Наконец машина остановилась, дама, бросая кокетливые взгляды, направилась к входу в бар, куда спешили американцы под руку с нарядно одетыми девицами.

Тхюи, как автомат, следовала за владелицей бара. Миновав боковую дверь, они стали подниматься по крутой винтовой лестнице. В нос ударил пряный аромат духов.

Несколько женских лиц прилипли к стеклу — какие-то девушки, приподняв занавеску, разглядывали Тхюи.

— Какая хорошенькая! Просто прелесть! Бывают же такие красавицы! Видно, что деревенская, но хороша!

Раньше, когда ей случалось слышать, как восхищаются ее красотой, Тхюи смущалась, краснела до корней волос и почему-то сразу становилась неуклюжей. Но сейчас она не испытывала ни малейшего смущения; с той минуты, как она села в машину, она вся ушла в себя. Ей казалось, что вокруг нее разверзлась глубокая пропасть, подобная черной реке, в которую Тхюи бросилась в тот кошмарный день: река, море огня и капитан Хюйен… Она с широко раскрытыми глазами шла за владелицей бара, шла словно по краю глубокой пропасти, высоко подняв голову, ей чудилось, что братишка, славный маленький Ты, смотрит на нее своими ясными черными глазами и зовет ее: «Сестричка! Тхюи!»

Из открытой двери зала доносились раскаты смеха, разноязычная — английский смешивался с вьетнамским — громкая речь, звон бокалов, грохот музыки. Эта какофония била по барабанным перепонкам, но, по мере того как они поднимались по винтовой лестнице, шум становился глуше.

Вслед за дамой Тхюи вошла в какую-то странно обставленную комнату. Дама положила свою сумочку на стол и, усевшись, пригласила:

— Садись!

Потом она нажала на кнопку звонка и приказала принести чего-нибудь прохладительного. Устроившись поудобнее и сплетя пальцы рук, дама начала вкрадчивым тоном:

— Признаться, я не собиралась никого нанимать, но, когда я увидела тебя, такую несчастную, я решила с тобой поговорить, — дама улыбнулась подкупающей улыбкой. — Согласишься работать в баре — столкуемся, не согласишься — для меня невелика потеря. Словом, думай сама, — темные бархатистые глаза госпожи широко открылись и оказались темно-синими, длинные брови высоко поднялись и напряженно изогнулись, задрожав, а потом опять опустились. Владелица бара рассматривала Тхюи, будто влюбленный — свою возлюбленную. — Я ведь не чета мадам Эдэн: для нее несколько сотен пиастров — большие деньги, а для меня и несколько тысяч — пустяк. Тебе нужны деньги, чтобы выпутаться из долгов, — пожалуйста, я дам тебе их. Очень ты мне симпатична!

Дама раскрыла сумочку и протянула девушке две пачки банкнот.

— Вот, держи. Это тебе несколько тысяч на первое время. Если ты согласна у меня работать, приходи сюда к четырем часам. Я буду ждать.

Дама улыбнулась, а Тхюи вдруг вспомнила о розах, которые цвели в красивых цветочных горшках у госпожи Жаклин. «Бьюсь об заклад, во всем Дананге не найдется никого, кто бы выбросил на ветер две тысячи ради незнакомой девицы с улицы…» Тхюи словно почувствовала прикосновение чего-то холодного и содрогнулась.

Портьеры между тем медленно раздвинулись, и в комнату вошла женщина лет тридцати восьми — тридцати девяти и поставила на стол бутылку и стаканы. Волосы у нее были собраны в пучок — так когда-то причесывалась и Тхюи. Тхюи отметила тонкий прямой нос и добрые черные глаза, пристально смотревшие на нее.

«Как бы ни было тяжело, что бы меня ни ждало, я пойду на все, лишь бы вылечить брата, лишь бы он не плакал, лишь бы ел досыта», — думала Тхюи.

Вошедшая женщина взяла бутылку. Пальцы у нее были тонкие, красивые, хотя руки портили красноватые шрамы, и разлила напиток в стаканы. Казалось, она не испытывает никакой неловкости от того, что Тхюи неотрывно смотрит на нее, и в свою очередь разглядывала девушку. Покончив со своим делом, женщина повернулась и торопливо вышла. Но ее черная одежда, ее ласковый взгляд, казалось, оставили здесь свой теплый след.

