На следующее утро серый голубь, проснувшись, не нашёл возле себя Цзинцзина, о нём напоминала лишь горстка кедровых орешков, вероятно оставленных им для друга. Осознав, что теперь он действительно остался один, голубь почувствовал необъяснимый ужас и тоску. Он вскрикнул и молнией устремился в небо, пытаясь высмотреть Цзинцзина, но того не было и следа. Не различая направления — восток, запад, юг, север, — серый носился по небу, беспорядочно и отчаянно. Наконец, когда взошло солнце, он заметил внизу белого голубя. Белое пятнышко светилось в тумане, то появляясь, то пропадая, словно мираж. Неужели это Цзинцзин? Почему он не отвечает?

Серый голубь кинулся вниз, не замечая приближающегося журчания воды. Бултых! Он испуганно затрепыхался, борясь с течением, намокшие крылья отказывались повиноваться. Он то всплывал на поверхность, то опять уходил под воду, снова выныривал и снова тонул… Пока наконец огромная рыба не схватила его и ещё одна не набросилась следом.

Круги на воде постепенно исчезли. Утренний свет просачивался сквозь ветви большого дерева. Цветы подняли головки, а пчёлы и бабочки вновь принялись за работу…

Здесь нет работы. Всё, чем живут эти существа, одинаково чуждые и городу, и деревне, — смех и ругань, игральные карты, пустые бутылки, денежные переводы от родителей, «Тройка» и «Роза для тебя». Сегодня мы сыты — а куда завтра отправят наш отряд? Ешь до отвала, пользуйся возможностью! Давай, твоё здоровье! За дружбу, за нашу удачу!

Плохо, что вина мало, теперь повсюду проблема с вином и табаком, с поставками туговато.

Говорят, в Хэнани — наводнение, в Ляонине — землетрясение. Чего бояться? Здесь бы следовало кое-что хорошенько встряхнуть. Для начала разрушить бы административно-хозяйственный отдел управления общественной безопасности, потом — уездное управление по переселению молодёжи, и можно возвращаться, наслаждаться прекрасными фильмами, футболом, мороженым, неоновыми огнями и велосипедами.

Мацюэ затянулся папиросой. Если вначале, только приехав сюда, он чувствовал беспокойство, то теперь почти привык к здешней атмосфере. Ему казалось, что всё это один длинный сон. Он научился играть в карты, ругаться, драться и отпускать сальные шуточки, привык цитировать старые фильмы к месту и не к месту… Но разве так можно? Иногда его снова охватывали сомнения, он чувствовал, что нельзя так бездарно тратить свою жизнь, нужно двигаться дальше и искать себе товарищей, каких-нибудь почитателей Эйнштейна или скрипачей, которые на одном дыхании могут сыграть целый этюд, — чтобы оживить в себе хоть каплю интеллекта, хоть немного воодушевления. И в то же время он боялся — боялся того, что стал никуда не годным и никому не нужным Мацюэ, воробьём с поломанными крыльями.

— Ты, лентяй! — проорал смуглолицый детина по прозвищу «Василий».

Он постучал в дверь и приказал:

— Твоя очередь идти на охоту. И прихвати с собой кого-нибудь.

Несколько человек вскочили и загалдели:

— Почему опять мы? Только что пришли с работы!

Мацюэ не стал спорить.

— Ну тогда… бросьте жребий, что ли!

Мацюэ и Василий оба проиграли, а поскольку славный молодец своих обещаний не нарушает, им пришлось взять ружья и отправиться в путь. Вдвоём они пересекли горную долину, так и не встретив добычи. Неожиданно на дороге показался пёс. Василий облизнул губы, щёлкнул затвором и собрался было прицелиться. Его спутник, присмотревшись и признав собаку бригадира, успел махнуть рукой, отводя дуло ружья, так что Василий промахнулся.

Приклад ружья со всего маху врезался в подбородок стрелку.

— Ты с ума сошёл? — прорычал Василий.

— Это же собака… оставь её.

— Твой предок, что ли?

— Это твой почтенный предок! — Мацюэ тоже выпил вина и тоже умел драться. Какое-то время они таращились друг на друга, прикидывая, пускать ли кулаки в ход.

— Ты, мать твою, из-за каждой суки так беспокоишься? А встретишь на войне гоминьдановскую бабу — тоже пожалеешь? Врагу сдашься, предатель?

— А ты уже углядел, что у неё под хвостом? Муху встретишь, тоже сперва смотришь, кто это, самец или самка?

