– Сам придумал?

– Ну да. Но разве это неправильно?

Лонгетка размокла и стала склизкой, косынку Йока потерял и теперь поджимал ноющие пальцы к животу.

– Никогда не думал об этом. – Змай нырнул в шалаш.

– Там тоже все промокло?

– Еще как… – проворчал Змай, вылезая обратно с фляжкой в руках. – Погреемся?

– А это что?

– Хлебное вино – напиток плебеев.

– Ты пьешь хлебное вино? – Йока едва не рассмеялся. Это было впору Стриженому Песочнику, но никак не порядочному человеку. В детстве хлебным вином, перемешанным с уксусом, няня растирала ему ноги.

– Иногда. Для здоровья. – Змай свинтил крышку и, запрокинув голову, сделал несколько уверенных глотков. Потом медленно выдохнул и зачем-то поднес к носу промокшую повязку на запястье. – На, глотни. Только немного.

Йока пожал плечами и хотел было отказаться, но вдруг подумал, что в этом есть нечто забавное. Не стесняется же он вытирать руки о штаны, когда ужинает со Змаем в лесу? Может быть, хлебное вино – это и неприлично, но кто думает о приличиях, голышом сидя у костра? Он неуверенно взял флягу в руки и понюхал горлышко: пахло отвратительно. В самый раз для растирания ног…

Жидкость была похожа на горький огонь, обожгла рот, комом застряла в горле, ударила в нос, выбила из глаз слезы и нехотя провалилась в живот. Йока зажал рот руками: его едва не вырвало. Ничего себе хлебное вино!

– Я же сказал – немного, – усмехнулся Змай. – В некоторых кругах считается, что тот, кто не умеет пить хлебное вино, вовсе не мужчина.

Йока ничего не мог сказать, хватая ртом воздух. Но прошло немного времени, и от уголька, тлевшего в желудке, по телу во все стороны пошло тепло. А потом еще и сладко закружилась голова – совсем не так, как от кислого виноградного вина.

– Ну как? Тепленько? – Змай подмигнул Йоке.

– Ага, – Йока тряхнул головой.

– Давай-ка я тебя разотру. А то у тебя губы синие.

– Губы разотрешь? – хихикнул Йока.

– Не. Спину. Да и ноги не мешало бы, но все равно на ноги надеть нечего. Вот она, любовь к природе…

– Знаешь, Змай… Я все время хотел, чтобы в меня попала молния. Мне кажется, это было бы здорово… – От головокружения хотелось поговорить, и мир вокруг сделался уютным и радостным.

– Очень сомнительное желание. Ты изучал естествознание?

– Ну да.

– Бывали, конечно, случаи, когда молния не убивала человека наповал… Но это очень редкие случаи. Поворачивайся спиной.

– Слушай, а чудовище плюется такими же молниями?

– Нет. Есть существенная разница.

– Какая?

– У чудовища молнии все в слюнях…

– Чего? – опешил Йока и только потом расхохотался.

– Не веришь?

– Неа, – продолжал хохотать Йока.

– Вот поэтому хлебное вино – напиток плебеев. Хихикаешь теперь, как дурачок. И перестань трястись, ты мне мешаешь.

Одежда высохла через час, только куртка и спортивные туфли долго оставались влажными, и Йока сидел у костра босиком, а Змай подтаскивал дрова, поддерживая высокий жаркий огонь. От тепла клонило в сон, и лишь воспоминания о грозе оживляли и тормошили что-то внутри. Пожалуй, эта гроза должна была стать одним из лучших воспоминаний…

– Слушай, если мы будем сидеть у огня, ни один призрак к нам не придет… – проворчал Йока. Ему хотелось чего-нибудь страшного и опасного. Только бы не заснуть.

– Призраки не боятся огня. Они боятся солнечных камней.

– Все равно. На месте призрака я бы к костру не пошел.

– Можешь прогуляться по лесу. Только я не советую: если не наколешь ногу, то снова весь вымокнешь точно.

– Если я усну, ты меня толкнешь?

– Когда придет призрак, обязательно толкну.

И наверное, Йока действительно задремал, потому что открыл глаза и обнаружил, что костер почти догорел, голова его лежит у Змая на коленях, а сверху его накрывает теплая и уже сухая куртка.

