— Добавьте в свои сигареты, — сказала она своим тоненьким голоском, подавая ему пучок из трав.
Дети особенно любили его, ведь он играл с ними не как взрослый, а как равный, и в основном был предводителем и зачинщиком. Они обожали посещение его воскресной школы.
Беранже любил подарки, естественно, и внимание тоже, но из всего он удивительным образом извлекал пользу не для себя, а для церкви. Замечали, что мужчины, не переступавшие порог церкви последние несколько лет, стали посещать не только воскресные службы, но и заходить среди недели. Службы перестали быть скучными, и, хотя крыша все еще протекала и дождь лил прямо на алтарь, никто не мог пропустить службу, приходили все, потому что проповедь читал Беранже. Он проводил служение для каждого и для всех — и неважно, какого ты пола, какого возраста, впервые пришел в церковь или нет, замужняя женщина или нет. Женщины особенно любили службы Беранже — это и женщины возраста моей матери, и женщины молодые, желающие его внимания.
Однажды, перед вечерней службой, я вошла в церковь поменять святую воду и испугалась, услышав голоса трех женщин. Мадам Монтако, Баптис и Фёр сидели на скамьях, очевидно, ожидая своей очереди на исповедь. В настоящей очереди!!! На исповедь! Мной овладело странное беспокойство, я еле сдержалась, чтобы не прогнать их всех вон. Моя мама, услышав мой рассказ, высказала неодобрение. А отец нашел это очень смешным и каждый вечер стал спрашивать Беранже:
— Сколько исповедей вы провели сегодня? Приходила ли снова мадам Баптис?
Мадам Баптис была домохозяйкой, любившей пофлиртовать. Ее муж потерял руку на шляпной мастерской и не мог больше работать. Все дни он проводил в таверне.
— В один прекрасный день она попросит исповедаться и вас, месье.
Беранже рассмеялся. Ему нравился мой отец и его независимый, свободолюбивый характер.
На самом деле отец довольно сильно ревновал мать к Беранже и тому количеству времени, которое он проводил с ней в течение дня. Обед, в котором он непременно участвовал, помощь матери в церкви до и после службы, несметное число мелкой домашней работы, которую она делала лично для него. А исповеди матери просто раздражали его. Он не мог переносить того, что мать остается с Беранже один на один да еще и добровольно посвящает его в свои сокровенные мысли, рассказывает о каких-то подробностях их жизни.
— О чем они постоянно разговаривают с вами? — спрашивал он Беранже время от времени.
— Эдуард, — бранила его моя мать, — он не может об этом рассказывать. Это же тайна.
Беранже, со своей стороны, казалось, не замечал непреодолимого любопытства моего отца и даже своеобразно поощрял его — ничего такого особенного он не говорил, но интриговал его некоторыми дразнящими подробностями.
— О-о, я слышу разного рода вещи, — говорил он, — вы будете удивлены, узнав, что некоторые наши женщины являются главой семьи всю свою жизнь.
Отец, всплеснув руками, заявил:
— Я тоже хочу быть священником.
— Боже упаси! — воскликнула моя мать.
Хотя мой отец и был ревнивым, он точно знал — Беранже совершенно не приемлет ложь в отношениях. И еще он знал, что Беранже и моя мать с большим уважением относились друг к другу. Она не любила дам, которые называли себя друзьями Беранже, а на самом деле таковыми не являлись. Она никогда и ничего не делала из того, что делали они, — не приносила ему пирогов, не рассказывала тихим голосом сплетни в его присутствии, но так, чтобы он все слышал. Эти женщины искали благословения Беранже, по крайней мере они так думали, а на самом деле желали одного — привлечь его внимание и называли это набожностью. Он был весьма терпелив с ними и бранил их только тогда, когда они становились слишком требовательными и назойливыми. Однажды он прогнал с исповеди мадам Баптис, которая пожелала исповедоваться каждый день.
— Вам нечего сказать мне, мадам, идите домой.