Где-то поблизости раздался птичий крик. Этот внезапный звук тут же их примирил. Смуглый детина немедля перезарядил ружьё, поднял ствол и пальнул куда-то в листву — бам! — однако в цель вроде бы не попал. Птица вспорхнула в воздух, пролетела немного вперёд и снова опустилась на ветку. Теперь можно было разглядеть, что она была серой и напоминала очень мелкого фазана.

«Кур-р-р, кур-р-р» — голос птицы казался привычным и в то же время незнакомым.

— Никуда не годится, — Мацюэ выругался, выхватил у спутника ружьё, шагнул вперёд и без колебаний прицелился.

Он обязательно собьёт птицу. Мацюэ загадал: если попаду сразу, то отца реабилитируют. Если со второго выстрела — реабилитируют без восстановления должности и без зарплаты. А если с третьего… Тут уж ничего не поделать. Ему казалось, будто в эту минуту участь всей семьи была в его руках.

Бах! Чёрт, не вышло. Спокойно, птица ещё здесь, ещё попытка. Бах! Птица неровно и тяжело взлетела, но не смогла удержаться в воздухе и рухнула на землю. Попал! Охотники побежали к кукурузному полю посмотреть на свою добычу.

Оказалось, что это голубь. Его крошечное тельце лежало в мягкой траве, из грудки текла струйка крови. Он был такой тощий, весь в грязи. Откуда же он взялся? Чей он? Видно, летел откуда-то издалека, может, заблудился? Мацюэ словно что-то вспомнил, коснулся клюва, грязных перьев, крыльев. Внезапно моргнул и изменился в лице.

Как такое возможно? Лапку голубя обвивала изодранная и выцветшая красная лента, к которой был привязан знакомый голубиный свисток… Он взволнованно провёл рукой по оперению, стирая пыль и грязь, и увидел белоснежные пёрышки.

Цзинцзин!

Человек закричал.

Это действительно был он, Цзинцзин. Взгляд его уже потух и остекленел, но клюв чуть подрагивал, будто желая что-то сказать — словно это всё ещё было возможно.

Что ты хотел сказать? Скажи же, скажи! Ты и правда вернулся издалека? Как же ты преодолел весь этот долгий и трудный путь? Ты так сильно переменился, я ведь и не узнал тебя, не узнал твой зов. Что ты пытался выговорить? Ты смеялся, как человек, плакал, как человек, кричал и молил: «Не убивайте меня!» — так ведь? А я всё же спустил курок.

Дрожащими окровавленными пальцами он держал постепенно остывающее тело голубя.

С наступлением сумерек по жилищу разнеслись звуки гитары и аромат голубиного супа. История Цзинцзина удивила и поразила всех, об этом долго судачили, но от супа никто не отказывался. Мацюэ молчал, а его лицо полыхало огнём. Его мысли занимал один Цзинцзин. Трудно было представить, как же он вынес всё это, ведь небо — такое огромное, путь — такой длинный, а ведь он никогда прежде не преодолевал такие расстояния… и всё же вернулся домой. Мацюэ закрыл глаза.

— Соотечественники, товарищи, выпьем же за тех, кто пережил это землетрясение!

Василий поднял чашу. Нет вина, так хоть чашку с супом. Супа нет, так и с водой сгодится. Некоторые усмехнулись, кто-то вдруг вспомнил родителей и родной город, сморгнул слёзы. Шумно и жарко, пламя масляной лампы качается и дрожит…

Мацюэ не стал чокаться. Как будто вдруг что-то поняв, он глубоко вздохнул, накинул пальто и направился к двери. Выходя, оглянулся на остальных и был так серьёзен, как будто внезапно стал другим человеком.

— Я… никогда не приду сюда снова.

— Мацюэ, Мацюэ, что с тобой?

— Вы… ублюдки.

— Мацюэ, что ты нюни развёл? Это же просто птица!

— А я — главный ублюдок.

Он молча шагал по горной дороге к своему дому. Там его топорики, мотыги и шесты, там губная гармошка и голубиные гнёзда.

Дул вечерний ветер, в горном ущелье квакала лягушка. Корова, которую не успели загнать в хлев, стояла под деревом, шумно дыша, помахивая хвостом.

Между небом и землёй так много существ, которые после смерти превращаются в грязь и воду, уголь и камни, деревья и цветы. В эту ночь один человек поверил: должно быть, Цзинцзин после смерти стал необыкновенным голубым цветком с золотым сердечком. Он раскрывается на рассвете и сияет, как сапфир, как бы говоря: «Я вернулся».