Чего Геля сидит и разглагольствует? Роль бы выучила, как подобает. Крика не оберешься от Рюрика. А как она относится к Рюрику, если серьезно подумать? Не хотелось сейчас думать серьезно о Рюрике. Надо бы роль несколько раз переписать — тогда запомнит. Вот о чем следовало бы серьезно подумать. Ну почему она такая бездарь! Косметику смыть, а? Макияж?

Сережа был в своей шляпе с круто загнутыми нолями. В том месте, где крепятся очки, видны были две дырочки.

— Надо ехать на студию, — сказал Сережа и для чего-то поспешно сдернул шляпу и даже сунул ее в карман куртки.

— Мне передали. Будут смотреть материал, снятый в вашем цехе.

— А нам покажут? Не выгонят, знаете ли, вежливым манером?

— Если позвали — не выгонят. Когда выгоняют, то без всяких вежливых манер. Это я так, между прочим.

— Одним словом — кино, — улыбнулся Сережа.

Геля быстро собралась.

— Вы только не теряйте меня из виду на «Мосфильме».

— А что? Опаснее, чем в нашем цехе?

— В чем-то. Даже значительно. Все носятся — напоминает тонущий корабль без шлюпок.

Геля крикнула маме, что уходит, и захлопнула дверь квартиры. Сереже сказала:

— Наденьте вашу шляпу.

— Вы серьезно?

— Конечно. Вы даже не представляете, Сережа, как она вам идет. Погодите, на это еще обратит внимание Кипреев.

Сережа вытащил из кармана куртки шляпу, надел. Родео, да и только. Все так гармонично, надежно.

В «Жигулях» сидели Катя, Миша и Юра. Сидели на заднем сиденье. Сережа распахнул переднюю дверцу для Гели:

— Прошу в нашу «тумбочку».

Геля поздоровалась с ребятами. Ей радостно ответили.

— Я вчера разломил сушку на три части, — сказал Миша.

— Ходит в героях!

— Сколько он их перевел, — улыбнулась Катя.

— Еле успеваем поедать, — пожаловался Юра. — Грызем и грызем, как суслики.

— Важен результат, товарищи грызуны, — солидно заявил Миша. — Короля играет окружение.

— Да, результат всегда важен, — улыбнулась Геля. — Даже для короля.

Сережа тем временем обошел спереди «Жигули», сел на водительское место. Помог Геле застегнуть страховочный ремень.

Около парадных дверей стоял Лощин. Он умеет неожиданно появляться. Удивленно посмотрел на Гелю в машине. Геля сказала Сереже:

— Поехали.

Сережа точно почувствовал, что Геля хочет отделаться от взгляда стоящего у парадного человека, рванул «тумбочку» и быстро включил ее в поток городского движения.

— Где будут показывать материал? — поинтересовалась Катя. — Я слышала, на «Мосфильме» тридцать пять разных залов.

— В яичном зале, — ответила Геля.

— Ко-ко-зал, — засмеялся Юра.

— Неужели на самом деле есть такой зал? — удивилась Катя.

— Есть. — Геля смотрела в нем свои кинопробы. Зал соответствует названию, потому что обит для акустики бумажными формами для хранения яиц.

Выехали на набережную. Вода в реке была темной, зимней. На одиночных льдинах сидели вороны, плыли по течению. Геля подумала о себе — тоже плывет в своей жизни куда-то по течению.

— Ребята, так я говорю? — то ли спросила, то ли сказала Катя.

— Говори.

— Ангелина Артемьевна, нас просили вам передать, — начала Катя необычно торжественно и тут же быстро добавила: — Вы только не спешите отказываться.

Геля через плечо вопросительно взглянула на Катю.

— Не спешите, — повторила Катя. — Наш художественный совет приглашает вас, уважаемая Ангелина Артемьевна, руководить нашей театральной студией. На заводе которая.

— Где студия? — все-таки переспросила Геля.

— На заводе.

Геля растерялась. Продолжала вопросительно смотреть на Катю.

— Мы вас просим, — сказал Сережа. — Как заинтересованные зрители.

— Но поймите, я…

— Не отказывайтесь. Очень просим.

— Никогда ничем подобным не занималась.

— Теперь попробуйте.

— Нет, нет. Актриса я… про таких в театрах говорят — трудяга. Знаете? Шпала.

— Не знаем и знать не хотим, — запротестовал Юра. — Я правильно говорю, ребята?

— Абсолюмант! — засмеялся Миша.

— Вот, слово чемпиона сушек. В переводе нуждаетесь?

— Нет, — улыбнулась Геля. — Но… завод далеко, почти за городом. И все-таки потом… театр у меня, не забывайте.

