Мельсон убрал список, оставил только «Черный»
— Вот это — ценное и редкое, я его в Антии заработал. Так-то личные достижения почти бесполезны, но дворянства, чинов и титулов без них не получить, обязательное условие. А чтобы раздобыть их — квесты делать надо, в армиях служить, инстансы чистить и так далее, и тому подобное. Играть, в общем, как проклятому, по двенадцать часов в день. Самая запара — это благородство, его мне всем кланом добивали. Так-то параметр вообще не растет, но есть способы. В одном рейдовом инсте, скажем, сидит в клетке моб, спасти которого можно по сюжету — если спасешь, почти наверняка единичку в благородство получишь. Только он, гаденыш, спасаться не хочет — то в лаве сварится, то со скалы сверзится, то его на пустом месте жуки заедят. Рейд подземелье чистит, а ты, как идиот, с этим лузером таскаешься, оберегая его от всего. Я уже видеть эту рожу меховую не мог! На секунду отвлечешься, а ему на башку уже валун упал. А инстанс только раз в две недели обновляется — мы год туда таскались!
— Мои поздравления! — я поднял кружку пива, налитую из черного кувшина. Благоухало оно божественно, но не могло перебить аромат свежеподжаренного мяса, нежащегося среди подстилки из свежей зелени на белой фаянсовой тарелке. Большой кусок подогретого белого хлеба тоже не оставался в стороне на этом душистом фестивале. — У меня-то в благородстве всего три очка.
— Всего? На тридцатом уровне⁈ Да это очуметь, как круто! Где раздобыл?
— Не помню, — честно сказал я. — Я не очень слежу за параметрами, как-то не до того.
— Да, в начале игры все потерянные и растерянные. Наворотят дел по незнанию, а потом всю жизнь расхлебывают. Знаешь, хочешь бесплатный совет? Если еще не взял каллиграфию — бери немедленно. Без нее огромная часть высокоуровневой игры для тебя недоступна, неграмотность — зло. Я с пятидесятого до сотого уровня был без нее, и пальцы себе кусал, что такой идиот. В армии, скажем, неграмотный выше сержанта не прыгнет, масса квестов завязана на текстах, письмах, записках.
— Спасибо! — искренне сказал я.- Я сам думал на эту тему.
— Ладно, я в кланхолл — и офлайн, в реале тоже праздновать буду. Удачи, мелкий!
— Мои поздравления еще раз!
Я пил пиво и представлял себе, что вот, я — кавалер Нимис, еду на красивом черном коне домой. Дом у меня большой, с садом, с цветущими деревьями. Встречает меня Сиводушка — вся в шелках и каменьях, я целую ей руку. А она говорит: «Твоя мама приехала!» И мама выходит, обнимает меня и говорит: «Какой у тебя прекрасный дом, Никитка, как тут спокойно и уютно! И жена у тебя просто прелесть! Теперь я понимаю, что здесь жизнь ничуть не хуже, чем там, погощу у вас две недели, и папа после работы будет заходить. И Динку тоже разрешили подключить — он вон, на лужайке, на пони ездит… »
Так-то бред, конечно, но когда это все в деталях представляешь, то потом и глаза открывать как-то веселее.
— Вы спите, сударь? Вот ваш счет.
От счета я аж икнул. Мясо — золотой, это ладно, а вот пиво — еще сорок два золотых. Спасибо, дорогой Мельсон, что так удружил! Пришлось бежать на почту, вытаскивать оттуда полсотни, в кошельке всего-ничего оставалось. Собирался было уже идти наверх спать, но тут в таверну опять вошли стражники — и я не успел пискнуть, как мне скрутили руки за спину и снова куда-то потащили.
— Да что я сделал-то? — спрашиваю того же серого храмового чиновника, но тот ничего не отвечает, а только вперед бежит, рясу приподняв. Торопимся, видимо, очень.
Затащили меня в этот раз не в канцелярию, а куда-то подальше, типа часовни, только без окон и кандалы с цепями на стенах висят, а так все очень чистенько, скамеечки полированные, свечи горят, какие-то картины священные на другой стене, напротив цепей.
Меня пихнули на скамью.
— Руки на стол и не вздумай ими шевелить! Если начнет клешнями махать — сразу в железо берите! — это уже к стражникам. — А ты не вздумай упрыгивать! Учти, исчезнешь сейчас, из этой комнаты уже потом никуда не выйдешь!
И ушел. Не знает, что не могу я никуда «упрыгнуть».