Моей матери очень не понравилось такое поведение мадам Баптис. Мать Действительно заботилась о Беранже. Она чувствовала его настроение и, когда это было возможно, наслаждалась его обществом. Она уважала его время и никогда не докучала ему во время его занятий или молитв. Их дружба основывалась на взаимном внимании и заботе, на чувстве духовной близости. Наверное, они думали, что, если бы моя мать была лет на пятнадцать моложе и не была бы замужем за моим отцом, а Беранже не был бы священником, а был бы строителем или военным, они могли бы пожениться. Но эти мысли основывались только на неуловимых чувствах, выраженных в улыбках и в молчаливом согласии. Однако эти чувства не были тягостными или такими, что их следовало бы стыдиться, или столь обременительными, что их пришлось бы скрывать только с большим трудом. Моя мать никогда не флиртовала с другими мужчинами, хотя со многими была искренне приветлива.
Я с большим уважением относилась к этим душевным качествам матери, более того, хотела сама обладать такими же. Я даже мечтала быть лучше, но Беранже волновал меня. Когда он обращался ко мне, я вдруг становилась неразговорчивой, тупо смотрела в пол, старательно изучая свои ноги. Когда он находился дома, я едва могла вымолвить слово. Мама не раз обращала внимание на мое молчание.
— Что с тобой происходит? Ты что, язык проглотила?
Но мне совершенно не хотелось разговаривать, а только смотреть на Беранже: как изящно он опирался на подоконник, глядя в окно, как разговаривал с моей матерью, когда она готовила, как забавно он играл с Клодом.
Беранже же пытался втянуть меня в разговор за обедом, спрашивая мое мнение, называя меня его маленьким эрудитом, его маленькой ученицей. Иногда он звал меня к себе и читал какую-нибудь книгу.
— Маринетта, — говорил он, — иди послушай о Христе, как он был любим в свое время.
Я стояла у него за спиной или сидела в кресле, стоящем рядом, и наблюдала за его лицом, пока он читал. Я думала о том, как красиво движутся его брови, как очки сползают на кончик носа, как он пытается поправить их. Он читал очень тихо, тем самым вынуждая приближаться к нему. Когда это происходило, я наслаждалась ощущением любви, одновременно злясь на его смешные прозвища, которые он неутомимо придумывал мне. Я не хотела быть его маленьким «чем-нибудь». Я хотела быть его наваждением, таким, каким он был для меня.
Какую бурю чувств я переживала, и сколь они были противоречивы! Я всегда хотела быть рядом с ним, вдыхать его аромат, смотреть, как он работает, замечать, как он сдерживает дыхание, когда концентрируется на чем-то. Я хотела наслаждаться им. Я была готова делать все, чтобы разжечь его интерес к себе, я тратила все свои силы, исполняя все его пожелания, только бы он был доволен мной. Я регулярно посещала службы, внимательно слушала то, что он проповедовал, я помогала ему на уроках в воскресной школе. Я относилась с добротой и вниманием к членам своей семьи, короче говоря, я вела себя преданно и самоотверженно, не заботясь о своих желаниях, живя только тем, что нужно другим. Так он влиял на меня. Я прилагала усилия, делая все это на столько хорошо, на сколько это было возможно. Но мое благочестие не было абсолютно правдивым. Я делала все это потому, что так хотел мой священник.
* * *
Однажды, примерно через месяц после того, как появился Беранже, я прогуливалась у церкви и услышала его голос, доносившийся из открытого окна. Я очень удивилась, так как он поехал навестить свою семью и его не должно было быть в церкви. Я и не подозревала о его возвращении.
— Она поступает так, потому что сама этого хочет, — с некоторым нажимом говорил он, — она сама провоцирует его.
— У него нет никакого повода реагировать подобным образом, — возражала моя мать.
— Конечно нет, но он как вулкан, а она дразнит его.
— Она ударилась? — спросила мать.
— Повредила плечо, и несколько синяков.
— Бедная женщина.
Беранже вздохнул.
Услышав приближающиеся шаги, я опрометью бросилась к холму. Там меня никто бы не заметил. Я была уверена, что они говорили о его матери и о страданиях, которые причинял ей его отец. Какую же боль носил в себе Беранже и сколько же в нем было терпения! Все это для меня было непостижимой загадкой, но с рассуждениями явилось и чувство, что он стал для меня еще привлекательнее. Придя домой, я рассказала Мишель о том, что услышала, и она, покачав головой, сказала таким тоном, будто бы давно и сама обо всем догадалась:
