— Но как же днем?

— Очень просто. Человек, стоящий перед губернаторским воззванием и внимательно его читающий, — может быть, он его наизусть заучивает! — возбуждает подозрения полиции?

— Наверное, нет.

— Так вот, каждый из нас стоит перед таким воззванием. Голову даю наотрез, что никто не заинтересуется нами. Спокойно вынимаем из кармана свою листовку и — бац! — наклеиваем поверх графской!

Максим расхохотался:

— Идея богатая. Только все-таки днем…

— Одеться надо поприличнее. А то у нас с тобой вид, не внушающий доверия. Только где возьмешь шубу на енотах или бобровую шапку? — усмехнулся Антон.

— Стоп! — закричал Максим. — Таня!

— Какая Таня? Из «Трезвости»?

— Она! У нее сосед-старик мужской портной. И всегда висит у него до черта всяких пальто, бекеш и тому подобное! Он мне по знакомству дешево шинель сшил. А в Таньке души не чает!

Антон колебался:

— Да как же объяснить ей?

— Кому? Таньке? И объяснять ничего не надо. Скажем, идем в гости, надо иметь приличный вид!

— И в пальто будем сидеть в гостях? Эх ты, конспиратор!

— Ну, скажем, что едем кататься на тройках, черт возьми! На катке хотим блеснуть. Да мало ли! Я бегу к Тане!

Ужасно любил Максим всякие затеи. Иногда Антону казалось, что привлекала его в революционной деятельности именно эта, приключенческая, так сказать, сторона: опасности, конспирация, переодевания. Но беспечность, удаль в Максиме пленяли Антона.

— Беги к Тане! — согласился он.

На следующий день Антон в черном, отличного сукна пальто с котиковым воротником, в каракулевой шапке Таниного соседа шел по Иорданской. Пальто было не чета собственному ветхому пальтишке Антона на «рыбьем» меху. Хорошо, черт побери, быть буржуа, заказывать на прибавочную стоимость теплые пальто и прочие причиндалы. А что нам, благонамеренным гражданам, пишет наш дорогой, наш бесценный спаситель отечества от крамолы граф Келлер?

Выпятив нижнюю губу, с сосредоточенным видом Антон остановился на перекрестке. Перед ним, на круглой уличной тумбе, среди пестрых объявлений приезжего цирка и кафешантана «Буфф», маячили крупные буквы «ОБРАЩЕНИЯ К НАСЕЛЕНИЮ».

У тумбы стоял человек в треухе. Антон без церемоний выдвинулся вперед. Человек с готовностью уступил ему место.

Антон дочитал и сказал глубокомысленно, как бы про себя:

— Золотые слова!

— Совершенно верно заметить изволили! — подхватил обладатель треуха и, похлопывая себя руками по бедрам, побежал прочь.

Антон оглянулся, вынул из одного кармана листовку, из другого — клей и аккуратно наложил на глянцевую нарядную бумагу «Обращения» продолговатый листок плохонькой серой бумаги — прокламацию Екатеринославского комитета РСДРП.

Медленно, заложив руки за спину, пошел по улице. Вокруг спешили немногочисленные прохожие, потирая носы и уши. Никто не оглянулся на Антона. «В такой мороз и головой-то особенно не покрутишь!» — решил он с облегчением.

Антон обошел несколько улиц. Наступали сумерки. Перед массивными чугунными воротами он помедлил: было такое ощущение, что за ним кто-то идет, легкие, странно легкие шаги! Кто-то приближается, медлит, видимо, тоже читает наклеенный на воротах губернаторской «крик души».

Антон выждал. Высокая женская фигура оказалась впереди. Антон видел только спину. Нарядное бархатное пальто с воротником из пушистого голубоватого меха, маленькая шапочка…

Но что она делает, эта незнакомая высокая женщина! Антон инстинктивно оглянулся: сумасшедшая! Вот сюда идет какая-то пара, студент и девушка. Впрочем, это влюбленные, они ничего вокруг не видят. Кроме того, женщина сработала великолепно, молниеносно! Листовка, точно такая же, как у Антона, только мелькнув в тонких пальцах, уже красуется поверх губернаторской!

Незнакомка повернулась, у Антона дух занялся: Таня! Из-под меховой шапочки насмешливо глянули ее серые глаза в темных ресницах. Она прошла мимо своей особенной походкой девчонки, рядящейся под взрослую женщину.

