Но не для Берты. Она переквалифицировалась в наёмники и ещё какое-то время продолжала сеять хаос, нередко граничащий с развратом, в окрестностях сектора 90.60.90, но уже строго в рамках протокола и по фиксированным ценам. Её жертвами становились разные личности. В основном зарвавшиеся чиновники, которых нужно было незаметно распылить, не привлекая внимания. Куда реже — роботы-отступники, пошедшие против своих. Или недобитые последователи ультранацистов. Просто потому что они попадались Берте на пути. С ними-то она и отводила душу, устраивая сумасшедшие оргии, плавно превращающиеся в показательные казни с расчленением.

Счёт последним Берта тоже вела — выжигала кресты на бедре. Но в последней жаркой стычке, когда её челнок разнесло нуль-пространственной миной, Берте оторвало шасси и эти записи не сохранились, но она утверждала что их было не меньше тридцати.

Собственно, без нижней половины корпуса Берта и загремела на Технокластер, где полгода года ждала доставки проприетарного железа для своей модели — из таких гребеней, которых и на звёздных картах-то нет. Дальше, чем Шамбала. Дальше, чем Мёртвое плато.

Наше знакомство могло и не произойти: я, как новичок, поначалу потел на черновой работе и не имел допуска к «живым пациентам», а Берта круглые сутки заливалась смазками и антифризом. Но, когда в стационар приходил робот-психолог, она пряталась. Так мы и встретились: погрузчик приволок новую партию «мертвецов» на распил, а Берта была среди них. Прикинулась отключенной, чтобы не общаться с мозгоправом.

И вот — вечер, я разгребаю кашу из рук, ног и пневматики, сортирую винтики и куски железяк, и размышляю про себя — как бы мне произвести впечатление на робо-медсестричку из карантина. От неё немного фонило радиацией, а за спиной имелась вторая пара рук с циркулярными пилами, но в остальном — довольно миленькая. В общем, витаю в своих мыслях и вдруг достаю почти с самого низа располовиненное тело, имитирующее женское. Она лежала там, безногая, с торчащими из раны проводками-платами, и не подавала признаков жизни. На Берте ещё была такая тоненькая промасленная курточка военного образца, как будто кровью запачканная. Голова запрокинута назад, руки застыли в неестественной позе. Зрелище довольно жуткое. Только соски заметно выпирали и пара верхних пуговиц на куртке расстегнулись и заставляли думать… совсем не о работе.

Но я вам не робонекрофил какой-нибудь, а первоклассный (почти) специалист по резке. Укладываю тело на верстак, разогреваю резак и пытаюсь найти её техпаспорт или список донорских деталей. А никаких файлов на эту модель, разумеется, нет, тело неучтённое. Планшет ещё некстати выпал из рук, и я наклонился за ним, как вдруг слышу позади:

— Классная задница!

Игривый такой голосок.

Ну, думаю, нифига себе. От кого это комплимент прилетел? Оборачиваюсь, в тайной надежде, что это та медсестричка залетела на огонёк после сеанса нейтрализации тяжёлых изотопов. Но в боксе — никого. Заглянул за верстак, в соседние отсеки — пусто. Ну, думаю, послышалось. Или где-то запись включилась — с полудохлыми киборгами такое иногда случается. Поэтому на линии разборки обычно в наушниках работают, чтобы ненароком кирпичей не навалить. Но я этих тонкостей ещё не знал. И поэтому переполошился, когда этот же голос повторил:

— Да не вертись ты, дай разглядеть!

— К-кто здесь? — спросил я, стараясь звучать как можно внушительнее.

— Глаза опусти, дурень! — последовал ответ.

Я посмотрел на верстак и встретился взглядом с её бездонными объективами.

— Здоров! — сказала Берта.

