– Как же это вам удалось столько времени водить нас за нос, Манами-сама? – улыбался в усы капитан, рассматривая высокопоставленную пассажирку.

– Моя племянница чуть не погибла во время нападения на дворец дайме Иоири, господин Исий, – ответила вместо девушки Шинджу. – Ей опасно было раскрывать себя. Но теперь, когда мы уже далеко от берегов Японии, надеюсь, малышке нечего бояться.

Сегуна в тайне ненавидели многие, поэтому говорить о таких вещах в узком кругу госпожа Хоши не боялась. Мана нахмурила тонкие черные брови, украдкой бросив недовольный взгляд на тетушку. Ее покоробило это фамильярное «малышка». Наверное, Шинджу не знает, что она – официальная невеста наследника, пусть и беглая.

Далее Мана с интересом вслушивалась в беседу, которую затеяли один из иезуитов, капитан, и ее тетушка. Кажется, речь шла о каком-то литературном творении, автор которого жил в Европе и Шинджу рассчитывала с ним познакомиться.

– Занятная книга, – говорил иезуит. – Но слишком уж переполнена фривольными намеками.

Как церковнику, ему это явно не нравилось.

– Не так уж их много, согласитесь, чтобы выводить из душевного равновесия, – спорила с ним госпожа Хоши. – Зато написано как! Хлестко и отточено!

– А вы не читали этого Лафонтена? – вежливо осведомился у Маны капитан.

– Его не переводили на японский, – заметила Шинджу.

– Действительно. Но когда сие произойдет – обязательно узнайте, что скрывается за этим набором латинских букв.

Все засмеялись.

Касэн проводил вечер в одиночестве. Растянувшись на футоне, Ихара положил руки за голову и глядел в потолок. В Европу они прибудут лишь весной, долгие месяцы на корабле совершенно расслабят его, и с этим нужно что-то делать. На самурая временами нападала апатия от безделья, накатывал страх перед будущим, перед неизвестностью. Сможет ли он найти своих близких? Как его встретит родная Франция, как воспримут его появление те, кто знал его маленьким мальчиком и давно смирился с исчезновением сына?

Потом самурая осенила другая мысль. А что если все его близкие давно умерли? Еще несколько лет назад от приезжавших к князю Иоири португальских торговцев Ихара слышал, что в Англии случилась страшная эпидемия чумы, от которой умерла почти половина населения Лондона[3]. Вдруг эта болезнь затронула и Францию? Хотя людям ведь угрожала не только чума. Лихорадка, оспа, – да мало ли болезней? Юноша старался отвлечься от столь безрадостных мыслей, но вновь и вновь возвращался к ним. Боязнь найти мать совсем не такой, какой он ее видел благодаря своим смутным детским воспоминаниям, сменилась страхом не увидеть ее вовсе.

Размышления Касэна прервал тихий мягкий звук отодвигаемой двери. Аромат цветов возвестил о появлении Шинджу. Женщина без слов сбросила свои шелковые одежды и опустилась на его бедра. Пары поцелуев и прикосновений было достаточно, чтобы пробудить страсть в юном теле.

… Мана, прямая и напряженная, словно чайная церемония все еще продолжалась, сидела на пятках в теперь уже отведенной специально для нее каюте. Заснуть в эту ночь ей мешало волнение. Впервые она оказалась в обществе, где на нее смотрели не как на ребенка или на дочь ее знатного отца. Сегодня она была интересна людям сама по себе! Мужчины бросали на нее дружелюбно-восхищенные взгляды, капитан беседовал с ней на равных, даже спросил ее мнение по какому-то вопросу. Да и другие участники вечера постоянно обращались к ней во время разговора. Шутили деликатно, а не грубо или пошло, как бывает у мужчин, говорили о делах понятно и не много, дабы не заскучали их прелестные собеседницы, бывшие, если не считать пары служанок Шинджу, единственными представительницами прекрасного пола на борту.

Мана вспомнила слова, которые ей когда-то наставительно говорила Амайя Кин: «Гейша должна уметь очаровывать невинностью и владеть актерским мастерством, должна уметь пронзить тот мрак, в котором живут мужчины, – мрак воин, оружейного звона и запаха крови – нитью утонченной красоты». Но разве обычной женщине не стоит прислушаться к этим советам? – подумала юная княжна.

