– Привет, пап, – он садится на стол с краю, стараясь не задеть документы – знает, что буду ругаться. – Я сегодня был на скалодроме. Очень круто!

Он начинает рассказывать, как понравилось ему лазать по отвесным стенам, как он подружился с местным мальчиком, который, к счастью, говорит по-арански, потому что кирийский Джамиля слабоват пока. Жалуется, что вредная Кэрри не покупала ему газировку, в то время как Эрику мама покупает. Мне приятно видеть его в таком приподнятом настроении, обычно сын гораздо более сдержан. Сама Кэрри, на которую он только что ябедничал, заходит с тихим стуком и спрашивает, можем ли мы обсудить кое-что. Отсылаю сына на кухню просьбой сделать мне чашечку кофе, чтобы спокойно выслушать гувернантку, которая следит за ним вот уже почти восемь лет и знает Джамиля лучше, чем собственная мать.

– Я по поводу мальчика, с которым подружился Джамиль, – начинает она, и мне не нравится насторожённый тон её голоса. – Я впервые видела, чтобы он общался с кем-то так открыто, – продолжает Кэрри. – Хотела договориться с его матерью о том, чтобы мальчики виделись где-то помимо занятий скалолазанием, а она сказала, что вы, возможно, не разрешите, – гувернантка делает паузу, видимо, не зная, как продолжить. – Мальчика зовут Эрик Эванс, – выпаливает наконец.

Нет, мир не рухнул после этих слов. И даже не защемило сердце. Прошло восемь долгих лет, я научился жить без Мари. Но что-то всё-таки осталось, что-то кольнуло. Я уже открываю рот, чтобы сказать Кэрри, что мальчикам, действительно, лучше больше не видеться, когда в комнату врывается Джамиль:

– Почему мне нельзя общаться с Эриком? – смотрит исподлобья. Упрямый.

Не отступится, пока не узнает правду. А я не привык врать сыну:

– Эрик – сын человека, которого я ненавижу, – говорю как есть.

– Ты сам говорил, что сын не отвечает за грехи отца! – возмущается Джамиль. – Тем более он умер! – добавляет с вызовом.

Я не могу сказать с ходу, какие чувства вызывает эта новость. Нет, не злорадное торжество. И уж точно не сожаление. Скорее тревогу. А как же теперь Мари? Когда-то я пообещал заботиться о ней всегда. Это тот случай, когда мне надо появиться в её жизни? Вряд ли. Это не нужно ни одному из нас. Джамиль всё ещё ждёт ответа.

– Хорошо, – не могу отказать ему. – Только не привязывайся сильно, через год мы уедем, а он останется.

МАРИ

Кэрри звонит мне уже на следующий день, сообщает, что отец Эрика вовсе не против дружбы мальчиков, и предлагает встретиться в парке. Но мой сын – крайне занятой молодой человек. Кроме скалодрома в его жизни присутствуют уроки рисования, робототехники и ушу. Выкроить время не так-то и просто. Предлагаю Кэрри встретиться в пятницу на пляже. Наши традиционные пятничные заплывы никто не отменял. Теперь, правда, мы берём с собой детей – дочке Нейта, Розали, всего четыре, но она уже довольно уверенно держится на доске. Узнав, что Джамиль придёт на пляж, Эрик издаёт победный клич и носится по дому как угорелый в танце диких индейцев. С трудом дожидается пятницы, когда сразу из школы мы отправляемся к морю. Я тоже с трудом дожидаюсь пятницы, но по другой причине. Мои мысли то и дело возвращаются к Киру. Каким он стал? Помнит ли меня? Есть ли у него кто-то? Столько лет все эти вопросы не волновали меня, но сейчас я не могу не думать об этом. Как взрослый и рациональный человек я прекрасно понимаю, что он давно пережил свою первую влюблённость в меня. Но что-то внутри тоскливо твердит: не может быть.

В пятницу я немного расслабляюсь, когда Джамиля на пляж приводит Кэрри. Ответы на вопросы, изводившие меня несколько дней, становятся очевидны: стал жёстче; не помнит; скорее всего, есть. И снова меня раздирают двоякие чувства – облегчение и обида. Чёртов Кирам!

Джамиль никогда не пробовал кататься на сёрфе, и Эрик с удовольствием обучает его основам – ещё бы, его мы с Алексом поставили на доску сразу, как только он научился более-менее уверенно ходить. Чуть позже к нам присоединяются Нейт с Розали, и сын Кира представляется другу в точности так же, как и мне. Я ловлю удивлённый взгляд, но при детях он не комментирует появление нового члена в нашей команде. Разглядываю мальчишек, вместе гоняющих по пляжу, и будто попадаю в параллельную реальность, где Алекс и Кир стали друзьями – настолько оба похожи на своих отцов.

– Что происходит? – недоумевает Нейт, когда ребята отбегают достаточно далеко.

