис. «Как-как?» «Мадлен. Как печенье». (Фрэнсис тоже улыбается). Похоже, ему очень нравилось рисковать.

Мадлен. Пожалуй, вы правы. Вы меня действительно удивили.

Минутное молчание. Фрэнсис меняет позу, сидя на диване.

Фрэнсис. Он рассказывал, вы однажды взяли его с собой на какую-то оргию.

Мадлен. Правда?

Фрэнсис. Так и сказал.

Мадлен. Прямо так и сказал?

Фрэнсис. Ну, конечно, не сразу.

Мадлен. Вообще-то это неправда. Я водила его не на какую-то оргию. Я брала его с собой несколько раз. Мне казалось, он не живет. Я не чувствовала в нем жизни. (Неожиданно Мадлен начинает говорить возбужденно). Но я брала его с собой еще и за тем, чтобы проверить, подходим ли мы друг другу.

Фрэнсис. И что это было за сборище?

Мадлен. Которое из них?

Фрэнсис. Ах да, их же было несколько.

Мадлен с минуту пытается вспомнить.

Мадлен. Знаете, а мне нравятся такие загулы. Вернее, раньше нравились. Но, в конце концов, они начинают надоедать, потому что превращаются в хобби. Как любое другое хобби. Через какое-то время осознаешь, что постоянно видишь одних и тех же людей.

Фрэнсис. Мне всегда хотелось написать про что-то в этом роде.

Мадлен. Написать? Ну конечно, это очень на вас очень похоже.

Фрэнсис неожиданно раздражается. Она выпрямляется, сидя на диване.

Фрэнсис. Что именно?

Мадлен. Ну-ну, не сердитесь!

Фрэнсис. Теперь, по крайней мере, вы со мной честны. Разумеется, вы всегда считали меня просто клушей. По-вашему, в этом и была моя проблема.

Мадлен. Я только хотела сказать, в оргиях участвуют не за тем, чтобы их описывать. Это, пожалуй, самое неинтересное из всего, что там можно делать!

Фрэнсис качает головой; теперь обе женщины возмущены друг другом.

Фрэнсис. Вы что хотите этим сказать? Что я гожусь только на роль примерной спутницы жизни?

Мадлен. А что?

Фрэнсис. Вы думаете, я — всего лишь жена и больше ничего?

Мадлен. А вы и есть жена, кто же еще?

Фрэнсис. По-вашему, я была не более чем надоевшей женой. Так? Вечно торчащей с детьми дома, в Блэкхите. И поэтому не интересной. Вы так не сказали, но именно это вы имели в виду.

Мадлен. Он не жил по-настоящему. А я хотела, чтобы он ожил!

Мадлен возбуждена. Она еще раз идет за пивом и возвращается на место. Фрэнсис смотрит на нее с обидой.

Мадлен. Видите ли, я не читаю романов…

Фрэнсис. Я знаю.

Мадлен. Я не читаю так называемых женских романов. В них читателя пытаются убедить, что катить детскую коляску по улице можно так же драматично, как сражаться на войне. Мне же все это скучно до смерти. Потому что это неправда, понимаете?

Фрэнсис. Вы считаете, что я пишу такое? Вы думаете, я пишу такие книги?

Мадлен. Понятия не имею, что вы пишете, Фрэнсис.

Фрэнсис. Ах, да, конечно.

Мадлен. Я уверена, что у вас там все про богатый внутренний мир. Вот и прекрасно. Из этого можно выжать немало денег.

Фрэнсис. Вы полагаете, я пишу ради денег?

Мадлен. Почему бы и нет?

Фрэнсис. Из-за денег, да?

Мадлен. Нет. (Мадлен опять встает и проходит через всю комнату. Потом снова садится). Вы это делаете, чтобы придать значимость совершенно незначительным вещам. Вот зачем вы это делаете.

Наступает тишина. Фрэнсис кажется слегка растерянной; она внимательно следит за Мадлен.

Фрэнсис. Я не уверена, что поняла, что вы хотите сказать.

Мадлен. Не поняли?

Фрэнсис. Нет.

Мадлен. А я думаю, всё вы поняли. Что там у вас происходит, какие события? Вы встаете утром, вам надо отвести детей, и вы полчаса выбираете… ну, не знаю, что вы там выбираете, — допустим, выбираете, какой бы комбинезончик им сегодня надеть. Это что? Пустая трата времени? Мгновения, прожитые впустую? Нет, если потом вы можете об этом написать.

Фрэнсис. Вы думаете, я поэтому пишу?

Какое-то время Мадлен холодно смотрит на нее.

Мадлен. Вы говорите, что начали писать уже в зрелом возрасте. Интересно, почему так?

Фрэнсис. Я вам уже говорила.