Некоторые даже увидели нечто знаменательное в том, что ровно через шесть лет, первого марта 1887 года, на Невском проспекте были задержаны три метальщика снарядов, которыми предназначено было убить Александра III.
Органы сыска начали активный розыск виновных. В орбиту расследования немедленно попали все лица, которые имели хотя бы косвенное отношение к «злодейскому покушению».
И так как среди последних оказались студенты Петербургского университета, подозрения распространились на всех, кто «состоял на замечании Отделения по охранению порядка и общественной безопасности в С.-Петербурге».
Десятого марта, то есть через десять дней после неудавшегося покушения, был произведен обыск на квартире Курнатовского. Хотя он не дал никаких результатов, но тень зловещего подозрения уже нависла над ним. Эта тень уплотнилась полученными департаментом полиции сведениями о том, что квартиру Курнатовского посещали некоторые члены кружка Александра Ульянова, готовившего убийство царя.
Отныне по какой земле ни ступит нога Виктора Курнатовского — пусть это будет даже за тысячи верст от пределов России, — каждый его шаг стережет бдительное око царского сыска.
Непосредственное участие группы петербургских студентов в тягчайшем государственном преступлении было доказано следствием.
Университетское начальство охватила паника, ждали беспощадной кары. Ректорат, реакционная профессура полагали, что отвести нависшую угрозу можно единодушным осуждением террористов, верноподданнейшей петицией государю…
Когда ректор университета Андриевский поднялся на кафедру и окинул привычным взглядом море студенческих мундиров и молодых напряженных лиц, он отдавал себе отчет в замысленном: склонить голову перед престолом, всем, всем… Чтобы ни одной паршивой овцы…
Нельзя отмести тот факт, что государственные преступники, поднявшие руку на государя, вышли из недр Петербургского университета, и мрачное видение виселицы уже витало над ними. Но, может быть, единодушное, именно единодушное, выражение верноподданнических чувств и слова осуждения, обращенные к преступникам, смягчат великую вину попустительства…
Андриевский стоял на кафедре, внушительный, закованный в броню твердой уверенности в своей правоте. Его слова падали точно, четко, как шары в лузу. Казалось, нет силы, которая сломала бы железный строй этих слов. Только безумец мог бы не принять спасательный круг, который бросал ректор всему студенчеству. Только безумец! Так думал ректор.
В речи Андриевского звучала сила, с которой человек борется за свое благополучие.
Вдруг в зале, таком благопристойном, таком мирном, вспыхнули выкрики: «Долой!», «Позор!» Они вспыхнули в разных местах и слились в один гул возмущения. Оно охватило зал, погасило речь ректора и звуки гимна, которыми пытались восстановить порядок.
К ужасу начальства, группа студентов, по всей видимости крепко сбитая, — не случайно, а заранее готовая к этому выпаду, — демонстративно вышла из зала.
«Единение под эгидой верноподданных наставников» безнадежно провалилось.
Были приняты энергичные меры: исключение из университета «смутьянов», в том числе Курнатовского. А сугубая жестокость этой меры заключалась в том, что исключенные получали так называемый «волчий паспорт». Это означало запрещение поступить вообще в какое-либо высшее учебное заведение.
Формальное основание для такой меры находится в официальных документах. В письме попечителю С.-Петербургского учебного округа министр просвещения Делянов сообщает:
«…мною признано… необходимым очистить это высшее учебное заведение от таких лиц, которые вследствие неблагонадежного направления своего в политическом и нравственном отношении дурно влияют на своих товарищей и вносят в университет смуту и брожение, составляя между собою не дозволенные законом землячества и сообщества, часто преследующие противуправительственные преступные цели. В министерстве народного просвещения были собраны от полиции и университетской инспекции возможно обстоятельные данные и сведения о многих подозрительных и неблагонадежных студентах, одни из них по направлению своему отнюдь не должны быть терпимы в каком бы то ни было высшем учебном заведении, другие же, менее виновные, подлежат удалению из С.-Петербургского университета».
Изгнанный из Петербургского университета, Курнатовский выезжает на родину, в Ригу. Он прибыл туда 26 сентября 1887 года. А уже 9 октября департамент полиции, за подписью директора П. Дурново, сообщил начальнику Лифляндского губернского жандармского управления:
«…состоящий под негласным надзором полиции уволенный из С.-Петербургского университета бывший студент Курнатовский Виктор Константинович проживает ныне на родине в городе Риге. Означенный Курнатовский, обративший на себя внимание во время пребывания в С.-Петербурге близким знакомством с осужденными по делу первого марта сего года государственными преступниками Канчером, Горкуном и другими, известными своей политической неблагонадежностью лицами, по вновь полученным сведениям продолжает обнаруживать крайне вредное направление и стремление к противуправительственной деятельности»…
Правильно оценивая значительность антиправительственной деятельности своего «подопечного», органы сыска недооценили конспиративных навыков Виктора Курнатовского и исключительного упорства его в достижении поставленной перед собой цели.
Иначе чем можно было бы объяснить очевидные провалы в наблюдении охранки?
Курнатовскому удалось создать в Риге кружок революционно настроенной молодежи из студентов политехникума. Он регулярно дважды в неделю собирался под видом кружка по изучению русской литературы.
От органов сыска также укрылись обстоятельства, при которых Курнатовскому удалось получить свидетельство «о политической благонадежности» и использовать его для поступления в Московский университет.
Более того: Рига — город небольшой, и Курнатовский сумел широко распространить свое «намерение» поступить в Дерптский университет, направив таким образом охранку по ложному следу.
Охранка с опозданием обнаруживает Курнатовского уже в Москве и начинает новый заход преследования.
«Секретно.
Господину Московскому оберполицмейстеру.
Из вновь полученных сведений усматривается, что студент Московского университета Виктор Курнатовский, ввиду крайне вредного направления которого департамент просил ваше превосходительство подчинить особому негласному наблюдению, продолжает заниматься преступной деятельностью…
Придавая личности Курнатовского важнейшее значение, департамент вновь имеет честь покорнейше просить ваше превосходительство не отказать в распоряжении об учреждении за Курнатовским самого непрерывного агентурного наблюдения…
Директор П. Дурново».
Разными путями приходили люди к марксизму. Одни — от стихийной ненависти к эксплуататорам, другие — по классовому самосознанию. Курнатовский шел дорогой поиска истины. Марксистское учение захватило его непоколебимой железной логикой и бесспорностью теоретических построений.
В этот московский период его жизни огромная внутренняя работа происходила в нем: он высвобождался из пут народнических иллюзий. И, как человек дела, стал организатором и душой марксистского кружка в Московском университете. Здесь он вскоре разделил судьбу своих единомышленников: арест, пересыльная тюрьма, одиночка, ссылка.
В Шенкурской ссылке, где он оказался, были и народовольцы и социал-демократы. Курнатовский твердо отстаивает в горячих идейных схватках позиции марксизма.
…Глубоко законспирированный опытный агент охранки строчит донесение за донесением. Они аккуратно вшиваются в дело Курнатовского, в дело бескомпромиссного врага престола. Продолжается война, которую объявило ему царское правительство. Война последовательная, без перемирия, без милосердия.
Надо отдать должное проницательности охранки, она еще в студенческие его годы разгадала в Курнатовском одного из тех своих противников, которые никогда не сложат оружия. И навсегда он на виду у жандармов.
