Я помотал головой.

— А у меня, когда я подключена, есть кнопка, которой я посылаю запрос на отключение — там еще можно таймер желательного времени выхода выставить — и все. Но тоже все рискованно — пока дежурный получит сигнал, найдет медика, который где-нибудь кофе кушает, пока они будут чесать себе все места и считать ворон… иногда часами можно ждать при запросе экстренного выхода. За это время с человеком можно что угодно сделать. Зачем это? Ну, ладно, добровольно подключенные, но те, кто в коме — им и выбора не оставляют. Их могут похищать, мучить, насиловать — и все «в рамках игрового процесса» И сколько Lesto об этом ни допрашивают — те молчат. Как будто это все специально сделано. Сколько тысяч коматозников в Альтрауме играют? Десять? Двадцать? Никто не знает, статистика засекречена.

— А зачем ты сама по полной подключена? — спросил Акимыч. — Несколько раз в день выйти попить-поесть — дело нетрудное, к чему трубки глотать и рисковать тем, что на неадекватов напорешься?

— Есть две причины. Во-первых, существует стойкое мнение, подтвержденное многими данными, что на полном подключении у тебя больше шансов наткнуться на важный квестовый пласт, прежде всего потому, что ты больше нравишься НПС. Вроде бы они умеют отличать «попрыгунчиков», которые плотно в игре, от тех, которые могут в любой момент выйти. Это никак официально не подтверждено, но…

— Да делов -то подтвердить. Люк, тебе кто из нас больше нравится? Нет, понятно, что никто вообще не нравится, но все-таки? Или так сформулируем, чем я отличаюсь от Нима на твой взгляд?

— У него нос длиннее.

— Слушай, я серьезно спрашиваю!

Лукась пожал плечами.

— Понятия не имею, о чем ты вообще спрашиваешь. Ты — это ты, он — это он.

— Умеют они, — сказал я. — Может, не все. Но старшая лиса опознала, что я — коматозник, назвала меня «сломанным попрыгунчиком».

— Ну, вот, будем считать, что дело раскрыто. На полном подключении игра открывается тебе во всей полноте. Ну, а вторая причина… допустим, я как можно реже хочу в принципе оказываться ТАМ.

— А что с тобой ТАМ вообще стряслось? — спросил Акимыч. — Я понимаю, что личные тайны — это святое, но хоть в двух словах намекни.

— О, господи! Да нет никаких тайн! Ничего интересного со мной не случилось, моя история — самая скучная, банальная и тупая. Настолько скучная, что рассказывать нечего! Плесни-ка мне еще чаю. Да пожалуйста, мне скрывать нечего. Еще в школе мы с друзьями создали стартап по сетевому нейровидению, когда нейровизоры казались просто очередным баловством-однодневкой. Но мы серьезно впряглись — лучшие авторы, крутейший контент, жили и ночевали на работе — мне, например, это было совсем нетрудно, так как мою мамусю можно ставить в качестве иллюстрации к вики-статье «токсичный родитель», так что я только рада была ночевать в редакции и сушить нижнее белье на батарее. Учились заочно, пахали, как проклятые, но с огоньком. Вошли в сотню лучших мировых ресурсов по своему классу, и наша компания стала стоить денег. Не то, чтобы очень много, но как раз столько, чтобы возникла мысль: делить эту сумму на троих куда приятнее, чем на четверых. И прихожу я однажды на работу — а мой пропуск недействителен, я уволена. Потому что мои партнеры — кто коммерческий директор компании, кто президент, а я всего лишь шеф-редактор на зарплате, наемное лицо: вот меня перед продажей и турнули заранее, чтобы воду не мутила. Да, знаю, я сама дура, что не проверяла все эти тонны документов — но с одной из девчонок я с шести лет вместе за партой сидела, это была моя лучшая подруга! Я им доверяла больше, чем себе! Я психанула, был нервный срыв, пошла искать экстрима, с парашютом прыгала, в Альтраум, вон, поиграть решила, после чего загремела в неврологическую клинику на несколько месяцев. Выхожу оттуда — с заштопанным идеализмом и кое-как почищенной верой в людей — и выясняю, что вторая моя лучшая подруга тем временем решила переспать с моим мужем. И им обоим это так понравилось, что они решили продолжать этим заниматься в новых счастливых отношениях, потому что проблемная и психическая я моему замечательному мужу больше не нужна: он вообще не любит, когда кто-то ноет и болеет.

