Девушка подняла глаза и подалась вперед.

– Кристиан! – воскликнула она.

Сердце радостно забилось. Присутствие брата давало ей хоть какую-то поддержку.

– Но кто это с ним?

Следом за первым всадником на освещенную факелами площадку выехал еще один. Он также был одет в кимоно, в руках держал лук, а за спиной его виднелся колчан со стрелами. Волосы обоих молодых людей были закреплены в узел на темени – эта прическа считалась самой популярной у самураев. Лучники принялись одновременно выпускать стрелы в подвешенную мишень. Можно было заметить, что лук второго всадника значительно меньше, но стрелы тот пускал практически также быстро, как Касэн. Причем удивительным было то, что первый всадник пускал только хайя – мужские стрелы, закручивающиеся в полете по часовой стрелке, а второй – отойя – женские стрелы, которые закручивались против часовой стрелки.

Представление вызвало шквал восторженных аплодисментов, как и в прошлый раз. Когда Ихара спрыгнул на землю и подал руку второму лучнику, зрители догадались что это девушка. Хрупкая фигурка, аккуратные черты лица, на котором не было ни грамма краски, маленький лук с головой выдали юную лучницу.

– Я так и думала, что это она, – процедила чуть слышно Шинджу.

– Кто же этот второй всадник? – Атенаис де Монтеспан, желавшая показать, что ее вечер почти не уступает королевскому, специально пригласила знаменитого теперь при дворе стрелка. Но вот то, что он будет не один, ее поразило не меньше, чем остальных гостей.

– Это моя племянница, японская княжна Манами Иоири, – стала дружелюбно пояснять госпожа Хоши. – Девушка происходит из древнего княжеского рода.

– Ваша племянница? – улыбнулась маркиза. – О, она настоящая амазонка!

Мана прекрасно расслышала каждое слово. Воинское умение у представительниц слабого пола не было для Японии чем-то необычным. За всю историю страны большое количество женщин было вынуждено браться за оружие. В день совершеннолетия и юноши, и девушки должны были пройти определенный ритуал, частью которого являлась стрельба из лука. Одним из примеров женщин-воинов была Томоэ Годзэн – жена Минамото Есинака, который восстал против Тайра и в 1184 году захватил Киото после победы в битве при Курикава. В одной из самых известных военных эпопей, написанной буддистским монахом Юкинагой – Повести о доме Тайра – о Томоэ Годзэн говорится так: «… Томоэ была чрезвычайно красива, с белой кожей, длинными волосами, очаровательными чертами лица. Она была также искусной лучницей, а в бою на мечах одна стоила сотни воинов. Она готова была биться с демоном или с богом, на коне или пешей. Она обладала великолепным умением укрощать необъезженных лошадей; невредимая спускалась с крутых горных откосов».

Княжна много читала об этой женщине и сравнивала себя с ней. Сейчас она чувствовала настоящее счастье и полноту жизни. Девушка в минутном порыве вдруг улыбнулась Шинджу, но та не ответила ей. Этот обмен взглядами с теткой прервал голос самурая.

– Я п-прилюдно вызываю на п-поединок шевалье Ивона де Жонсьера за оскорбление, которое он нанес моей сестре. Получив отказ, он распространил о ней грязные слухи, – громко сказал Ихара, обводя глазами зрителей.

После этих слов повисла тишина, многие стали отводить очи. Щеки самой Софи покрылись лихорадочным румянцем, а Ивон смертельно побледнел.

– Моя сестра непорочна, – продолжал самурай. – Она чтит свой род и блюдет свою честь. Я клянусь в этом собственной к-кровью. Каждый, кто п-посмеет усомниться, будет иметь дело со мной. А теперь я хочу, чтобы сюда вышел Ивон де Жонсьер.

Эти слова донеслись до Ивона уже обрывками, ибо он спешно покидал внутренний двор особняка. Его ударило в холодный пот. Рубашка прилипла к телу, ладони стали липкими. Большего позора для себя шевалье сейчас даже не представлял. Он бежал, как поджавший хвост напуганный пес.

Реакция на исчезновение Жонсьера была неоднозначной. Кто-то осудил, кто-то стал оправдывать молодого человека. Но таких оказалось меньшинство. И было очевидно, что смыть этот позор шевалье удастся еще не скоро. Еще бы – оклеветать девушку из такой уважаемой семьи, а затем бежать от дуэли!

…В карете, увозившей их в особняк де Вардов, Мана решила все-таки заговорить с теткой.

– Шинджу-сан, почему вы так злы на меня? Ведь мы близкие люди… Я думала, мы должны поддерживать друг друга.