Маленькая милая девчушка незаметно становилась привлекательной девушкой. Но раньше она никогда не задумывалась, что, может быть, уже скоро из молоденькой барышни превратится в настоящую женщину. Это пахнущее чем-то приятно-теплым платье, принадлежавшее тетушке Шинджу, сотворило с ней чудо. Мана осторожно провела рукой по ткани кимоно на груди. От прикосновения внутри разлилось тепло. Любимая, жена, мама?.. Вряд ли она когда-нибудь раньше представляла себя в этом образе. Но теперь она чувствовала, что вплотную приблизилась к перерождению… в женщину.

__________________

[1] -сама (様) – суффикс, демонстрирующий максимальное уважение и почтение. Примерный аналог обращения «господин», «достопочтенный».

[2] Самурай носил два меча – длинный и короткий. Такая пара называлась Дайсё (букв. «больший и меньший») – катана и вакадзаси. Длинный меч назывался дайто (катана) – 95-120 см, короткий – сето (вакадзаси) – 50-70 см.

[3] Эпидемия чумы, названная «Великой», действительно была в Англии, но несколько ранее, чем сказано здесь. Великая чума (1665 – 1666) – массовая вспышка болезни в Англии, во время которой умерло приблизительно 100 000 человек, 20 % населения Лондона.

– Разве я не говорила тебе, Джеро, чтобы ты оставил меня в покое? – промолвила Шинджу, уперев руки в бока.

Она была бесподобна в этом алом шелковом кимоно. Словно нарочно надела его, чтобы подразнить матроса, осаждавшего ее все эти дни. Щеки женщины порозовели от возмущения. Вот уж совсем обнаглел – среди бела дня ее домогаться!

– Я хочу, чтобы ты была моей. Иначе сама знаешь, что будет.

Страх разоблачения ее козней против племянницы заставил японку умерить ярость.

– Это невозможно, Джеро, если мой супруг нас увидит, то нам не жить, – стараясь быть убедительной, терпеливо пояснила она.

Тот широко ухмыльнулся.

– Мы сделаем так, чтобы он ни о чем не догадывался. Ты находчивая женщина, что-нибудь придумаешь.

– Вынуждена тебя расстроить еще одним известием. Мой лунный календарь, как бы ты не хотел, не позволяет мне удовлетворить твою… просьбу.

Теперь лицо Джеро потемнело от ярости.

– Ты врешь! Я слышал, как ночью ты визжала под этим щенком, к которому ходишь под покровом темноты.

– Следишь за мной, пес? – усмехнулась Шинджу, стараясь держаться на безопасном расстоянии.

Женщина успокаивала себя тем, что он не посмеет ничего сделать при свете дня, на открытом пространстве палубы, на глазах у маячивших то тут, то там членов команды. Ее стала забавлять его ревность и злость. Но вдруг он оказался совсем близко и властно прижал ее к себе.

– Я весь горю!

Сложно было не поверить, чувствуя упершийся ей в живот каменный бугор.

– И мне все равно на твой лунный календарь! – продолжал угрожающе рычать Джеро. – Если ты будешь меня злить, то я возьму тебя прямо здесь, несмотря на то, что ты сейчас не чиста.

Она глядела прямо ему в глаза, ощущая на лице его тяжелое горячее дыхание. Он свирепо скалился, рассматривая ее. Такие манящие губы, которые хотелось терзать жестким поцелуем, такие дерзкие очи… Ее прямота то восхищала его, то неимоверно раздражала. Она и боится, и насмехается над ним одновременно! Однажды уже показав ей свою власть, теперь он не станет терпеть отказов, даже несмотря на ее высокое происхождение.

– Ну и вонь от тебя исходит, – спокойно промолвила госпожа Хоши, будто умышленно еще больше распаляя его агрессию. – И вши наверняка есть.

– Сука! Сейчас я с тобой разделаюсь по-свойски!

Взбешенный Джеро вдруг оттолкнул от себя женщину и она, не удержавшись на ногах, полетела на доски палубы. Вспоминая об этом позже, Шинджу готова была бы поклясться, что моряк собирался избить ее, как последнюю портовую шлюху. Но в следующее мгновение случилось невероятное – рука Джеро оказалась пригвожденной к мачте стрелой. Матрос взвыл от невыносимой боли и попытался вырвать древко из плоти. Однако прошившее его кость и прочно засевшее в дереве острие никак не вынималось.