Гул все нарастал, и было ясно: несется он к дому Дрожжина. Во двор начали выскакивать девки, на ходу вытирая руки. Расталкивая их, появился заспанный Спиридон в одном зипуне и портках. К дому первыми подбежали полуголые, согнанные с печей ранним известием, ребятишки. За ним неслись сосед – охотник и рыжие братья Ивановы, стерегшие по ночам табун. Следом во двор ворвались кое – как одетые Ефросинья Маклакова с мужем.

– Отец наш, – задыхаясь проревела Ефросинья, падая перед Богомоловым на колени, – спаси, отец наш, Илья Иванович! – Проорала она из последних сил и упала в руки едва подоспевшему мужу. Тот растерянно схватил бесчувственную Ефросинью и поднял на Илью враз выцветшие глаза:

– Феденьку утопили!

Тут же во дворе Дрожжиных началась суматоха. Бабы вскрикивали, роняя руки на подолы сарафанов, потом закрывали рты, хватали снующих ребятишек и тащили в дом. Девки тоненько выли, мужики ругались, сплевывая на дёрен. Кто-то стоял молча, закрыв глаза. Кто-то, наоборот, принялся всенародно кричать, воздевая руки к небу. На таких Дрожжин шипел: «Цыть!» и велел убираться с глаз долой. Богомолов заметил, что люди стали прибывать. Он стоял рядом с Маклаковыми и пытался выспросить у них про сына. Отцу поднесли выпить водки, Ефросинью кое-как привели в чувство, и теперь она сидела, безжизненно глядя перед собой. Но ни один из них так и не смог толком объяснить, что случилось. Худо-бедно выяснилось, что нашли старшего из детей Маклаковых, семнадцатилетнего Федю, охотник и шедшие за ним с ночного выпаса Ивановы рано утром, едва принялась заря. Старый седой охотник, хромой на левую ногу, так отчаянно звал на помощь, что братья ринулись к злополучному берегу, хоть раньше и обходили его другой стороной. Младший из Ивановых, что побойчее, рассказал, мол Федька лежал в камыше ничком. Рубаха на нем была изорвана, спина и руки в царапинах, голова мокрая. Охотник велел на тело не смотреть, а звать бегом на помощь. Сам он, ругаясь беспрестанно, добавил, что рот у парня был открыт, будто мальчишка пытался хватать им воздух. На этих словах Ефросинья снова упала на колени перед Богомоловым и затянула: «Батюшка, найди! Найди душегубца! Все отдам, батюшка, только найди!».

Унтер – офицер подозвал Дрожжина, и они, не сговариваясь, вместе зашагали к реке. Люди со двора было двинулись за ними, но Илья, резко обернувшись, разрешил идти только отцу и нашедшему тело охотнику. За старшим Маклаковым увязался средний их сын. В дороге отец Феди, красный от слез, рассказывал, что де мальчик его был тихим, спокойным, в драки не ввязывался, иногда оставался работать в городе. Невесты у него не было, рябоват был, да и телом хил. Из друзей – братья да сестры.

– Как он мог оказаться ночью у реки? – Илья понимал, что спрашивать Маклакова за сына сейчас бесполезно, но решил попробовать.

– Ума не приложу! – Воскликнул в ответ тот.

«Ну конечно, все они у вас дороже золота, а как случились что, видеть не видели, знать не знали…» – сердился Богомолов. «От реки до деревни версты три, – рассуждал он про себя, – добежать может и быстро получится, а вот дойди. Хотя дорога наезженная, хорошая».

– А конь есть у вас? Ездил Федя? Может вы его скотину пасти в ту ночь отпустили?

– Да какая скотина, один у нас, батюшка, конь. Старый, гнедой. Мы его только на работы по весне запрягаем.

– Как же это он, получается, пешком сюда ночью добрался. Темно же, хоть глаз выколи!

– На полную все видно, – вдруг вмешался в разговор средний Маклаков, – они и выходят на полную только.

– Кто выходит? – изумились одновременно Маклаков и унтер-офицер.

Мальчишка лет пятнадцати, был так же худ, как брат, но лицом чист. Его узенький подбородочек дергался, видно было: не хотелось выдавать братову тайну. Волосы кудрявые и светлые спутались, и он принялся разбирать их пальцами, переживая за то, что собирался сказать.

– Так, русалки.

– Какие русалки?! – заорал Маклаков. Он попытался было замахнуться на сына, да сил было только что тащить тяжелые ноги.

– Ясно всё. – Вздохнул Богомолов.

Пацаненок поравнялся с офицером.

