Вечером Антон отправился в чайную. Шел мелкий мягкий снежок. Фонарь у входа в «Гранаду» светил желтым теплым огоньком среди мглистой, занесенной снегом улицы.

Луковец сидел за столиком. «Пару чая» ставила перед ним девушка, которую Антон приметил уже давно. Только не знал, кто она. Почему-то подавала посетителям редко и как бы по выбору, держалась смело, и что-то в ней было особенное, выделявшее среди других. Сейчас Антон пригляделся и понял: просто она была еще девчонка, а рядилась под взрослую девицу — светлые волосы закладывала на затылке «шишом» и носила длинную юбку. Юбка внизу не была обшита тесьмой-щеточкой, это он сразу заметил, его сестры тоже не носили этой щеточки. Это означало: барышня свободомыслящая, пренебрегающая модой.

Она поставила посуду на столик и вынула из кармана тоненькую брошюрку. Максим Луковец взял книжечку и небрежно бросил на стол.

Антон поздоровался с девушкой. Так близко он видел ее впервые. Конечно, это ряженая девчонка. Правда, очень рослая. Выше среднего роста. Плечи широкие, как у мальчишки, а талия — осиная. Руки и ноги крупные, нескладные — ну, подросток, чего с нее возьмешь! — ни женственности, ни грации. Впрочем, когда-нибудь — не скоро еще! — она, вероятно, будет хороша: длинные ресницы, темные, темнее волос, от них серые с дерзинкой глаза кажутся совсем светлыми. Глаза освещают лицо сильным и неровным светом, от этого оно то тускнеет и тогда кажется старше, и даже какие-то морщинки выступают у переносицы, то проясняется, и тут видно: притворяется взрослой!

Девушка не смутилась оттого, что ее так разглядывали, а рассердилась. Она даже, кажется, фыркнула и, схватив пустой поднос, исчезла. На столе осталась тоненькая брошюра. Антон прочел заглавие: «Борьба с пьянством».

— Она борется с твоим пьянством. Все ясно, — сказал Антон и открыл книжку. — Вот тут показаны твои внутренности, изъеденные алкоголем!

Максим сердито отобрал брошюру:

— Это мне Таня подарила. На память.

— Свадебный подарок? — ехидно осведомился Антон.

Максим воскликнул:

— Несчастный тот, кого она на себе женит! Характер — у!.. Ведьма с Лысой горы.

— А кто она, кстати?

— Как, ты Таню не знаешь? Стефания ее настоящее имя.

— Слишком пышное для официантки чайной!

— А она вовсе и не официантка. Она девица из общества.

Антон сделал большие глаза.

— Ну, не в том смысле, — захохотал Максим, — я имею в виду Общество трезвости! А Таню посылают с брошюрами уговаривать народ, чтобы бросили пьянствовать. Кстати, о трезвости: пойдем отсюда. Я сегодня за урок деньги получил — угощаю!

Антон согласился. Он положил на стол мелочь, и они двинулись к выходу.

На улице все еще шел снег, маленькие круглые сугробчики окружали уличные фонари, торчавшие, как скворечники среди клумбы.

— А знаешь, — зашептал Максим, — эта Таня Жмуркина, по-моему, не только против пьянства агитирует.

— Ну, а еще против чего? — насторожившись, осведомился Антон.

— А насчет политики. Знаешь: капиталисты-пауки, восьмичасовой рабочий день, долой царя и тому подобное. Ты разве никогда не читал?

— Чего не читал? — спросил хмуро Антон.

— Ну, запрещенного чего-нибудь?

— Не приходилось.

— Ну да, ты ведь глубокий провинциал. А я тебе скажу: ей-богу, там всю правду чешут! И вот же не боятся люди! — воодушевился Максим. — Ведь рано или поздно им крышка: каторга, тюрьма. А они все равно действуют.