– Не поверишь, они случайно познакомились на скалодроме, – выдаю с усмешкой. – И, нет, Кир не объявлялся. И, думаю, не объявится. Столько лет прошло.

– Ну не знаю, Стоун-то всё ещё здесь, – склоняет голову к плечу Нейт, а Роз на его руках дёргает папу за волосы, требуя уделить ей внимание. Мы откладываем эту беседу до лучших времён, возможно до «никогда».

И с этого дня Джамиль становится частым гостем на наших вылазках, они просто не-разлей-вода с Эриком. Мальчишки постоянно созваниваются, обсуждают что-то. Иногда Джамиль приходит к нам в гости, и они носятся по дому с дикими воплями. Сын даже выучил несколько фраз по-палерски, одна из которых нецензурная. Джамиль учит его каким-то приёмам, и моя маленькая обезьянка то и дело пытается подловить и завалить меня. Я научилась абстрагироваться от мыслей о его родителях, не дававших мне покоя поначалу, и теперь воспринимаю мальчика просто как очередного друга Эрика. Мне даже немного стыдно, что когда-то я не хотела его появления на свет. Совсем чуть-чуть. Я стараюсь не лезть в их дружбу, боюсь услышать что-то о домашней жизни Джамиля. Не хочу ничего знать, неведение – благо.

Как-то раз я сижу с ноутбуком на кухне и пытаюсь вымучить из себя статью. Слова не приходят категорически. Мальчишки затихли в комнате Эрика, казалось бы, бери и пиши. Но сегодня мне особенно тоскливо без Алекса. Слишком мало времени прошло со дня его гибели. Слишком много времени прошло с тех пор, как он обнял меня в последний раз. Уговариваю себя не реветь, не сейчас. Вот ляжет Эрик спать. Одинокая слезинка, однако, срывается с ресниц на клавиатуру, и именно в этот момент на кухню вбегает Джамиль. Он давно освоился в нашем доме, и мы не возражаем, что он беспрепятственно пользуется холодильником. Вот и в этот раз, наверное, забежал, чтобы схватить банку запрещённой дома колы. Увидев, как я вытираю глаза, мальчик подходит ко мне и трогает за плечо.

– Почему ты плачешь? – спрашивает тихо. Не разреветься в этот момент стоит просто титанических усилий.

– Просто мне грустно. Всё нормально, Джамиль.

– Эрик переживает, что ты много плачешь, – говорит искренне. А мне-то казалось, что я надёжно спрятала свои слёзы от сына.

Он берёт газировку и убегает в детскую, а я отправляюсь в душ – там уж точно никто не увидит.

КИРАМ

Я думал, что всё забыто и отболело давно, но с тех пор, как Кэрри произнесла фамилию Эванс в моём доме, я не нахожу покоя. Мари возвращается в мои сны неотвратимо. Казалось, её черты стёрты из памяти, но она встаёт перед глазами словно живая, кусает губы, и я просыпаюсь с её именем на устах. Я то и дело вспоминаю что-то, о чём она наверняка давно забыла, и воспоминания отдаются пусть притупленной, но всё-таки болью. Джамиль не облегчает жизнь, он теперь много общается с Эриком и часто рассказывает о нём. Иногда и про Мари рассказывает тоже. В основном его рассказы о ней сводятся к тому, что он хотел бы иметь такую крутую маму. Если судить объективно, я не хотел бы. Нет. Я привык к нашей жизни вдвоём с сыном, и лишние эмоциональные муки мне ни к чему. Для снятия стресса в каждом городе, где мы бываем, у меня давно имеются одна-две безотказные подружки. Секс без любви меня более чем устраивает. Жизнь без любви меня более чем устраивает.

Однажды нахожу на кухне книжку на аранском. «За забором». Автор Анна Мария Эванс. Видимо, Джамиль притащил. Я вычеркнул Мари из своей жизни тогда и не знал, что книга была издана. Сейчас мне нет смысла её читать, но рука тянется сама. Проглатываю её за пару вечеров, отложив в сторону важный и нужный договор. Мари хорошо пишет, читать легко и интересно. Я думал, что в её изложении Палера будет представлена как одна большая тюрьма, но это не так. Передо мной скорее сборник очерков о повседневной жизни моих соотечественников, правдивый, но не оскорбляющий. Забавно находить на страницах реально знакомых мне людей. И ни слова про меня. Это задевает. Меня не удостоили даже короткой строчки, как будто меня не было. Когда возвращаю книгу Джамилю, интересуюсь, понравилось ли ему. Сын честно отвечает, что не очень, слишком скучно. Согласен, скучно. О приключениях Мари в Палере можно было написать захватывающий роман. Эротический. И тогда все строчки были бы обо мне. Чёрт, надо и в Кио найти любовницу, мысли о ней неизменно приводят к известной реакции организма. Даже восемь лет спустя. Но прежде, чем я успеваю заняться этим вопросом, мои планы нарушает сын.