Сумма, озвученная продавцом, оказалась сильно завышенной. «Ну естественно». Я, наигранно смутившись, демонстративно снял шапку и шарф, показывая, что снижаю ставки. Продавец засуетился, начал сбрасывать цену, как лишний балласт с воздушного шара, теряющего высоту. Шапку и шарф долой, речь шла уже только о джеллабе. Несмотря на новую, более низкую цену, я говорил, что это все равно дорого, ведь я не имею больших денег, хотя джеллаба мне понравилась. Он проговорил с улыбкой: «Вижу, ты человек хороший». И скинул еще.

В глубокой задумчивости я подошел к зеркалу, покрутился, тяжело вздохнул и медленно начал снимать джеллабу. Проницательный продавец в один миг, резким прыжком пантеры оказался рядом и вновь начал натягивать на меня джеллабу, приговаривая, как она мне идет, какой я хороший гость, и что у него для меня имеется специальная цена. Я притворно вздохнул, с дрожащей грустью в голосе сказал, что джеллаба прекрасная, но я не имею лишних денег. Тут мы перешли к новом этапу. Продавец вымолвил:

– Хорошо, хорошо. Ты очень хороший человек. Сколько ты готов отдать за нее?

Я назвал цену в пять раз ниже той, которую называл он. Я прекрасно осознавал, что это очень мало, и намеренно произнес именно такую стоимость, чтобы позже чуть-чуть прибавить и выйти на нужные цифры.

Продавец был в профессии явно не первый день. Он театрально вскинул руки, схватился за сердце и простонал, что это очень мало, ведь у него бизнес, семья, дети, «собака на иждивении»… Тогда я в ответ резко снял одеяние, положил на прилавок и начал было уходить. Мужчина, мгновенно вернувшись из трагического образа, подхватив товар, очередным прыжком оказался передо мной, насильно всучил джеллабу мне в руки и после «ок, ок», прибавил еще сто процентов к той сумме, которую назвал я. «Вот оно». Оптимальная цена находилась где-то между этими двумя отметками. Степа шептал мне на ухо: «Бери-бери, хорошая цена». Но было еще рано. Начинался финальный акт представления.

Твердым, но медленным шагом я вышел из торговой лавки, наблюдая, будет ли продавец меня останавливать. Действий никаких не последовало, а значит, мы определили нижний порог. Можно было приступать к заключительному действу. Выждав пару минут и дав информации в голове продавца немного уложиться, я вернулся в помещение и, сложив брови домиком, сообщил, что назвал ту прежнюю цену, потому что больше денег не имею. Я, демонстративно достав кошелек, вынул все содержимое и пересчитал у продавца на глазах. Торговец развел руками, сказав, что этого мало. Я опять тяжело вздохнул, подошел к лежащей на прилавке джеллабе, тоскливо провел по ней ладонью. Затем, будто бы превозмогая себя, обратился к Степе и Кате так громко, чтоб продавец это заметил. Практически крича на все помещение, находясь будто на театральном помосте, я попросил у них взаймы деньги (свои же деньги, которые им отдал перед входом в магазин). Затем сгреб все из кошелька, зачерпнув даже мелочь, добавил к тем, которые дал Степа, и с щенячьими глазами протянул их продавцу на трясущейся ладони. Тот на мгновение задумался, обвел взглядом Степу, Катю, меня и, кивая, произнес:

– Окей, окей, май френд.

Из торговой лавки я вышел уже в новой джеллабе. Дело было сделано.

Гид с нескрываемым удивлением одобрительно закивал и вроде даже немного расстроился (видимо, он получит меньшие проценты).

– Ничего личного, просто бизнес! – сказал я ему по-русски. Ребята засмеялись.

После того как я облачился в джеллабу, местные начали делать мне комплименты. То и дело, прогуливаясь по улицам или заходя в кафе, я слышал бодрые выкрики: «Гуд джеллаба, май френд!». А продавцы, желающие мне что-то продать, для привлечения внимания обращались ко мне «эй, джеллаба».

Поздним вечером мы сидели на втором этаже двухэтажного ресторана, куда официанты усаживали лишь иностранцев. Там было чище и прохладнее, а на столах имелись скатерти. Мы ели тажин[6], пили мятный чай и обсуждали, как поедем в Сахару. Туристические агентства выкатывали какие-то умопомрачительные суммы за тур в пустыню, и мы решили действовать самостоятельно, ориентируясь по карте. Над Фесом стелилась теплая ночь. Марокканский чай мятной сладостью расслаблял тело и голову. Внутри возникло сладостное чувство радости и удовлетворенности. Сбывалась моя мечта. Она вела меня вперед, освещая путь волшебным свечением. Утром мы отправлялись в таинственную Сахару.

