— Я дам тебе коней и слуг, коль угольщика бросишь ты — продолжает Юрико и ее голос набирает силу.

— Хоть горы золота мне дай и жемчуга отборного, но не уйду я — так и знай, от угольщика черного. Мы днем развозим уголек, зато порой ночною, я заберусь в свой уголок, мой угольщик — со мною… — руки Бьянки обнимают ее крепче, ей становится трудно дышать, но она не сопротивляется, она затаивает дыхание, слушая строки древнего гимна любви.

— У нас любовь — любви цена, а дом наш — мир просторный и платит верностью сполна мне угольщик мой черный! — заканчивает Бьянка и еще раз стискивает ее в объятиях. Наступает тишина.

— Я, конечно, не подслушивала — через некоторое время раздается голос Юрико: — но значит ли это что я теперь — управляющая группы компаний «Бьянка Петролеум»? У прежнего был неплохой такой кабинет…

— Помолчи, Постельная Грелка. — откликается Бьянка: — есть дела дневные и дела ночные. Дома дела не обсуждаем.

— О! Значит ли это, что Госпожа хочет, чтобы Постельная Грелка потерла ей и ее подружке спинки? Я довольно бесстыжая и весьма гибкая, видели бы вы как я на шпагат умею…

— На мой взгляд ты слишком много говоришь — поворачивается к ней Рыжик и окидывает ее изучающим взглядом. И как она раньше не видела, думает она, вся эта бравада, все эти шуточки на грани фола — от страха. Что ее тут не примут. Для того, чтобы потом — не было больно, когда — не примут. И чтобы ее было трудней принимать. Ежик, думает она, нет, даже скорей — дикобраз, оттопырилась иголками во все стороны, чтобы ее было трудней полюбить. Дилемма дикобразов… или дилемма влюбленных — когда вместе больно, но и порознь не лучше. Какое решение тут может быть? Только трусы выбирают одиночество. Вместе — не легче, может быть даже больней, но … зато вместе. Она отвела руку в сторону, раскрывая их с Бьянкой объятия. Так, чтобы было место третьему.

— Ну, чего сидишь, наглая мошенница? — спрашивает она: — иди сюда, исполняй свои ночные обязанности. Сегодня мы с тобой ублажаем Госпожу Бьянку… а ее еще и помыть надо…

— Так у меня теперь еще одна должность? — Юрико откидывает плед в сторону и потягивается. На секунду Рыжику, кажется, что ее глаза подозрительно блестят. Слезы? Впрочем она тут же оказывается рядом и присоединяется к объятьям.

— Какая еще должность? — ворчит Рыжик: — хватит с тебя управляющей…

— Ну как… управляющая это раз. Постельная Грелка Госпожи это два. А теперь еще и Девушка, Которая Моет Прелести Госпожи… какой карьерный рост! — усмехается Юрико и теперь, когда она совсем близко, Рыжик отчетливо видит слезы в ее глазах. Все еще пытается шутить, думает она, все никак свое сердце не откроет.

— Знаешь — говорит Рыжик: — а я думала, что ты мошенница. Я и сейчас так думаю.

— Так. — Юрико отстраняется и Рыжик чувствует, как ее спина — деревянеет под ее пальцами: — и что?

— Просто мне сейчас неважно кто ты. Мошенница, похитительница, обманщица. В конце концов у нас в компании и безжалостные убийцы есть. Целых две штуки. Мне важно то, что ты — с нами. Ты можешь быть лисой и змеей, но ты — наша лиса и змея. Так что вот тебе еще две должности, Собирательница Регалий. — говорит Рыжик и чувствует, как спина Юрико под ее пальцами — расслабляется.

— После того, как мы в душ сходим все вместе — я тебе еще парочку присвою — обещает Бьянка: — правда неудобно теперь этим со своим финансовым управляющим заниматься.

— Ну уж нет. Все должно быть по правилам — мотает головой Юрико: — я беспомощная юная дева, и весь мой карьерный рост — через постель с боссом. Таков этот безжалостный мир. Ведите меня, развратницы, я зажмурю глаза и исполню свой долг, дав вам возможность осквернить мое невинное тело вашими плотскими желаниями…

— На мой взгляд она все еще слишком много говорит… — чешет затылок Рыжик: — но… это можно исправить.

— Да. Ее рот определенно надо чем-то занять. Более… конструктивным. — кивает Бьянка: — пошли уже в душ. Тяжелый день выдался.

— Так вот как вы это называете! Конструктивно! Позаботьтесь обо мне сенпаи!