Максим задумался, и Антон имел время взглянуть ему в лицо: просто удивительно, до чего он наивен. В лице Максима что-то детски-простодушное. И хотя живет грошовыми уроками, весел, как скворец. Обстоятельство тоже немаловажное: Антон был убежден, что нытики, меланхолики не годятся для подполья, для революционной работы. Ему захотелось «просветить» Максима. А насчет Тани — это чепуха. Обыкновенная девица из «благотворительных».

Осенью 1901 года среди студентов Горного училища начались волнения — в университетских городах арестовывают студентов, ссылают в Сибирь, отдают в солдаты!

На многолюдной сходке Антон предложил студентам выступить вместе с рабочими:

— Пришел наш черед показать свою солидарность с нашими товарищами. Пусть арестовывают, пусть избивают! Наша победа будет уже в самом том факте, что мы организованно выйдем на улицу!

Антону возражал кончающий институт, «без пяти минут инженер» Трибедов, полный, солидный блондин в старенькой форме:

— Я не имею возражений против предложения коллеги о демонстрации солидарности. Но к чему привязывать к нам невежественные массы? Против чего они будут протестовать? Люди, все интересы которых в куске хлеба и стакане водки. Этим людям еще долго надо учиться политике.

Костюшко вскипел:

— Только политическими выступлениями мы можем развивать сознание народа! Тот, кто не видит этого, либо слепец, либо боится активности масс!

Антон сдержал себя: он еще не знал, как отнесется комитет к его выступлению — всё случилось так неожиданно, и сходка возникла стихийно, уж очень накалена была атмосфера!

Предложение Костюшко приняли.

Екатеринославский комитет РСДРП выпустил прокламацию:

Екатеринославский губернатор граф Келлер, узнав о намеченной демонстрации, не замедлил с контрмерами: выпустил «Обращение к населению». В нем он заявил, что «не допустит демонстрации» и что участники ее «понесут строжайшее наказание».

В тот день, когда на улицах появились губернаторские угрозы, Антон встретился с Богатыренко в извозчичьем трактире на Заречной стороне. Богатыренко был настроен хорошо: рабочие деятельно готовились к выступлению.

— Ну, а студенты как? Не испугались графских посулов? — спрашивал он.

Антон предложил расклеивать прокламации комитета поверх губернаторских «Обращений».

Богатыренко задумался:

— А знаете, это мысль. Но понадобится много народу. У вас кто может пойти?

Антон полагал привлечь к расклейке прокламаций Максима: он уже давал ему поручения.

— А я посоветуюсь с Абрамовым: может быть, еще кого-нибудь сможем послать, — пообещал Богатыренко.

Они распрощались с тем, чтобы увидеться уже на демонстрации. Антон посмотрел вслед Андрею Харитоновичу. Тот был хорош в своем новом обличье преуспевающего медика: хорошо одет, важен, под мышкой зажата тяжелая трость.

Попрощавшись с Богатыренко, Костюшко пошел через весь город к себе на квартиру. Стоял сильный для этих мест мороз, снег потрескивал под ногами. Редкие прохожие, подняв воротники пальто, согнувшись, пробегали мимо. Вокруг была тишина, не прерываемая ни звонками уже остановившейся на ночь конки, ни колотушками ночных сторожей, попрятавшихся в теплых дворницких.

Антону встретился полицейский патруль, медленно шествующий вдоль стен. Через несколько кварталов Антону снова попалась пара: околоточный и городовой.

Пользуясь, видимо, указаниями из одного и того же источника, стражи порядка с фонарями в руках оглядывали стены, окидывали внимательным взглядом прохожих.

Антон понял, что ночью расклейка большого количества прокламаций невозможна. Он тут же принял решение, опрокидывающее расчеты охранки: клеить листовки днем.

Максим не знал, что Костюшко — член Екатеринославского комитета, но считал, что Антон выполняет задание комитета, и потому с некоторой даже гордостью сказал:

— Это мы с тобой дело обделаем. Но днем? Неслыханно!

— Если делать то, что уже «слыханно», нас наверняка сцапают.