– Я не вру! Он к русалкам с весны каждую полную луну ходил. Пели ему они. Хорошо с ними было. Он на одной жениться летом собирался. – Выпалил горячо он, но увидев отца опустил подбородочек к груди и тихо-тихо заплакал.

Илья прибавил шагу, чтобы не слушать ругань подоспевшего Маклакова, и первым добрался до накрытого сукном тела Феди. Всё, как рассказывали: рубаха вся в мелкой ряске, изодрана на спине и рукавах, глаза выпучены. Точно, утопили. Илья накрыл тело обратно, и принялся ходить по берегу, поглядывая в сторону дома Ковалевых. «Конечно, ничего она не слышала, не видела, а если падчерица?» – подумал он, отодвигая руками рогоз. Высокая трава пришла в движение, где-то у кромки река гулко зашлась плесом.

– Кто здесь? – Крикнул Богомолов.

Дрожжин и охотник обернулись, Маклаков сидел над сыном не шелохнувшись. Тишина. Илья шагнул за рогоз, и высокая трава сомкнулась за его спиной. Налетела мошкара и слепни, жужжа, вмиг облепили одежду, пытаясь добраться до плоти. Офицер чертыхнулся и вернулся к реке. К берегу другой дороги не было: тропинка к дому Ковалевых – вон до него рукой подать, и вторая – наезженная колея в деревню.

Федю тем временем отец взял на руки и понес, как есть домой. От телеги наотрез отказался, да и родителю в таком горе никто перечить не смел. Сукном тело было обернуто кое-как, рука парня из-под него свисала и болталась при каждом шаге. Отчего-то от страшного зрелища не мог Илья отвесть глаз. Пальцы на той руке были синюшные, запястья грязные, а в ране будто отсвечивало что-то. Вот оно что! Илья крикнул:

– Стойте!

– Батюшка, дай Христа ради, сына отнести оплакать. – оОец, заходясь в рыдании обернулся на Богомолова и присел на одно колено, чтобы отдохнуть. Он обезумевше разглядывал лицо сына через сукно, не замечая ничего вокруг. За это мгновение Илья успел схватить и рассмотреть рану на руке Феди. Издалека Богомолову почудилось, будто из неё торчит чешуя. Но, присмотревшись, тот понял: не чешуя, а чешуйка. Одна, огромная, как монета пяти рублей, с ровными острыми краями и толстой серебристой серединкой. Как её могли не заметить ни Маклаков, ни Ивановы с охотником? Чешуйка в суматохе выпала в траву. Он быстро поднял её, помог уговорить отца погрузить тело на подъехавшую телегу, выслушать подоспевшей Ефросиньи вой и наконец показал находку Дрожжину.

– Эка… – тот утер рукавом проступивший пот от набирающей ход июльской жары, и, вернул чешую Илье. – Точно не рыбья. Толстая. У нас таких не водится, не водилось до сей поры. А рыбу я здесь всю наперечёт знаю. Эта точно не ейная. Сам же видишь.

– А чья? Только ты, Спиридон Захарыч, мне про нечистую силу не затягивай!

– И не собирался. Идти пора, полдня потеряли.

Богомолов осуждающе цокнул в спину удаляющегося за телегой Дрожжина, сунул чешую в зепь и снова раздвинул рогоз.

Едва сомкнулись за спиной Богомолова стеною зеленые стебли, послышались возня и шёпот.

– Перестань, – тянул женский.

– Не перестану, – отвечал ему мужской.

– Ну хватит.

– Иди – ка сюда.

Отмахиваясь от мошкары, Илья вслушался в разговор. Голоса раздавались справа, почти у берега, но в этом месте он обрывался скоро, был заросшим и непроходимым, спуститься к воде, а её плеск был ясно различим, не было никакой возможности. Илья вертел головой, привставая на носки сапог. Вдруг у берега, где трава росла чуть реже, показалась черная мужская голова. Богомолов вытащил успевший увязть в грязной жиже сапог и устремился к ней. Голоса стихли. В траве замелькали цветастые концы платка, видимо, сидевшая у реки наскоро повязывала им голову. Через пару мгновений головы выросли и явили Илье парня и девушку. Ей было лет двадцать от роду. На полном лице – румянец во всю щеку, веснушки и игривый прищур зеленых глаз. Девушка, наклонив голову, заправляла мягкой ладонью последние рыжие прядки в платок. Мужчина был старше девушки, но ниже её почти на две головы, коренаст, в свежей рубахе, перехваченной пояском. Он едва успел отнять руку от дородной талии крестьянки, и сейчас трусливо заглядывал за спину надвигающемуся Богомолову. Его сапоги с низкими голенищами и новенький армяк, который тот прежде успел подхватить с земли, выдавали человека богатого и, судя по всему, не местного.