– Тихо, – шепнул Змай, – ты просил тебя разбудить…

– Что-то случилось?

– Тихо. Смотри. Только не делай резких движений…

– Призрак?

– Смотри, – Змай глазами указал в сторону, противоположную костру. Йока приподнялся и всмотрелся в темноту, но увидел лишь два горящих в темноте глаза.

– Видишь? Узнаешь?

И хотя костер давал не много света, Йока тут же узнал картинку из детской книжки: круглые уши, хищная морда и неуклюжее тело, похожее на медвежье…

– Росомаха? Змай, это правда росомаха? – шепнул Йока одними губами.

– Правда.

Она оказалась совсем нестрашной. И никакого трепета перед ней Йока не испытал, наоборот: было в ней что-то притягательное, теплое, умиротворяющее. Хотелось погладить жесткую шерстку между ушей… Зверек покрутился на месте, оглядываясь на костер, но убегать не спешил.

– Иди, она зовет, – шепнул Змай и подтолкнул Йоку вперед.

И Йока пошел, не замечая, что не обут. А когда костер скрылся за деревьями, ему вдруг пришло в голову, что это сон. Только во сне можно идти в глубь Беспросветного леса за росомахой и ничего не бояться.

А потом он сидел на мокрой кочке и смотрел на темную стену леса, и деревья двоились в глазах, пока за ними не открылась яркая бесконечность. И танцующая девочка тянула к нему руки… И была еще прекрасней, чем в том, самом первом, сне… От того, что она так прекрасна, его снова трясли рыдания и что-то рвалось из груди.

Йока проснулся, когда солнце проглядывало между деревьев, но костер все еще горел. Он и в самом деле лежал головой на коленях у Змая, накрытый высушенной курткой.

– Йока Йелен, кое-кому пора в школу…

– Ничего себе… – Просыпаться совсем не хотелось. – Уже утро? И я все проспал? И ты меня не разбудил?

– Ну, тебе, наверное, опять снились фантастические сны… – усмехнулся Змай.

– Откуда ты знаешь?

– Я же бог. Я много чего знаю…

– Мне приснилось, что к костру пришла росомаха.

– Росомахи, в отличие от призраков, боятся огня. Они вообще избегают людей и приходят только к мрачунам.

– Я так и знал, что все это ерунда… – проворчал Йока. Стоило ночевать в лесу, чтобы посмотреть интересные сны!

И только дома, переодеваясь в пижаму (чтобы через несколько минут снова ее снять), Йока заметил, что у него мокрые брюки. Словно он и в самом деле после дождя бродил по лесу и сидел на сырой кочке…

На площади у вокзала духовой оркестр играл один и тот же бравурный марш, ядовито-яркая зелень блестела на солнце, с лотков продавали сласти и шипучку. Поезда привозили дачников, в парке прогуливались парочки: солидные господа и дамы с зонтиками, чинные мастеровые и аккуратно одетые работницы, молодые парни с краснеющими деревенскими девицами.

Змай нисколько не стеснялся своего пиджака, надетого на голое тело, коротких брюк и босых ног. И Йоке это нравилось, как нравилось то, что на них оглядываются с удивлением и даже с возмущением. Они прошли через парк к рынку, миновали ряды со снедью, где с селянками шумно торговались домохозяйки и кухарки, и вышли к вещевым лавочкам, деревянным, с облупившейся краской и покосившимися дверьми. Йока никогда в них не заходил, ему и в Славлене-то редко покупали готовую одежду, только обувь: мама любила менять портных, но терпеть не могла иметь дела с сапожниками.

В лавке было темно – маленькое окошко пропускало не много света, а тусклый солнечный камень под потолком толком не освещал стен, на которых был развешан и расставлен товар: от нижнего белья до картин и фарфоровых статуэток (неприлично дешевой мазни и слащавых собачек и пастушек).

– Любезный, – Змай положил локти на прилавок, заглянув лавочнику в глаза, – я хочу одеться поприличней.

Лавочник был толстым, даже, пожалуй, жирным, но проворно выскочил из-за прилавка, походя дав подзатыльник щуплому мальчишке-подручному.

– Начнем с ботинок? – с воодушевлением начал он, оглядев Змая с головы до ног.