— «Уймитесь, сомнения… страсти», — пропел Миша.

— Ребята, хватит, — сказал Сережа. — Разговор серьезный. Геля, вас будут возить.

— Я никогда подобным не занималась. Это действительно серьезно.

— Вот и вы подумайте серьезно. «Тумбочка» в вашем распоряжении.

— За рулем — автоакробат, — добавил Миша. — И воздухоплаватель.

— Нет. Вы все-таки не понимаете всей серьезности. — Геля волновалась. — Опыт, методика, характер надо иметь соответствующий.

— Не понимаем? Очень даже понимаем.

— Я не гожусь. Нет. — Внутренне улыбнулась: автоакробат — автородео.

— Об этом судить не вам.

— Меня плохо знают.

— Знают достаточно.

— Где?

— На заводе. Теперь окончательно все узнали.

— Да кто все? — упорствовала Геля.

— Ну все, — упорствовала и Катя.

Поздно вечером Геля разговаривала по телефону с Леней Потаповым.

— Леня, я бездарь? Скажи правду? Неудачница и все такое.

— Почему ты волнуешься?

— Откуда ты знаешь?

— Ты забыла, что мы с тобой знакомы с октябрят?

— Ленечка, я измучилась. Я… Ленечка…

Геля могла так говорить только с Леней. Ей казалось, что она заплачет от одиночества, от зависти к Кате Мартыновой и еще от чего-то необъяснимого, но очень для нее грустного.

— Леня, что мне делать?

— Начни все сначала.

— Не понимаю. С октябрят, что ли?

— Свою личную жизнь. Я очень хорошо к нему отношусь, ты знаешь. Но ты начни сначала и так, как тебе хочется, а не ему.

— Ты о ком говоришь?

— О Рюрике, конечно.

— Сначала?..

— Помучай его как следует. Может быть, он очеловечится.

— Я не умею мучить.

— Научись.

— У кого?

— У него самого. Ты его любишь?

Геля не знала, что ответить.

— Любишь. Я ведь знаю. Ты должна быть счастлива.

— С ним?

— Вообще. Ты заслуживаешь счастья.

— Думаешь? Счастья в ком или в чем?

— Как ты сейчас похожа…

— На кого?

— На Ксению. Не удивляйся. Вы совсем похожие и совсем разные, когда звоните мне по телефону.

После разговора с Леней Геля прошла к себе в комнату и, как это делала в последние дни, медленно разделась. Особенно медленно, будто вслушиваясь в себя, что-то проверяя. Легла. Долго лежала, не засыпала. После разговора с Леней ей сделалось легче, потому что твердо знала: не умеет никого мучить. Но достаточно ли этого, чтобы руководить студией, даже любительской? Смешно. Что-то будет…

Артем дважды укладывал чемодан — хотел уехать. Сам. Есть в средней России городок под забавным названием Ратный Двор. Расположен на песчаной речке Ивне, на которой стоит водяная мельница, одна из последних в округе. Вплотную к ней примыкал густой сосновый лес, в нем добывали смолу. В городке был постоянный запах смолы и муки, исходивший от мельницы, зазелененной ряской и кувшинками, причалившими к мельнице и вставшими на якорь красноватыми, опущенными на глубину стеблями. Артем был в Ратном Дворе давно, очень давно — на практике в местной газете. Часто прерывалась подача электроэнергии. Артем всю ночь вместе с немногочисленными сотрудниками крутил за большую рукоятку машину, а утром в городке появлялся сделанный вручную тираж. Артем не чувствовал усталости, отправлялся на мельницу, садился около ее огромного колеса, слушал, как оно купается в реке, и постепенно, сам не замечая, задремывал. Артема и сейчас обволакивало запахом свежей муки и смолы. Запахом ряски и кувшинок. Казалось все это чем-то несбыточно прекрасным.

Он уедет в Ратный Двор, туда к себе, совсем молодому, к литературной молодости. Инициатива на его стороне. Повернет за рукоятку печатную машину? Сможет? Он все про себя узнает там, где начинал. Была очевидность всего, и был здравый смысл во всем, но он тогда этого не понимал. Впервые в жизни толкнул босыми ногами гончарный круг в старой хибарке гончара и пробовал мять в руках глину; пил воду со дна реки, узнал, что такое листья мать-и-мачехи: одна сторона листа всегда теплая, другая — холодная. На квартире у хозяйки подружился с молоденьким любопытным петушком. Он ходил за Артемом, иногда даже в редакцию. На мельнице Артем воровал для него горсти зерна. Сидел по вечерам в тесном бревенчатом кинотеатре, в котором скамейки чем дальше от экрана, тем были выше. На последнюю скамью надо было не садиться, а вспрыгивать.