Сквозь лёд проникают солнечные лучи. Они нагрели землю, и среди снега, как в парничках, выросла зелёная травка и даже цветы. Они удивительные — искристые, белые, на прозрачных гладких ножках.
Санька крепким пальцем подковыривает лёд, снимает с парничка крышку.
— Сбирай. Только траву не мни, пускай растёт…
Катя становится на коленки и осторожно протягивает к цветам руку.
До околицы они доходят вместе. Там Санька перекидывает на другое плечо вязанку хвороста, говорит:
— Ну ладно. Я огородами проберусь. А то увидит Нонна Петровна, совсем рассердится… Лучше не напоминать!
Вздохнув, он сворачивает на тропинку. А Катя шагает к дому.
На деревне тихо. Вечернее солнце зажгло рябиновый огонь в окошках, жёлтой каёмкой обвело крыши, телеграфные столбы, изгороди. Всё стало мягким, тёплым — приятно смотреть. Катя даже немножко замедляет шаги.
На крыше её дома сидят две вороны. Они распускают крылья, топчутся и — что вовсе неслыханно! — выводят песню. Песня чуть глуховатая, журчащая. Похоже, будто плещет водяная струйка и булькает пузырьками…
Катя устала, проголодалась, но почему-то не думает об этом и ещё долго стоит у калитки. Потом вынимает из-за пазухи цветы и входит в дом.
МАЛЬЧИК С КОРДОНА
Прежде Анна Васильевна никогда не жила в деревне и теперь приехала в Жихарево только потому, что тут работал её сын. Он руководил большой РТС; ему дали просторный дом с садом, но жить одному было скучно. Он вызвал к себе мать и ещё до её приезда подобрал ей хорошую должность — библиотекаря.
Жихарево было старым, в две улицы, селом, построившимся около реки. В центре его стоял двухэтажный кирпичный клуб, в котором и помещалась библиотека.
Анна Васильевна не сразу привыкла к новой жизни. По утрам её будило петушиное пение, шумел сад, и ветки яблонь шуршали и скреблись по крыше, а на улице хлопал кнут и мычали коровы. Анна Васильевна спросонок не понимала, откуда приходят эти незнакомые звуки, долго лежала и прислушивалась, а потом уже вспоминала, что она не в городе. Она вставала, принималась за дела, но это чувство недоумения отчего-то не покидало её, и целый день у Анны Васильевны было такое ощущение, словно она ходит в чужой и непривычной одежде.
Она решила, что всё это происходит от слишком резкого различия между прежней и теперешней жизнью, и сразу принялась за работу, полагая, что любимое дело быстро успокоит её.
Три дня она принимала от старого библиотекаря основной фонд, а затем принялась за книги, привезённые из городского коллектора. Она ходила между стеллажами, расставляя пахнущие краской и клеем томики, иногда раскрывала книгу и осторожно переворачивала листы, наслаждаясь их свежим хрустом.
В библиотеке было тихо. Лишь иногда поскрипывала половица да в углу, под столом, раздавался чуть слышимый шорох — наверное, копошилась мышь. Непривычная тишина неприятно действовала на Анну Васильевну. Ей стало казаться, что она давно уже ходит так, одинокая и никому не нужная; и эта тишина установилась тоже давно и так и будет стоять всё время, и назавтра Анне Васильевне придётся точно так же ходить между одинаковых, насквозь пропылённых стеллажей, и послезавтра, и ещё день, и ещё… Без конца и без перемен.
Задумавшись, Анна Васильевна не сразу заметила, что в библиотеку кто-то вошёл.
Худенький мальчишка, загорелый, в застиранной, потерявшей цвет майке, влез боком в полуотворенную дверь и тихонько сказал:
— Здрасте…
— Здравствуй, — рассеянно ответила Анна Васильевна. — Что тебе, мальчик?
— Я почитать… Дадите книжку, тётенька?
— Библиотека ещё не работает. Приходи завтра, и я выдам тебе книжку. Понимаешь?
— Понимаю, — сказал мальчишка.
Анна Васильевна ушла за стеллажи, а когда вернулась, он всё ещё стоял у дверей. Видимо, о чём-то раздумывал — собрал коричневую кожу на лбу в морщинки, прикусил нижнюю губу.
— Что же ты ждёшь? — удивилась Анна Васильевна.
