— Угу. И квест поменялся.

«Выясните причину появления призрака в храме Зенгена. Срок исполнения — 2 дня».

Ну, хоть сейчас можно в этот адский храм не возвращаться. Я добрался до койки и, допив отвар, заснул, закутав голову одеялом — уж больно синим светом заливали комнатенку две полные луны.

— Давайте точнее: когда именно начался мор?

— Да кто же точно скажет. — пожал плечами бургомистр. — В конце одиннадцатой луны, где-то так, дочку мельника похоронили, а потом и самого мельника, и супружницу его.

— А болели они долго?

— Про мельниковых ничего не знаю, но вообще за неделю другие люди сгорали.

— И как проистекала болезнь? Как больные себя вели?

— Да никак не вели. В беспамятство сразу впадали, худели, как щепки и иссыхали.

— А лекарь что сказал?

— А не было у нас тогда лекаря. Попрыгунчик уже после зимних праздников один объявился — вот он всех вылечил. Довольный был, как свинья после опороса, говорил, что небеса его щедро наградили за то, что он нас от мора спас.

— И он, конечно, понятия не имел — что это за мор и чем вызван?

— Если и имел, то мне не докладывал. Бегал от дома к дому и лучами сиял целительными.

— И с тех пор — только мелкие неприятности, ну, если болезни ребятишек не считать?

— Без хлеба, считай, остались, без плодов и без меда — может, кому это и мелкая неприятность, а для нас беда и голод!

— Нежели в казне столь славного своими кузнецами города не найдется золота на покупку хлеба для голодных?

— Может, и найдется, но надолго той казны не хватит. Разыщи, странник, причину — и тебе с той казны перепадет!

— Давайте тогда посмотрим на кого-нибудь из больных ребятишек. Попросите родителей, чтобы меня к себе в дом пустили.

— Не надо никого просить. У меня у самого дочка младшая под порчу попала. Девчушке было лет десять — ровесница моей Динки. Она лежала, вытянувшись на чистенькой узенькой кроватке, ее восковое личико было совсем неподвижно, а на щеках и под глазами проступала синева. «Лифь, дочь бургомистра» И дебафф — «Обратная Порча».

«Ева, можешь срочно посмотреть на форумах: чем может быть вызван дебафф „обратная порча“ и с чем его вообще едят? У меня тут религиозный квест наклюнулся — ничего особенного, но, наверное, поможет прокачаться. Религия уже восьмерка, а красноречие на тринадцати, откат проповеди теперь всего два часа, так что сильного замедления в прокачке быть не должно. Я бы попросил Акимыча, но он говорил, что будет офлайн. Прости, я знаю, как тебе неприятно с жизнеобеспечением туда-сюда прыгать, но это, возможно, важно. Как вы там, уже подходите к Ноблису? Как все? Как Сиводушка переносит путешествие?»

— Хочешь печенья? — спросил я почтового голубя.

— Восторг от безукоризненной работы нашей службы лучше выражать в денежных знаках, — сказал голубь.

— А что вы с этими деньгами делаете? — поинтересовался я, выдав пернатому две монеты по десять серебра.

— Тратим.

Ответ пришел через два часа.

«Обратная порча» — это проклятие, которое некоторые жертвы могут иногда наложить на своего мучителя, если их мучают слишком сильно или слишком долго. Из-за обратной порчи, например, до сих пор складываются рейды на Амрозу — эта дракониха во второй фазе начинает возвращать атакующим ровно тот вред, который наносят ей самой, и тактики против этой гадости пока никто не придумал. Восьмерка в религии — это маловато, но неудивительно, раз ты опять вместо дела ищешь себе приключений. Сиводушку на движущемся корабле укачивает, поэтому поездку она проводит в лисьем обличье, сделав себе гнездо в одном из чемоданов Лукася, и я надеюсь, что выдержу еще сутки нытья этого непися, не пришибив его, после чего мы прибудем в Ноблис.'

— Что, всех выкапывать? — ошалело спросил бургомистр.

— Всех мужчин, умерших от мора, точно. Начиная с мельника. Смотрите, вы же знаете, что такое «летаргия»? Когда все думают, что непись, человек, то есть, мертвый, а он на самом деле живой? Я знаю, такое часто бывает.

