— Ты заходи ко мне, — продолжал Ле Минь Тяу, — я живу на улице Фан Тю Чиня, дом номер… лучше всего вечерком, я тогда посвободнее. Ну борись, митингуй! — И Ле Минь Тяу, хитро подмигнув Кхиету, добавил: — Но и поостерегись! Я знаю, вы собираетесь организовать мятеж и ты ездил узнать их мнение. Я все знаю…
Он хрипло засмеялся, сел в коляску моторикши и помахал рукой… Машина умчалась, оставив за собой тучу пыли. Казалось, в коляске рикши находится не человек, а орангутан, отчаянно размахивающий руками, как бы отбиваясь от напавших на него невидимых врагов.
«Ну нет, это не я что-то устраиваю, а ты решил устроить мне ловушку, мерзавец!» — подумал Кхиет. Он слышал, что последнее время Ле Минь Тяу подвизался в качестве агента особых поручений в Фаунгбине и в Фаунгхоа, якобы он выслеживал всех, кто находился на подозрении у его хозяев. «Ты ведь вцепишься и не отвяжешься, всем известно, что ты хороводишься со всякой пакостью и, к сожалению, знаешь наперечет всех учащихся школы в Ыудьеме…» Нужно обязательно зайти к этому типу, узнать, что он обо мне думает…
Около года назад Кхиет как-то встретился с Ле Минь Тяу на цветочном рынке Тхыонгбак. Он и тогда, помнится, приглашал Кхиета к себе, но тот позабыл об этом приглашении. В тот раз Кхиет встретил его с женой, ярко накрашенной, простоватой, деревенского вида женщиной, и старшим сыном. Ле Минь Тяу тогда похлопал Кхиета по плечу, многозначительно подмигнув: «Зубришь все? Молодец! Будущий доктор! Какой-нибудь богач уже готовит для тебя роскошную дачу, автомобиль и дочку, которая пока еще бегает в коротенькой юбочке…» Он показал, какой длины эта юбочка, и жена захихикала и покраснела…
Кхиет вспомнил его зловещую ухмылку и многозначительное подмигивание. Как он сказал? «Ты ездил узнать их мнение?» Кого он имел в виду?
Кхиет продолжал ждать. Он отправил письмо Винь Ко и условился с ним о встрече. Он не спал ночей, в тревоге дожидаясь наступления утра, когда появится в их неуютном тупике почтальон с письмом от Винь Ко. Наконец письмо пришло, и друзья встретились, но это мало что изменило. Опять недомолвки, недосказанность…
Кхиет снова отправился к матери и наговорил ей обидных слов, потому что она по сию пору так ничего и не разузнала и по-прежнему велела терпеливо ждать. Ждать, ждать… Интересно, сообщила ли она о нем кому-нибудь, установила ли хоть какую-то связь?
И вот сегодня, явившись в госпиталь на практику, он вдруг неожиданно узнал, что ему предстоит иметь дело с политзаключенными и пленными вьетконговцами. Что это? Насмешка судьбы? А может быть, это и есть тот самый случай, которого он так давно ждет? Как бы там ни было, выбора нет… но как он, Кхиет, будет выглядеть на этом совершенно новом для него поприще? Его одолевали бесконечные вопросы, и он с ужасом обнаружил, что пропустил мимо ушей все объяснения врача, заведующего отделением. Кхиет снова и снова вспоминал, как вел себя Винь Ко во время их встречи у школы Фу Ван Лау, как мать велела ему ждать и ничего не предпринимать самому. Почему-то вспомнилось многозначительное подмигивание Ле Минь Тяу…
За дверью послышался какой-то шум, и головы студентов-практикантов разом повернулись ко входу. Вошел чиновник службы госбезопасности. Он по-военному приветствовал аудиторию, и заведующий отделением предоставил ему слово.
— Я должен поделиться с вами некоторыми соображениями, поскольку вы являетесь медиками-практикантами, — сказал он, повернувшись к Кхиету. Кхиету стало не по себе от этого металла в голосе, от этого непроницаемого лица, холодного блеска глаз…
— Вам, работникам науки, оказывают честь…
Кхиет молча разглядывал шрамы на лбу врача. Двое практикантов вышли из аудитории. Ну и ну! Что же это такое? Кхиет потер виски. Как ловко этот тип жонглирует красивыми словами, как легко они слетают с его губ! Как ловко манипулирует словами «дисциплина», «принципы», «достойное поведение», «аттестат», «дело чести для работника науки», «доверие правительства», «забота о политзаключенных» и так далее… Самое страшное заключается в том, что для таких, как этот тип, любой человек — это всего-навсего «объект», носитель чуждых ему взглядов…
Врач протянул чиновнику стакан с водой… Тот продолжал говорить. Кхиет старался не смотреть на говорившего и не слушать этих мерзких разглагольствований. Он бессмысленно уставился на колбу с лиловыми цветами. Какой бред, какая мерзость!.. Кхиет почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Только бы не сорваться! Кхиету показалось, что его бешено бьющееся сердце вот-вот вырвется наружу. Его рука судорожно дернулась… Надо уметь владеть собой! Это ведь тоже искусство…
Чиновник из службы госбезопасности закончил свой инструктаж… Кхиет потянулся и с трудом сдержал вздох облегчения. Врач пошел проводить докладчика. Кхиет, с трудом преодолевая дурноту, молча шел следом. Осторожно ступая, он прислушивался к шуршанию серого гравия под ногами, каждый камешек словно тихо говорил что-то свое. Врач шел далеко впереди. А если отказаться? Кхиет вздрогнул. Рука судорожно сжала темные очки, по телу поползли мурашки. А под каким предлогом он может отказаться? Если за ним установлена слежка, они будут продолжать следить, даже если он откажется. На него надвинулась мрачная холодная стена с железными решетками на окнах…
— Доктор!
— Что? В чем дело? — врач обернулся к нему на ходу.
— Да нет, ничего. Не буду вас задерживать…
Врач замедлил шаг, взял Кхиета за локоть, потом отпустил, и, посмотрев ему в глаза, вдруг быстро заговорил:
— Тебе показался невыносимым этот спектакль? Ничего, учись терпению, иначе нельзя! За двадцать лет врачебной практики чего только не приходилось видеть! Когда-то я был студентом вроде тебя, юношей, преисполненным светлых надежд. Но постепенно светлые мечты и прежние представления разбились в пух и прах… Знаешь, когда? Я видел Хиросиму и Нагасаки! Это было страшно! — врач запнулся и, сдерживая волнение, продолжал: — Ты можешь это представить: ученые развивали медицинскую науку и одновременно изобретали атомную бомбу, чтобы сбросить ее на многолюдный город! Разве это не страшно? И сейчас делается то же самое. Скоро ты увидишь жертвы чудовищных пыток — это не идет ни в какое сравнение с тем, что когда-то уже было! И палачи будут заставлять нас врачевать эти страшные раны! Тебя заставит врачевать рану та же рука, которая минуту назад безжалостно нанесла увечье. И эта рука пользуется правом уничтожить плоды твоего профессионального искусства как раз тогда, когда ты добился успеха. Ты удивлен? Не удивляйся, такова реальность…
Врач замолчал. Под ногами шуршали камешки…
Железные решетки словно надвинулись на Кхиета, придавили его и вдруг завертелись бесконечным множеством колец. Каменная стена с заплатами из плотной решетки напоминала драную одежду, кое-как починенную неумелой рукой. Отверстия в решетке не больше шестнадцати миллиметров. Небо в квадратиках… Под аркой дежурят два полицейских. Третий подошел к ним. У всех троих одинаковые шестизарядные пистолеты, одинаково стучат ботинки с подковками. Каждый шаг отдается болью где-то в груди Кхиета. Может быть, все же отказаться? Под ногами шуршит гравий. Глупые воробьи подлетают к вентиляционным отверстиям, наглухо закрытым густой решеткой. Нет, отказываться поздно. Зачем тогда, спрашивается, он слушал инструктаж чиновника госбезопасности, без которого никого не впускают в тюрьму. Тюрьма? Да, и внешний вид здания и охрана — все говорит о том, что это самая настоящая тюрьма. Судя по словам чиновника, больничные сооружения подобного типа — последнее слово в истории медицины. Да как они не могут понять простую истину: человеческую душу нельзя покорить с помощью штыков, а ведь у них нет ничего, кроме штыков.
Кхиет и врач поднялись по ступенькам. Полицейский с взъерошенными бровями на сером лице вставил ключ в замочную скважину и процедил сквозь зубы: «Входите, пожалуйста».
На них пахнуло отвратительным запахом тлена, исходившим от четырех полутрупов, покрытых гноящимися ранами. Кхиет увидел до крайней степени истощенных людей с кожей воскового цвета, их можно было бы принять за трупы, если бы не живые глаза в глубоко запавших темных глазницах. Однажды знакомый врач из Сайгона рассказал Кхиету о том, как ему пришлось оказывать медицинскую помощь кадровому работнику, которого держали в больнице Тёкуан. Ему приходилось в присутствии полицейских и агентов службы госбезопасности обращаться с больным нарочито грубо, и только когда их оставили одних, он смог заговорить с ним. Поначалу кадровый работник держался очень настороженно: откуда ему знать, с кем он имеет дело? Но потом все изменилось. Кадровый работник выздоровел, а лечившего его врача в прошлом году арестовали за «антиправительственные действия».