А я не помню, что ответил, потому что с психу отскочил назад, перевернул ведро со слитой гидравлической жидкостью, поскользнулся на этой луже и грохнулся на пол. Это был мой первый контакт с покойником и свободным роботом по совместительству. И, по сути, первый — с разумным искином. Как вскоре выяснилось, она и в самом деле обладала продвинутым умом, то есть не какая-нибудь нейросетка в цельнометаллической обёртке. А общалась так и вовсе как обычная девушка. То есть нечто среднее между моим Морисом и той же Сифри. Почти идеал. Разве что материлась, как старый крепко пьющий вояка. Собственно, когда я упал, Берта и обложила меня пятиэтажным, злорадно хохоча. Я, оправившись от шока и отряхнув штаны, сказал, что такие выражения девушку не красят, на что Берта предложила мне пососать то, чего у неё наверняка никогда не было, и ушла из цеха на руках. Из пучка волочащихся за ней проводов выпала маленькая платка, я подобрал. На следующий день, когда выдалась минутка, занёс детальку в стационар. Берта меня не вспомнила, её терзало похмелье, однако за находку нехотя поблагодарила. И снова похвалила мою задницу. На этом я и стал строить наши дальнейшие взаимоотношения.

Я по нескольку раз забегал в стационар под разным предлогом и обменивался с Бертой приветствиями или парой дежурных фраз, мелькая перед ней своей тощей жопой, которая неизменно получала титул классной. А потом оказалось, что «Классная задница» — общее наименование и дежурное приветствие для всех гуманоидов, которых встречала Берта. Что-то типа «Привет, приятель». Ещё немногим позднее я узнал, что Берта очень переживает насчёт собственной пятой точки, бороздившей космос с обломками её челнока и остальным добром.

Роботы несколько иначе воспринимают своё естество. Многие из них вообще не имеют эмоциональной связи с куском металла, в который загружена их программа. К примеру, тостеры — равнодушные ублюдки. А пылесосы, напротив, копят всё в себе и принимают слишком близко к сердцу, из-за чего нередко заходят в эмоциональный тупик, испытывают экзистенциальный кризис и чувство глубокого одиночества. Но не стесняются позвать на помощь. И хоть Берта изо всех сил старалась казаться для всех тостером, её внутренний пылесос кричал от груза неразрешённых проблем, накопившихся за бесконечный срок недобросовестной эксплуатации.

Как-то под вечер Берта снова приползла к нам в цех. Её тут уже знали — не с лучшей стороны — и старались игнорировать. Я перепилил в ту смену под сотню тонн старых корпусов и буквально валился с ног, но не мог уйти пока не заполню отчёты для старшего мастера. Берта по обыкновению набралась низкооктановым топливом и слонялась по ангару, скрежеща металлом. Примеряла на себя какие-то обломки, вплетала в волосы разноцветные проводки и как бы невзначай подковыляла к моему боксу.

— Выпьешь? — спросила она, протягивая мне свою канистру.

— Если она меня вырубит, то давай, — усмехнулся я. В глазах уже двоилось от цифр и таблиц.

Берта рассмеялась. Она подошла к верстаку, ловко подтянулась и улеглась передо мной как в день знакомства, подперев голову рукой. Её необъятная грудь вздымалась перед моим лицом и рвалась наружу из тесного плена гимнастёрки с тридцатью вышитыми звёздочками. Она пахла машинным маслом и афродизиаками.

Я мгновенно забыл о своих отчётах и отвёл взгляд в сторону (но эти сиськи преследовали меня всюду, особенно в мыслях) с дурацким — наверняка! — выражением лица.

— Что ты тут делаешь, классная задница? — спросила она пристально.

— Да вот, — ответил я, помахав планшетом.

— Я имею в виду — вообще. В этом цехе, на этой станции, в этом чёртовом секторе. Ты же явно из другого… мяса. Или теста? Как вы там говорите? Ааа, пофиг. Подай флягу.

— В каком смысле из другого? — поинтересовался я.

— Ну, знаешь, тут в основном тупые работяги. Или инженеры, эти вечно задирают нос, как будто разбираются в нашей анатомии лучше нас самих. Даже стажёры — и те себе на уме. А ты, с виду не глупый, из приличной семьи. Вроде тех, где детей с детства растят военными или дипломатами. Зачем тебе всё это ржавое старьё?

— Нууу, я люблю путешествовать, и работать руками. А ещё думал, что могу быть полезен. Хотел кому-то помочь. Что ещё нужно для волонтёрства?

Естественно, это были далеко не самые главные цели, но я сказал это искренне. К тому же, мне хотелось блеснуть перед Бертой благородством и знаниями: