Сын твёрдо запомнил слова отца и, напялив соломенную шляпу и прихватив палку, исполненный боевого духа, двинулся в путь. Однако вопреки ожиданиям ничего у него не вышло. Добравшись до селения у реки, он узнал, что человека по фамилии Цю там уже нет; говорили, что тот недавно совершил преступление и попал в полицейский участок.

Юйхэ сначала испугался: полицейский участок? Какое же преступление мог совершить этот Цю? Ну хоть одна радость, у неба наконец-то глаза на него открылись. Или он ночью с чёртом повстречался?

И на чём же этот плут попался? Люди говорили, что тот тип, Тяньбао, пошёл под суд не за то, что украл деньги, и не за антипартийные идеи, а потому, что самовольно приказал срубить деревья по обе стороны шоссе.

Причиной инцидента стала задержка с выделением средств для пострадавших от наводнения в устье реки. Видя, что сотни семей остаются без крыши над головой, он однажды взорвался: «Чёрт бы вас всех побрал!», взял с собой нескольких человек и отправился на магистральную дорогу; беспощадно орудуя топорами, они срубили множество елей, камфорных деревьев и катальп, после чего Цю распределил древесину между пострадавшими, чтобы те могли выстроить себе новые дома. Разумеется, такое вредительство, как вырубка леса и разрушение дороги, не могло остаться безнаказанным.

Но какое же тут вредительство? Где тут недомыслие и самоуправство? У Юйхэ раскрыл рот от удивления, он никак не мог взять в толк: ведь деревья никто не собирался отправлять на экспорт, гак почему бы не позволить пользоваться ими собственному народу? Они ведь не сгорели, не сгнили, а были употреблены по прямому назначению, в чём же тут преступление? Едва ли марксистская философия со своими «чёрными грибами», «фокусами» и «изгородью» могла бы помочь погорельцам. Или, может быть, они там считают, что дома можно склеить из бумаги? Цю Тяньбао был осуждён па два года и лишился работы. Уму непостижимо.

Юйхэ был так поражён произволом властей и несправедливостью законов, что даже забыл о личной вражде на некоторое время. Спустя несколько дней он отправился на рынок в уездном центре, чтобы купить свиной щетины и винного отстоя. И, конечно, не мог не пойти взглянуть на Цю.

Может, подойти к его камере, подать ему миску с тюремной пищей? Или всё же правильнее будет плюнуть в него?

Оказалось, что Цю Тяньбао не сидел в камере, а отбывал срок наказания вне стен тюрьмы. У него не было жилья в уездном центре, а поскольку его жена, теперь кормившая всю семью, временно устроилась на рисовую фабрику, он арендовал какой-то сарайчик в пригороде, чтобы жене было ближе ходить на работу.

Разузнав всё это, Юйхэ в конце концов добрался до рисового завода, нашёл и развалюху, которая теперь была жилищем семьи Цю. Строение, в котором раньше хранили извёстку и цемент, было ветхим, тёмным, сырым и к тому же тесным. Трещины в стенах замазали глиной, а очагом служил котёл, обложенный кирпичами.

У единственного деревянного стула не хватало ножки, поэтому его прислонили к стене. Вверх по стене полз муравей, волоча крошку чего-то съедобного.

Секретарь, когда-то важный, а теперь исхудавший, с растрёпанными длинными усами, потемневшим лицом, долго вглядывался в темноту, пытаясь узнать вошедшего к нему человека, а когда узнал, не стал вставать — правая нога его не так давно была повреждена во время драки. Он схватил гостя за руку и, обливаясь слезами, пробормотал:

— Я был чиновником в трёх разных конторах, служил столько лет, не ожидал никак… Не ожидал, что только ты придёшь повидать меня.

— Не двигайся, не двигайся, всё хорошо, — успокоил его Юйхэ.

— Подай чаю, — старый Цю явно решил быть учтивым.

Маленькая девочка спешно принялась ухаживать за гостем, но, открутив крышку термоса, обнаружила, что в нём нет воды; когда из колодца возле дома была набрана вода, выяснилось, что в коробке не осталось спичек; когда спички с трудом удалось одолжить у соседей, оказалось, что жестяная банка с чаем совсем опустела. Наблюдая за всей этой суматохой, Юйхэ тихонько вздохнул.

Пока он пил простую воду, маленькая девочка, взгромоздив один стул на другой, забралась на небольшой помост в углу и уселась там учить уроки.

— Э, ведь так лазить опасно. Что же ты ей какую-нибудь лесенку не смастеришь?