Ждать пришлось не очень долго, хотя было довольно трудно: нос зачесался сразу же, а руками я пошевелить боялся, не хотелось в железо. Сидел, тренировал волю и думал, почему носы так устроены, что как нельзя почесаться — сразу свербеть начинают. А еще думал — почему меня все время похищают, как какую-то красотку из «Тысячи и одной ночи». Вот готов на сто золотых поспорить, что того же Мельсона никто не похищает. Ну, уж точно не по несколько раз за одну неделю. Что им всем от меня надо⁇!
Появился отец Истер. Вошел и тут же с почтительным полупоклоном дверь шире приоткрыл. В дверь прошествовал еще один храмовый непись. Немолодой, волосы седые, в белой хламиде. «Асемус, епископ Нимский». Ого! Я как арестованный кланяться почтительно не стал, остался сидеть, держа руки на столе.
— Вот этот юноша, — указал на меня Истер, как будто тут вокруг были толпы других юношей.
— Дорогой друг! — сказал мне епископ. — Скажите, пожалуйста, вы собираетесь на меня нападать или пользоваться свитком портала, если мы попросим стражу удалиться? Могу я получить ваше слово, что вы не будете предпринимать подобных неразумных действий?
— Я не собираюсь на вас нападать. И у меня нет свитков портала.
Правда, у меня был камень возврата в кланхолл, но зато не было двухсот золотых на то, чтобы его использовать, счетом в нимском банке я как-то не обзавелся. Да и не думаю, что мне позволили бы полчаса стоять тут, перенос колдовать.
— Тогда можете идти. — кивнул епископ стражам.
После того, как лязганье мечей и заплечных алебард стихло, епископ уселся напротив меня.
— Истер, вы тоже можете удалиться. Мне кажется, наш друг обладает столь редким в наши времена благоразумием.
Видимо, в этом храме спорить с епископом было не принято — отец Истер испарился моментально.
Епископ внимательно рассматривал меня и молчал. Я тоже молчал. Не хотелось наговорить епископу грубостей, наверное, это было бы неразумно.
Молчали мы примерно минуту.
— Мне сообщили, что у вас, сын мой, есть религиозное призвание?
— Что? А, ну да. Есть.
— Это большая редкость среди подобных вам. До сих пор я лично знал только одну блуждающую душу, затронутую огнем истинной веры.
— В Антии и в Таосань, говорят, много таких, как я.
— Мы же говорим об истинной вере, а не о том поклонении диким духам и нечисти, которое практикуют эти дикари. Мы не говорим и о тех, кто поклоняется кому-то одному из двенадцати — их светильник не полон. Что касается вас — мне сообщили, что в своих проповедях вы использовали отрывки из священных текстов Амалеи, это так?
— Да, — сказал я. — Я других священных текстов и не знаю.
— Вы где-то учились? Нет? У вас был хотя бы наставник? Тоже нет?
— Нигде я не учился, -сказал я. — Ничего не знаю, неуч и невежда, давайте исходить из этого.
— Расскажите мне, Нимис, что вы знаете о богах?
— Их двенадцать. Они разделили сферы мира. Трое великих держат в руках мирозданье, трое светлых полнят мир жизнью, трое диких…эээ…не помню… трое темных сосланы на изнанку мира: избывать себя в ней.
— Вы продолжаете цитировать «Песнь об Амалее». Похвально, что вы так прикипели к этой священной книге. Но вы должны помнить, что это — песнь самой Амалеи. Самая любимая людьми, самая чистая, самая великая — но лишь одна из двенадцати. Да, крестьянам, солдатам и ремесленникам достаточно молиться богине и ее мужебратьям, но священнослужитель должен понимать, что мир глубже и сложнее. Что каждый из двенадцати богов держит в руках свою нить бытия, и каждая из этих нитей — беспредельно ценна, ибо она фундамент для остальных одиннадцати.
— Что, даже Хараш беспредельно ценен?
Епископ помолчал.
— Вы легко произносите это имя. Впрочем, блуждающие души вообще лишены того страха перед темнейшим из богов, который знаком каждому из истинных жителей мира. Даже дикари Зеленых Скал кричат во сне от ужаса, вспоминая о нем, пусть и зовут они его иначе. Но да. Даже…неназываемый… часть бытия. Другое дело, что эта та часть бытия, которой люди касаться не должны. По крайней мере, обычные люди — их служение темным служит лишь распространению зла, но не укрепляет основ мира.