— Да, так мне puddin’ и говорил… много-много непокою принесет она с собой… шевелись, Пигги, меньше слов больше дела! — вздыхает Бьянка, Юрико ойкает от игривого шлепка по попке, а Рыжик думает что все — хорошо. Несмотря ни на что. Хоть горы золота мне дай и жемчуга отборного, но не уйду я так и знай… никуда не уйду. Здесь мое место. Прямо вот тут, между ними…

День был просто прекрасен. Ни одной тучки на небе, ясно и светло, не слишком жарко, не слишком прохладно — замечательный такой день. Как там говаривал Роберт Браунинг — God is in his heaven, all's right with the world — Бог на небе — все в порядке на земле… и на земле в самом деле все было в порядке. Я сижу в жилой зоне Логова Злодейки и медитирую, приводя мысли в порядок.

Бьянка и Рыжик, вместе с Ю-тян написали, что уладили дела в Токио и скоро будут в городе. Шутка ли — почти три дня там провели, если бы не Шизука, то я бы обязательно забыл выгулять собак и они загадили бы Логово. Но Шизука появлялась каждое утро и выгуливала Доннера и Блитцера (или Правого и Левого). За это время у меня практически зажил разрез на спине, начал активно чесаться, а раз чешется — значит заживает. Регенеративные процессы обычно такими вот забавными ощущениями сопровождаются, растет розовая кожица, заживают мышечные волокна, вот и чешется.

За три дня не произошло ничего нового, только вот Марика куда-то пропала, в Академии ее не видать, ее подружки-террористки только руками развели, на сообщение не отвечает. Даже немного забеспокоился, хотя уж кто-кто, а Марика о себе побеспокоится может. Натсуми — наоборот, все три дня меня осаждала разными «интересными фактами», сводящимися к тому, что она права и все тут, а я — ретроград и ханжа. Предложил ей сперва на себе оргии проверить — обиделась. Сказала, что надо сразу, а не пытаться манипулировать невинной умирающей девушкой. Но не ушла, а продолжила меня донимать. Три дня подряд, да. Она — упорная.

В Академии тишина, никто не приглашает меня ни в Студенческий Совет, ни в Орден Хранителей и уж тем более — в Общество Высшей Истины. Так что возможно Натсуми и права, надо свою секту создавать. Не уверен. Хотелось бы избежать такой ответственности, обязательно ведь найдутся люди, которые поверят и на полном серьезе начнут меня боготворить… тут из людей фанатиков очень легко делать, японцы они такие… раз и все, вера до конца, война семнадцать лет назад кончилась, а они до сих пор в джунглях ловушки делают.

Что еще? Еще я посмотрел субботние выпуски «Токийского айдола» и порадовался за участников, за Сору-тян и Мико-тян — они шли очень хорошо, набирали рейтинги и даже выработали свою стратегию, да так что теперь не было противостояния «участник против участника», а скорее «участники против устроителей шоу». При этом симпатии зрителей конечно же были на стороне участников, потому что это напоминало им «простой человек против системы», а в этом противостоянии любой встанет на сторону обычного человека. Парадокс, японцы обожают системы, всегда принимают в них участие, но глубоко внутри они хотят бунта против системы. Потому-то главные герои манги и аниме — такие вот бунтари, нестандартные и совершенно не укладывающиеся в систему, не похожие на законопослушных членов общества люди.

Ночевал все это время я дома, Айка у нас прямо прописалась, каждое утро ее вижу. Мама говорит, что гость дома — это прекрасно, раз родители Айки ничего против не имеют, то и она тоже. Айка — молодец, маме помогает, и посуду складывает в посудомойку и полы моет, даже пыталась что-то приготовить, но была перехвачена на полпути, потому что в этом доме готовит только мама. Или под маминым присмотром.

И да, Ядвига, смешная девчонка из Академии — наконец перестала меня чураться и прятаться по углам. Она увлекается классической литературой, историей и психологией, любит читать и тихие тенистые места под деревьями, любит холодный зеленый чай в банках и терпеть не может шум и суматоху. Совершенно не приспособленный к жизни или конфликту человек. Ее пальцем ткнешь — заплачет. Ну… работаем. Как там говаривал один пескарь — жизнь прожить — не мутовку облизать. Если не хочешь всю жизнь под камушком прожить — надо научится терпеть боль. И причинять боль, конечно же. Цитируя Николая Цезаревича Карабета, полевого хирурга в момент, когда он вытаскивал осколки у меня из спины — «это не больно, я знаю когда больно, умею делать больно, а это — не больно, прекрати вертеться!».