— Аут! — сказал Акимыч. — Просто аут! Ты никого не грохнула⁈ Ну, у тебя выдержка!

— Так что друзей и родных у меня больше не осталось. Ну, кроме мамуси. К ней я хожу раз в месяц обедать и слушать, какое я дерьмо и как она рада, что у меня все плохо, так мне и надо.

— А зачем ходишь тогда?

— Она готовит хорошо.

— А, понятно, — кивнул Акимыч. — Знаешь, вовсе это не скучная история.

— Я рада, что мне удалось тебя развлечь.

Я погладил Еву по плечу, мне показалось, что так будет правильно. Судя по удивленному взгляду, который мне подарили, Ева так не считала.

— Теперь, — сказала она, — предлагаю вашему вниманию другой, не такой интересный, как моя трагическая биография, вопрос — но все-таки тоже довольно существенный. Что мы собираемся делать?

— Ну, не знаю, — пожал плечами Акимыч. — Вообще ты у нас все обычно решаешь, нет? Мы уже привыкли.

— А сейчас в виде исключения я хочу, чтобы четыре здоровых мужика — настоящих и нарисованных — тоже попытались пошевелить мозгами и выдвинуть свои предложения.

— Вообще, — сказал Акимыч, глядя в окно, — чисто если по справедливости, то мужиков тут пять.

— Ты про Хохена? Ему пока дадим послабление как новенькому. К тому же он слишком увлечен этим скальпом. Итак, кто готов высказаться?

— Я готов, — откашлялся Лукась. — Мне кажется, разумнее всего будет сбежать. Эта дама мне показалась крайне целеустремленной.

— И как мы сбежим, если дом обложен?

— Прокопаем тоннель? — спросил Акимыч.

— Ты с ума сошел? Куда мы его будем копать? Ты знаешь, сколько мы будем копать без навыка фортификации?

— Хохена запустим с лопатой!

— А что ты там говорила про порталы?

— Про порталы я говорила, что у нас на них денег нет! И вообще — у нас дней шесть, прежде чем Нимису кранты наступят!

— Я бы попросил чуть уважительнее высказываться о моей предполагаемой кончине!

— Я думаю. — повысил голос Лукась, — что уважаемый алхимик, присутствующий среди нас, вполне может сварить зелье краткой невидимости — и ночью мы можем быстро выпить его, перелезть через задний забор, вызвать лодку и уплыть туда, где есть хорошие рыбные рестораны и спрос на дорогую рыбу, которую Нимис как непревзойденный рыбак, несомненно, наловит по пути в достаточном количестве. Например, я слышал, что истинным раем для гастрономов-любителей является приморский город Виван, который, насколько я помню, расположен не так уж далеко. И если работать веслами очень быстро — при наличии сильных рук и здоровой грудной клетки… мда… и одновременно пользоваться возможностями воздушной силы нашего уважаемого элементального мага, то за шесть дней мы почти наверняка туда доберемся. Если не произойдет прискорбных и достойных сожаления случайностей по пути.

— И они непременно произойдут, -сказал Акимыч. — Но вообще это похоже на план.

— А сильным рукам можно будет получить бочонок пива? — спросил Гус.

Ева тоже уставилась за окно, где над крышами порхал туда-сюда, как рехнувшаяся бабочка, золотой марколев.

— Зелье действует всего полторы минуты, — сказала она, — и его вскроет любое заклятье обнаружения. А они точно будут кастовать что-то такое, когда увидят, что дверь открывается.

— Зачем дверь? Можно вылезти через окно в туалете, как раз близко к забору. Окно под крышей, не особо видно, что его открывают.

— Хорошо, сказала Ева. — Давайте собираться. Зелье я буду варить часа четыре, потом ему еще нужно будет настояться… стартуем в полночь.

— А с Хохеном что делать будем? — спросил я. — Как его через забор тащить?

— Хохен пусть сидит здесь, дом караулит. Пока у нас задача сбежать и набрать бабла, а с квестом разберемся потом.

Как выяснилась, практически все, что у меня есть, по-прежнему помещается в две сумки — к подарку от Катины я давно присовокупил купленный на аукционе рюкзак на шестнадцать слотов — и в 56 ячейках свободно разместились все мои пожитки. Уж не знаю, гордиться собой или жалеть себя по этому поводу. А вот Ева перла с собой дополнительно в руках нескрываемый сундук увесистого вида, багаж же Лукася состоял из кучи свертков в двух авоськах, и на спине у него болталась связка какого-то барахла, в том числе — я не шучу, — ночной горшок.