Антон так расстроился, что не сразу возобновил свои занятия. Кто дал ей прокламации? Неужели Максим? Как он посмел без ведома Антона? И почему девчонка увязалась за ним, Антоном?

Проклиная легкомыслие товарища, Антон решил при первой же встрече с Богатыренко или Абрамовым рассказать им о странной встрече.

«А Максиму дам гонку! Нет, не созрел он еще для серьезной работы!»

Вечером в «Гранаде» Антон встретился с Надеждой Семеновной. Она сказала, что комитетчики очень довольны результатами: охвачен почти весь город, всюду наклеены наши листовки. Теперь городовые соскребают их вместе с губернаторскими объявлениями: иначе не отдерешь! Надежда Семеновна засмеялась, по своей привычке поднимая подбородок:

— Абрамов тоже послал несколько человек, они много сделали.

— Это кого же? — подозрительно спросил Антон.

— Есть у него молодые товарищи, которым он доверяет. Одна девушка из Общества трезвости.

Надо было бы сказать: «Зря старик доверяет детям серьезные вещи. Разложить и отшлепать девчонку надо: зачем бежала за мной? Показать хотела, вот, мол, я, чем занимаюсь, а не только что борьбой с пьянством?» Но Антон промолчал, сам не зная почему.

Он осторожно посмотрел вокруг: Тани в «Гранаде» не было видно. Может быть, ее схватили?

С утра 15 декабря казачьи разъезды появились на улицах. Однако демонстранты проходными дворами, в обход, просачивались в центр города.

Утром шел снег. Потом резкий ветер с Днепра разогнал снеговые тучи, и в обнаружившейся озерной глубине неба показалось на мгновение солнце, редкое здесь в это время года. Температура повышалась. На центральных улицах, где движение пешеходов было безостановочным, снег начал таять под ногами.

В шестом часу разрозненные группы и одиночки сомкнулись в колонну. Она быстро росла, к ней примыкали спешащие с разных концов города люди. Над колонной взвились два красных флага.

На перекрестке демонстранты замедлили ход. Антон взобрался на ограду, закричал:

— Товарищи! Будем организованны! Покажем нашу мощь правительству. Долой самодержавие! Да здравствует политическая свобода!

В колонне запели «Варшавянку». Высоченный парень в рабочей одежде нес флаг во главе шествия; красное полотнище реяло в воздухе высоко над шапками, фуражками и картузами. Медленно двигалась колонна, миновала аптеку, громоздкое здание Южно-Русского банка. На ступеньках домов стояли люди, многие приветственно махали руками. Однако от глаз Костюшко не укрылось: дворники поспешно закрывали ворота, кое-где запирали и входные двери. «Чтобы при разгоне демонстрации мы не могли скрыться во дворах или в парадных», — понял Антон.

Но это не омрачило его настроения. Странное чувство владело им: он замечал все окружающее, воспринимая с особой остротой краски и звуки, влажное дуновение ветра, напевную мелодию, льющуюся из сотен уст, шум шагов стоголовой колонны. Все это вместе составляло какое-то особенное, он бы сказал, торжественное чувство свободы. Да ведь это будет, это будет всегда, каждый день. Эти краски, эта общность и не сравнимое ни с чем ощущение свободы!

Навстречу демонстрантам мчались легкие щегольские санки.

Полицмейстер стоял в них в шинели нараспашку, в фуражке, небрежно сдвинутой на затылок. Кучер придержал лошадей, поставил сани поперек улицы.

Бравируя, полицмейстер встал на сиденье саней и поднял руку.

Пение прекратилось. В передних рядах затоптались на месте. Но красные флаги продолжали реять над колонной.

Грассируя, полицмейстер закричал:

— Господа! Я пгедлагаю вам мигно газойтись по домам. Пгошу вас! Во избежание эксцессов и кговопголития!

— Долой! — закричали из задних рядов. — Долой царского сатрапа! — Сзади напирали, и передние ряды непроизвольно двинулись вперед. Шум стал угрожающим.

Полицмейстер поспешно запахнул шинель, сел в сани: он необходимую формальность выполнил. И кажется, при этом выглядел отлично! Кони взяли сразу. Только снежный вихрь взметнулся за санями.