— На, держи. Я не шучу, это тебе, — владелица бара совала деньги в руки девушке. — Бери, а после обеда приходи. Конечно, если ты согласна. А сейчас я не могу больше тратить время на разговоры с тобой: дела…

Пачка банкнот оказалась в руке девушки. Да, это не несколько десятков пиастров, которые совала Тхюи тетушка Нам… Тхюи обеими руками взяла деньги и почувствовала, что вся горит. Прочь подозрения, прочь боль, прочь страх…

Минуту спустя после того, как Тхюи удалилась, на ее месте уже сидела другая дама, почти того же возраста, что и владелица бара. У этой было лошадиное лицо и высокая прическа, она тоже была одета в платье европейского покроя. Лицо покрывал густой слой пудры и румян. Синие тени над глазами лишь подчеркивали дряблость век. Морщины упорно проступали сквозь слой косметики — стоило только ей засмеяться, заговорить, сделать малейшее движение, как дряблая кожа собиралась в складки, набегавшие одна на другую. Платье в огромных цветах и разводах облегало сухопарую фигуру. Открытый ворот обнажал темную кожу. Нездоровое высохшее тело.

Она неестественно улыбалась, показывая тщательно вычищенные зубы.

— Как вам понравилась эта крошка? — спросила дама, приехавшая на «мерседесе».

— Хороша. Очень! — воскликнула сухопарая. — Эта девчонка необыкновенно хороша! Если ее приодеть как следует, а одевать ее надо только по последней моде, она заткнет за пояс всех девушек из бара «Джина», да что там — такой не найдешь ни в одном баре Дананга…

— То-то, — самодовольно бросила владелица бара «Джина». — Пожалуй, я могу похвалиться успехом. Если уж я кого-нибудь захочу заарканить, то уж будьте уверены!

— Только вот руки у нее немного грубоваты! — прервала ее подруга.

— Девица-то ведь из деревни, ничего не поделаешь, — кивнула холеная дама. — Ну да ничего, придется ей немного подучиться — городские манеры, немного кокетства… Вот увидите, откуда что возьмется, и гибкость движений появится, и грациозная походка!

Сухопарая кивнула головой, а ее приятельница продолжала:

— Я думаю, все будет в порядке. Сведем ее к портному, обучим хорошим манерам, умению завлекать посетителей…

Сухопарая снова кивнула.

— А теперь скажите, во сколько вы оцениваете мой вклад в наше дело? — вкрадчиво спросила первая дама.

— Пять тысяч. Согласны?

Скривив губы, компаньонка ответила сухим смешком:

— Да вы просто шутите! — и, понизив голос, проговорила: — Ведь если эта крошка не придет, плакали мои две тысячи пиастров, — она коротко рассмеялась. — Впрочем, не стоит слишком горевать, в тех двух пачках почти половина денег — фальшивые. Это девчонке наука — чтобы не подсовывала потом фальшивых денег клиентам. А если она не придет — мой риск, мои и расходы. Но вы денег на расходы такого рода не жалейте, мой бар не подведет. — И дама расхохоталась. — Я не забыла на всякий случай послать человека, чтоб последил за нашей красоткой.

— С этими новенькими беда! — вздохнула сухопарая. — Ничего-то они не умеют, ничего не знают. Пока привыкнет девчонка к работе, много воды утечет.

— Нашли о чем беспокоиться. Сейчас и за деньги такую девушку не просто сыскать.

Дама откинулась в кресле. Длинные острые коготки с двухцветным маникюром выстукивали такт на кожаной сумочке. Глаза потемнели, будто омут, в них загорелась алчность. Ей представлялись горы банкнот, пьяное застолье всю ночь напролет, смех, звенящий, как бьющийся хрусталь, танцы, безумный ритм музыки… Респектабельность дамы разом испарилась, в кресле сидела обыкновенная проститутка, каких немало встречается и в высшем обществе.

— Хорошо. Я прибавлю еще две тысячи. Вы согласны? — сказала, сбавив тон, сухопарая.

— Вот еще, — бросила белотелая дама, щелкнула зажигалкой и, развалившись в кресле, закурила сигарету. Она выпустила несколько колечек дыма и закрыла глаза. Несколько минут прошло в молчании, и вдруг дама решительно встала.

— Ну, я пошла. Девчонку я возьму к себе. Думала, что мы с вами поладим, однако… — она сделала несколько шагов к двери и обернулась, — вы хотите одна стричь купоны. Ладно. Как только девчонка явится, я немедленно введу ее в курс дела. Или лучше прямо сейчас поеду к ней.