— Да я уж давно просил людей… Уж месяц прошёл, никто так и не отозвался.

— У плотника времени нет?

— Времени нет? Как бы не так! Вот оно, человеческое непостоянство! Стоит упасть — и тебя затопчут. Меня теперь все за подонка держат, никто не хочет рисковать своей репутацией и возиться со мной.

— Ничего, ты можешь положиться на меня.

— Побеспокоить тебя? Нет-нет, не стоит, я и сам справлюсь.

— Ну что ты болтаешь? Дней через пять будет у тебя в доме лестница.

— О-хо-хо… — В глазах Тяньбао блеснули слёзы. — Это было бы очень хорошо. Придёт время, я обязательно расплачусь.

— Расплатишься? Ты ещё о деньгах будешь говорить? Мне что, делать нечего? Наживаться на тебе? Забудь об этом!

Всхлипывания и рыдания начались с удвоенной силой. Тяньбао, снова схватив гостя за руку, пытался подобрать слова, чтобы выразить нечто очень важное, очень волновавшее его. Юйхэ всё ждал, ждал, с таким нетерпением и в такой тишине, что слышал, как громко колотится его сердце, ждал, что вот-вот наконец тучи прошлого рассеются и всё наладится. Но тут девочка некстати подбежала к отцу спросить, как его самочувствие, поцеловать его, задать ещё какой-то вопрос. Едва она закончила, как домой вернулась жена хозяина, и разговор сразу же потёк в другую сторону; это снова заставило Юйхэ испытать душевные мучения.

Хозяйка, увидав в доме гостя, не обращая внимания на его запылённый внешний вид, поспешила сбегать за рыбой и бутылью вина и тут же приступила к приготовлению ужина. Вскоре по сараю поплыл аромат рыбы, тушенной с бобами и чесноком, наполняя убогое жилище теплом и уютом. Тяньбао достал глубокую миску и, сияя от радости, приговаривал:

— Давай-давай ешь!

— Нет, ты сам ешь!

— Нет, ты ешь!

— Нет, сперва ты попробуй!

— Нет, ты поешь — ешь, ешь!

— Нет, давай ты поешь!

Они спорили и повторяли эту фразу на все лады, хозяин начал повышать голос, а гость всё упорнее сопротивлялся, не желая уступать. Наконец хозяин, побагровев, закричал: «Да будешь ты уже есть, в конце концов?» — и, увидев ошарашенное лицо гостя, окончательно вышел из себя, схватил миску с рыбой и опрокинул её на пол.

— Ну и не ешь! Не ешь, не ешь!

Тяжело дыша, он нащупал сигареты и быстро закурил. Побледневший Юйхэ не знал, как ему поступить. Сначала он принялся утешать плачущую девочку, потом поспешно принялся помогать хозяйке собирать еду с пола, хватаясь то за совок, то за веник. К счастью, миска была алюминиевая и не разбилась, а саму рыбу хозяйка, собрав, прополоскала в чистой воде, слегка приправила солью и маслом и снова подала на стол.

«Ну и что ты так разошёлся?» — женщина протянула мужу палочки. Доев рыбу, Цю хорошенько запил её вином; шея у него покраснела, он снова начал всхлипывать и ругаться. Он бранил несправедливое решение суда, себя самого, подлых людей, которые бьют лежачих, лицемеров и лгунов, воров и жуликов… Юйхэ понятия не имел, о чём идёт речь, и толком не мог ничего разобрать — разве что знакомые бранные словечки, к которым когда-то так привык. Он ничего не отвечал, а, услышав снова слово «ешь», поспешно встал и тут же откланялся.

Спустя четыре дня небольшая аккуратная лесенка, изготовленная местным плотником по просьбе Юйхэ, была передана через тракториста, ехавшего в уездный центр. Семейство Цю было в полном восторге. Лесенка была гладко отполирована, прочная, подходящей длины и даже со специальными уступами, чтобы не поскользнуться. Но Юйхэ больше не ездил в их дом. Время от времени он посылал Цю то пачку чая, то полмешка бобов — из простого дружелюбия, однако ему не хотелось больше входить в его дверь. Наконец, один человек, через которого Юйхэ передавал бобы, вернувшись, рассказал, что Цю Тяньбао переехал. Это была хорошая новость: благодаря письмам многих людей, поданным в вышестоящие инстанции, суд снова решил пересмотреть дело Цю. Он неожиданно обратил на себя внимание одного важного человека и, несмотря на внушительную самокритику, был рекомендован на место заместителя начальника уезда. Услышав об этом, господин У покачал головой.