— Книжку.
— Я же сказала, что завтра!
Морщинки на лбу разбежались, мальчишка поднял голову и уже твёрдо сказал:
— Мне завтра нельзя. Мне только сегодня можно. Разрешите, тётенька! Я все правила знаю и книжку беречь буду… Только разрешите!
— И правила знаешь? — усмехнулась Анна Васильевна, невольно подтрунивая над слишком серьёзным, деловым тоном мальчишки. — А ну-ка: сколько дней можно книжку держать?
— Десять! — быстро сказал мальчишка.
— И ты не задержишь?
— Нет, что вы! Обязательно верну.
— Ну хорошо, — сдаваясь и не желая спорить, сказала Анна Васильевна. — Вот там на столе книги. Подбери себе что-нибудь. И не мешай мне, пожалуйста, разговорами.
Она мельком посмотрела, как мальчик бережно перебирал книги, и отвлеклась от работы только тогда, когда скрипнула закрывшаяся дверь. Мальчик ушёл. «Даже попрощаться не решился», — удовлетворённо отметила Анна Васильевна и подумала, что и среди деревенских читателей она тоже вскоре сумеет завоевать авторитет.
Она проработала до полудня, решила на обед не ходить, а закончить все дела и уж потом отдохнуть. И только разбирая томики, лежавшие на столе, Анна Васильевна вдруг вспомнила, что не записала в формуляр книгу, взятую мальчиком, и даже не знает, как его имя и фамилия. Настроение у неё вновь быстро испортилось. Она сразу почувствовала усталость, закрыла библиотеку и пошла домой.
Но самое плохое было в том, что пустяковый этот случай расстроил её надолго. Она подозрительно приглядывалась ко всем мальчишкам, приходившим в библиотеку, и ругала себя за то, что не запомнила хотя бы внешнего вида первого своего посетителя. Приходя домой, она вновь думала об этом случае; мысли были нехорошие, злые, Анна Васильевна понимала это и гнала их от себя, но дурное настроение не проходило. И работа, которая принесла было облегчение, опять стала скучной и утомительной.
Миновала неделя, потянулась другая, а мальчишка всё не появлялся. Тогда Анна Васильевна рассердилась окончательно и пошла в РТС. Оттуда ходили машины в город. Анна Васильевна дала денег знакомому шофёру и попросила купить злополучную книгу, чтобы больше не ждать и не думать о ней.
Потом она зашла к сыну, и в партийной организации РТС её попросили выполнить одно поручение. Тракторные бригады работали вдалеке от села, надо было объехать их с передвижной библиотечкой. Анна Васильевна согласилась и сказала, что будет ждать машину в десять утра.
На дверях читального зала она повесила записку: «Закрыто до пятницы», предупредила сторожа, что отлучается на три дня, и села в машину.
Дорога была скверной. Глухие лесные просёлки ещё не высохли с весны, машина вязла, качалась в глубоких колеях. Анна Васильевна смотрела, как взлетают и падают в окнах кабины сосны и ели, и думала о том, какая трудная работа у сына. Анне Васильевне кажется тяжёлой эта поездка на легковой машине, а ведь сыну приходится по таким ужасным дорогам переправлять и тракторы, и комбайны…
Шофёр Гельмут — кругленький человек с бритой головой — считался лучшим водителем на станции и ехал очень бережно. Но пока добрались до первого полевого стана, Анна Васильевна измучилась, и у неё заболела голова.
Потом начался дождь. Пришла грязная тяжёлая туча, обложила небо. Поднялся ветер, косые струи ливня заколотили по листьям, и пенные ручьи забулькали на дороге. Машина у Анны Васильевны была открытая, и ехать стало нельзя. Пришлось остаться в вагончике у трактористов.
Вагончик был тесный, пахло в нём сапогами и машинным маслом. Анна Васильевна постелила на топчан газету, села и принялась слушать, как шумит дождь. Она слушала и ругала себя за то, что согласилась на эту поездку. Надо было просто отдать всю библиотечку под расписку в РТС, и пусть бы желающие развозили её куда угодно.
Потом открылась дверь. На пороге вагончика появилась фигура, с головой укрытая промокшей курткой. Анна Васильевна посторонилась, чтобы не замокнуть. А вошедший сказал:
