Мужчина слегка сконфузился, поняв, что обидел меня своим наездом, и ответил уже чуть мягче.

— Не работал.

— Ничего не понимаю, — пробормотала я себе под нос, — Где же его носит последние девять месяцев?

— Я видел, как в порту он терся около Михалыча. Может, тот знает.

— Что за Михалыч?

— Охранник. Вы наведайтесь на КПП, поспрашивайте. Его там все знают, — Никита попытался ободряюще улыбнулся, но мне от его жалости стало тошно. Тоже мне, нашел обманутую жену!

Даже не подумав накинуть на лицо радушную маску, я сухо поблагодарила мужчину и вышла из больницы. Голова кружилась от знойного сентябрьского солнца, а во рту пересохло от волнения.

Итак, новости все же есть — Димы не было на горящем судне. Только я уже не знаю, радует меня это или нет.

Достав телефон, я открыла карту, чтобы построить маршрут до порта. Хотелось скорее разобраться со всем этим. Отыскать Диму и попросить у него развод, но тут загружающиеся ветки дорог скрылись за именем «Галина Ивановна». Я удивилась звонку свекрови, ведь по телефону мы с ней практически не общались. Список продуктов она присылала сообщением. А все остальное — в основном грубости, конечно — я выслушивала лично.

Немного помедлив, я все же ответила.

— Да, Галина Ивановна?

— Яночка….Яночка, — сквозь рыдания запричитала она, — В новостях показали, что Димкино судно сгорело!

Послышались громкие всхлипы, женщине явно было нехорошо.

— Успокойтесь, Галина Ивановна, — медленно и мягко проговорила я, надеясь погасить истерику свекрови, но та в ответ крикнула на меня:

— Это ты прокляла его! — мне хотелось возразить, но тут женщина всхрипнула, и на фоне послышался звук удара.

— Галина Ивановна? Все нормально? — заволновалась я, но свекровь не отзывалась, — Мама, ответьте же!

Поняв, что с женщиной что-то случилось, я вызвала такси на ее адрес и уже через пятнадцать минут стояла у ее дверей. Из-за волнения мои трясущиеся руки не сразу попали в замочную скважину. Когда я наконец попала в квартиру, то увидела, как тело Галины Ивановны распласталось на полу перед телевизором.

— Гг-галина Ивановна, что же это… — бормотала я, пытаясь уловить пульс, но ничего не удавалось.

Я схватилась за телефон и вызвала скорую помощь, а сама продолжила попытки привести свекровь в чувства. По моим щекам прямо на ее лицо, застывшее в гримасе боли, капали слезы, и я никак не могла поверить, что она уже не очнется.

Только приехавшие врачи зафиксировали смерть женщины, которая тринадцать лет унижала меня. И я не чувствовала никакого возмездия. Только боль утраты, выжигающую напрочь ту ненависть, что была между нами.

Что я скажу Диме, когда найду его?

— Яна! Подожди! — тревожный голос Вадима раздавался из динамика моего телефона, — Что значит — тебе нужно время? Что за глупости? Я думал, мы все решили.

Я сидела в прихожей напротив зеркала и не могла оторвать глаз от своего усталого тусклого лица, будто пройдена уже большая половина жизни, и нет в оставшихся годах никакого просвета.

Имею ли я право втягивать во все это еще и Вадима, у которого и без меня за спиной непростое прошлое? Не хочу входить в его жизнь с багажом боли и страхов. Не хочу нести в наши светлые теплые отношения взваленный на плечи груз. И для начала я должна сама со всем разобраться.

— Вадим, — тихо, почти шепча, позвала я, касаясь губами микрофона, — Дай мне время. Я обязательно вернусь.

Я глянула на свою грудную клетку в отражении и вообразила, как тонкая светящаяся нить убегает от моего сердца прочь из душной квартиры, пересекает город, то и дело натыкаясь на случайных прохожих, минуя рогатые троллейбусы, и несется дальше — пока наконец не заканчивается в сердце любимого, взволнованно шепчущего мое имя в своем кабинете.

— Яна, прошу тебя, — взмолился он, — Мы все сделаем вместе. Давай я все брошу и приеду к тебе? Скажи мне адрес.