— Нет, — сказал бургомистр. — Те, которые без памяти — те без памяти, а которые мертвые — те уж завсегда мертвые, если они не нежить, ну, или типа вас, уж простите.

— Подумайте, что у нас есть из информации. Призрак в храме назывался «Голодный». Проклятие отнимает у вас всеми способами еду. Дети лежат застывшие и неподвижные, как мертвецы в могилах. Очень похоже, что вы во время мора закопали случайно кого-то еще живого и он вам теперь мстит. Так что если мы вскроем могилы и увидим труп, который лежит в неправильной позе, с маской страдания, у кого крышка гроба изнутри поцарапана — то так мы поймем, чей именно призрак вам мстит.

— Поймем — и что тогда?

— Ммм… думаю, можно будет попробовать сжечь тело и прочитать молитвы. Еще дары какие-нибудь в костер кинуть — еду какую-нибудь и ценные вещи.

Бургомистр скептически глядел на меня.

— Можно и не очень ценные, — уступил я. — Какие-нибудь жертвы, которые покойному понравятся.

— Попрут меня с поста на следующих выборах за такие дела, — вздохнул бургомистр. — Ай, да и ладно, надоело уже все! Только мужиков копать, баб не надо?

— Не надо. Призрак был безусловно мужского пола, тут никаких сомнений быть не может.

— И все равно, зря мы эту крышу на храме меняли, — сказал один из селян, вереницей идущих на кладбище с мрачными лицами и лопатами на плечах. — С нее начались все беды. Симину, помните, ребят, хребет перебило — живет теперь у дочери в Шанде нахлебником, с постели встать не может. А теперь вот покойников тревожить будем — думаете они нас за это по головке погладят?

— И как Симину перебило хребет? — спросил я.

— Да как лес на крышу валили, в последний день липа на него старая рухнула. Пару ребят покалечило чутка, а Симину спину поломало. Здоровенная липа, начал ее Симин рубить, а она внутри вся гнилая — мы так ее и бросили лежать: злое дерево!

— Знаете, — сказал я, — А давайте перед кладбищем сходим к этой липе. Раз, оказывается, с нее все началось.

Потому что в моей стройной теории мстительного летаргика имело место одно беспокоящее темное пятно: было совершенно непонятно: что летаргик делал в храме и почему так явно был к нему привязан. Нет, детектив из меня никакой, но что-то подсказывает мне — на злое дерево надо бы поглядеть повнимательнее. В любом случае, я не настолько жаждал присутствовать при эксгумации десятка несвежих покойников, чтобы не отбросить поначалу все прочие версии.

Леса вокруг Зенгена были знатные, тянулись если не на сотни, то на десятки верст, но идти пришлось не очень далеко, чуть больше часа вдоль берега на обрыв, откуда срубленные стволы просто скатывали в воду и рекой отправляли до городка. Липа, действительно, гигантская, перегородила всю вырубку, ее мощный корявый ствол валялся на старых пнях, как поверженный гигант на поле брани.

— Осматривайте всё. Вообще всё. Кто заметит хоть что-то необычное, зовите меня!

Змея нашел тот самый селянин, который вспомнил о судьбе злополучного Симина. Как только и углядел: животное, высохшее до состояния костистой веревочки, было прижато стволом липы к пеньку, тело его под стволом было расплющено в ленточку и, невзирая на долгие месяцы в таком положении, змея была еще жива и даже пыталась шевелиться. Совместными усилиями мы кое-как приподняли ствол рычагами из подсунутых лопат и выдернули несчастного полоза из ловушки. Он прошипел что-то напоследок и тут же издох.

— И что теперь? — спросил бургомистр.

Религиозный деятель я был пока еще ненастоящий, но фильмов ужасов смотрел немало, так что решил, как и планировал, действовать в традиционном для этого жанра ключе. Перед храмом мы развели костер, я прочитал молитву, и тело полоза предали огню, поставив в костер чашку молока. Мне показалось, что так будет правильнее всего.

— А потом пойдем посмотрим на детей.

Но идти никуда не пришлось: костер еще не успел потухнуть, как от дома бургомистра уже прибежал его сын с сообщением: сестренка очнулась и просит молока.