Неожиданно и резко раздался мощный взрыв и протяжные крики: «Алла-а-а-ах ва-акбар!». Китаец резко и ловко спрыгнул с кровати, схватил камеру и выбежал из комнаты, аргентинка Паула спокойно спала на втором ярусе, даже не шелохнувшись. Я в панике вскочил на ноги, и, стоя в одних трусах посреди комнаты, пытался осознать происходящее и сообразить, что делать. Часы показывали четыре утра. В следующую секунду раздался еще один взрыв. И вместе с ним все мечети в городе в один миг затянули мотивы. «Алла-а-а-а-ах вакбар…»

Только тогда я понял. Это был призыв к утренней молитве. Шел Рамадан.

– Так и поседеть можно, – пробурчал я себе под нос и вновь прилег, пытаясь еще немного поспать перед дорогой.

Но ничего не выходило. Я встал, натянул джеллабу, плеснул водой в лицо, почистил зубы и отправился на крышу.

Солнце начинало вставать над городом, отбрасывая первые лучи на желто-коричневые крыши с кругами спутниковых антенн. Белые свежие простыни покачивались на сушильных веревках. Передо мной открывался тесный и колоритный Фес. Такой аутентичный, пленительный и манящий. Я сделал легкую зарядку и, прежде чем вернуться в комнату, немного постоял на краю крыши, пытаясь напоследок надышаться этим городом, насладиться его очарованием, зафиксировать в памяти. Ведь неизвестно, попаду ли я сюда еще когда-нибудь.

За завтраком мы встретились с Катей и Степой, они выглядели отдохнувшими. Спустилась Паула, блаженно позевывая. Я подумал: «Крепкий сон – признак душевного спокойствия и хороших нервов. Вот бы мне так». Поев и простившись с Фесом, мы взяли курс на Сахару.

Дорога в новые места всегда пробуждает внутри меня радостный трепет, словно предвкушение перед встречей с прекрасным. Пейзажи сменялись один за другим: мелькали зеленые луга с коровами и овцами, каменистые горы, леса с обезьянами. Проезжая небольшие поселения, мы периодически останавливались в них перекусить. Там нас с интересом рассматривали. Моя джеллаба пользовалась популярностью. Мне жали руки, одобрительно кивали, улыбались и кричали изо всех углов и окон: «Эй, good джеллаба, my friend!».

На обочинах дорог продавались апельсины: они лежали в мешках, как у нас картошка или лук. Трудно не удивляться подобной картине. Вскоре растительность вовсе пропала, изредка встречались лишь сухие колючие кусты и блеклые кактусы. Окрестности стали напоминать пейзажи марсианских фотографий. Безжизненные каменистые просторы с пыльно-красноватыми оттенками расстилались вокруг.

Стало понятно, что мы въехали на территорию Сахары. Вообще, песчаные образования являются лишь частью огромной пустыни. В большей массе она состоит из каменистых пыльных полей с редкой растительностью.

Дальняя дорога здорово вымотала нас, а безжизненный пейзаж и невыносимая жара угнетали. Мы ехали молча. Тонкие дворники со скрипом смахивали пыльный налет со стекла. Вдруг на горизонте появились песчаные дюны. Они светились золотом в ярких лучах африканского солнца. Глаза мои округлились, сердце начало стучать быстрее, восторг и предвкушение чуда овладели мной. Наши взгляды устремились к горизонту, Степа жал на педаль газа и приговаривал:

– Как красиво! Как красиво!

Наша изрядно запылившаяся машина приехала в небольшую деревушку под названием Мерзуга, расположенную рядом с дюнами эрга Шебби[7]. Стоило заехать в поселение, как машину атаковали берберы в ярких национальных костюмах с предложениями ночлега и экскурсии. В Мерзуге имеются гостиницы с комфортабельными номерами, от которых можно самостоятельно пешком добраться до дюн за 15–20 минут, но в моей детской мечте не было никаких гостиниц и отелей: мне хотелось провести ночь в палаточном лагере среди песков величественной пустыни.