– Кто сказал, что мы близкие люди? – Шинджу подняла брови. – Кошки стаей не живут.

Она бросила взгляд в окно. Там, в прорези между шторками, позвякивая сбруей, мелькал всадник на вороном коне – Ихара Касэн.

После всех потрясений Софи заболела. Больше недели она лежала в постели с лихорадкой. Но об истинной причине ее недуга графу де Варду, конечно, никто не сказал. Тело то бросало в жар, то обдавало ознобом, в то время как душа рвалась на части. Девушка практически все время молчала, а когда оставалась наедине с собой – плакала.

Конечно, у нее было много поклонников. Но Ивон – другое… Это ожившие девичьи фантазии о прекрасном благородном кавалере, это наивные ожидания юности. И еще это невыразимое томление от долгого взгляда, простого касания руки, поцелуя, подаренного украдкой,от запретности такой ласки. Это переход от дружбы к чему-то большему.

Ее родители за эту неделю несколько раз повздорили, и вообще атмосфера в доме накалилась. Граф даже подумывал о том, чтобы на какое-то время увезти семью подальше от Парижа – в имение или в родовой замок жены, расположенный на севере Франции.

Причиной ссор графа и графини была не только Софи, но и Кристиан. Александрин де Вард не нравилось, что сын носил хвост или косу на японский манер, надевал эти широкие, похожие на женскую юбку, штаны и кимоно, а исконному оружию дворян – шпаге – предпочитал мечи.

Когда графиня увидела из окна, как юноша и его подруга упражняются в стрельбе из лука, то даже топнула ногой.

– Почему он отказывается носить нормальную одежду? Из-за этой девицы? Он что не понимает, что выбирать надо себе ровню?!

– Знаете, сударыня, вы меня извините, но иногда вы бываете просто дурой, – не выдержал де Вард. – Эта девушка – высокородная княжна. А Кристиан – самурай ее отца. Там другой мир, правила которого нам не постичь! Так что про ровню здесь совсем неуместно.

Александрин после этого не на шутку обиделась на мужа и уехала к Монтеспан. Та в последнее время была обделена вниманием своего венценосного покровителя, поскольку Людовик сейчас интересовался преимущественно отправкой французской армии на голландскую войну. Сражения шли уже полным ходом. Французский король, его министры и дипломаты сумели подготовить почву и заручиться поддержкой других стран. На момент описываемых событий у Людовика XIV было 117 тысяч пехоты и 25 тысяч кавалерии, 70 английских и 30 французских кораблей. Плюс к этому – английские, швейцарские, савойские полки. Шел май 1672 года, французская армия готовилась форсировать Рейн и в помощь Тюренну[1] на фронт отправлялись дополнительные отряды.

В день, когда солдаты должны была торжественно пройти по Парижу, состояние Софи заметно улучшилось. Утром она поела фруктов и печенья и теперь думала, чем бы себя развлечь.

– Матушка, а правда что вы с госпожой Монтеспан сегодня поедете смотреть на военный парад? – девушка расположилась на подоконнике, в то время как графине, сидевшей перед большим зеркалом с изысканной инкрустацией из серебра, служанки укладывали волосы.

– Да, радость моя. Хочешь с нами?

– Пожалуй, съезжу.

Королевская площадь и центральные улицы города были заполнены парижанами и приезжими настолько плотно, что могла случиться давка. Благо карета маркизы де Монтеспан хорошо охранялась и во всей этой суете дамы могли занять самое выгодное место, откуда было все прекрасно видно. Пока графиня и маркиза о чем-то щебетали, практически не обращая внимания на происходящие вокруг события, Софи задумчиво глядела в окно. От шума, выкриков «Ура!» и звуков музыки приближающегося оркестра могла разболеться голова. Это становилось невыносимым, и мадемуазель де Вард даже пожалела, что вызвалась сопровождать матушку. Вот, наконец, прошли военные музыканты – барабанщики и трубачи, – затем мушкетеры, пикинеры и гренадеры. Софи отрешенно глядела на мелькающие снаружи лица и военные мундиры, которые слились в один общий поток. Однако в какой-то момент ее словно что-то заставило поднять глаза. Девушка увидела практически рядом с собой Ивона де Жонсьера. Он тоже будто почувствовал на себе чей-то взгляд и повернул голову. Шевалье вздрогнул, пораженный неожиданной встречей. И, может быть, даже принял ее за видение, когда оглядываясь, силился рассмотреть в нахлынувшей толпе лицо мадемуазель де Вард.