Мы обменялись номерами телефонов, но до адреса моей квартиры дело так и не дошло, чему я сейчас была даже рада. Я даже не рассказала ему о том, что произошло с Димой, чтобы не впускать в наши отношения третьего лишнего.

Только мой верный спутник — одиночество — поможет сейчас сохранить рассудок и разобраться с этой жизнью.

Я обязательно вернусь. Другой. Свободной.

— Дай мне время, — снова шепнула я и сбросила вызов.

Отключила телефон, чтобы не давать себе повода сомневаться. Я справлюсь. Иначе никак.

Через полчаса ко мне приехал отец, чтобы отвезти меня в морг. Отношения с родителями у меня были не то что бы очень теплые. Когда в восемнадцать лет я собирала вещи, чтобы переехать к Диме, мама так и сказала, что, выбирая «этого ветреного мальчишку», я теряю ее. И, кто бы знал, как тяжело мне было все эти годы метаться меж двух огней. Дима бывал у моих родителей крайне редко и только по большим праздникам. Мама, разумеется, с ним не говорила, и только папа перекидывался с моим мужем парой дежурных фраз просто из вежливости. Наверное, именно поэтому Дима всегда прикладывался к алкоголю, когда мы оказывались в доме моей семьи.

«Не такого будущего я тебе хотела» — твердила мама все тринадцать лет.

И я видела, как она переживала, как хотела силой вытащить меня из того, что было моей жизнью, но по гордости, которой обе мы награждены сполна, мы так и оставались на неприлично большой для мамы и дочки дистанции.

Лильке в отношениях с родителями повезло больше. И во многом это заслуга ее легкого, как весенний ветерок, характера. Там, где мама пыталась давить и манипулировать, Лилька просто взмахивала кудрявыми волосами, прижималась к маме крепко-крепко, и та оттаивала.

А я так и оставалась стоять на месте, боясь сделать шаг навстречу маме.

Да, родная моя, я тоже хотела себе другого будущего.

И сейчас, когда на мои плечи обрушилось такое несчастье, мои родные сплотились вокруг меня, надежно держа оборону от взбешенного мира. Пока мы с папой разбирались в морге, мама организовала похороны и даже пригласила соседок Галины Ивановны, чтобы все вместе они могли проводить одинокую женщину в последний путь.

— Ты спишь вообще? Бледная невозможно, — недовольным тоном произнесла мама, придерживая меня за руку перед входом на кладбище.

Все эти дни после смерти свекрови я действительно практически не спала. Стоило закрыть глаза, как я видела перед собой ее тело, лежащее посреди комнаты, и все ждала, что она откроет глаза и скажет, что это я виновата. Что я нежилась в объятиях другого мужчины, пока она тут не находила себе места, переживая за сына.

Я предала ее и Диму, бросив их в трудный момент. Я не имела права испытывать то, что испытывала рядом с Вадимом. Я не имела права быть счастливой.

— Я просто переживаю, — ответила я, глядя, как гроб на плечах мужчин отдаляется от нас, — От Димы никаких новостей. Я не знаю, где он и что с ним.

Мне не хотелось смотреть на маму, потому что я знала, что она скажет. Что я сама виновата. Моя жизнь — результат того выбора, что я сделала тринадцать лет назад.

Но мама неожиданно притянула меня к себе и крепко обняла. Сначала я замерла, ведь за долгие годы мое тело просто-напросто забыло эту ласку, забыло тепло материнской любви. Но, вытащив воспоминания откуда-то из далекого детства, я схватилась за мамину теплую кофту и разрыдалась, уткнувшись носом в ее шею.

— Ты со всем справишься, моя девочка. Мы с папой рядом, — шепнула мама, и я снова ощутила себя маленькой девчонкой, за спиной которой крепкая надежная семья. Будто я больше не одинока.

В квартире Галины Ивановны было все также темно и неуютно, и мне хотелось скорее закончить поминки, чтобы еще успеть наведаться в порт, но две болтливые соседки все сидели и сидели, обсуждая, какой несчастной была жизнь моей свекрови.

Родители уехали, и только Лилька трепетно оберегала меня от грубостей сварливых старух, будто это она была моей старшей сестрой, а не наоборот. Мы тихо разговаривали о своем, как вдруг одна из бабок — Клавдия Анатольевна — вдруг нарочито громко вздохнула.