— Вот теперь я вам верю.

— Давайте готовить обед, Хаммел.

— Верно. Поручите мне что-нибудь, а то руки чешутся…

Она засмеялась.

— Простите за взрыв эмоций. Я забыла, что с этим домом у меня связано не меньше воспоминаний, чем у вас с лодочной станцией.

— Я хочу знать, что это за воспоминания.

— Зачем?

— Затем, что мне не хотелось бы обидеть вас.

Сделав попытку найти сковородку, Бет села на корточках перед буфетом, пока прикосновение Данка не заставило ее подняться на ноги. Она держала крышку от кастрюли с таким видом, словно хотела прикрыться ею.

— Мои воспоминания не имеют ничего общего с реальностью. Я давным-давно переросла Кейп-Норд и свои иллюзии. А вы — ходячее напоминание о них.

— Но вы по-прежнему живете в поселке.

— Только по необходимости и из любви.

— К Чаку?

— Да. К тому, кто был моим отцом и всю жизнь работал, не покладая рук, чтобы дать нам то, что досталось вам даром. Я долго оставалась злым, эгоистичным ребенком, а он все терпел и работал, работал, работал, чтобы исполнить свою мечту.

— Вы сами не знаете, как вам повезло.

— Почему же? Знаю. Особенно когда вижу сына миллионера, подавшегося в плотники и делающего вид, что он стал рабочим…

— Минутку!

— …обставившего свой коттедж дешевыми безделушками и пользующегося битым фарфором, прыгающего с места на место в зависимости от настроения и всюду таскающего за собой двадцатитрехфутовую яхту. Тогда я знаю, как мне повезло. А когда тот же человек целует меня, ничуть ни интересуясь, приятно это мне или нет, я знаю, что мне повезло вдвойне.

— Я целовал вас потому, что вы чертовски соблазнительны.

— Не отклоняйтесь от темы. Я говорю о яхтах и битом фарфоре.

— Продолжайте.

— Спасибо, — спокойно сказала Элизабет. — Я не собираюсь прыгать к вам постель, несмотря на то, что вы так же красивы, сексуальны и соблазнительны, как и прежде.

Данк боролся с улыбкой.

— Правда?

— Вы оправдываете свою репутацию.

— Репутация. Только это вы обо мне и знаете. — Он отошел к окну, у которого стоял утром, и долго глядел в него, потом обернулся и оперся на подоконник. — Бог свидетель, в моей жизни были годы, которыми не приходилось гордиться. Моя юность была открытой книгой. Когда вам четырнадцать лет, и о разводе ваших родителей пишут и судачат все, кому не лень, вам никуда не спрятаться. А в семнадцать лет портрет вашего старика помещают на обложках нью-йоркских, парижских и лондонских журналов, и вы начинаете понимать, что повторить такой успех вам не по зубам. Когда я поступил в университет, и мы провели с ним уик-энд, он был советником всевозможных комиссий в конгрессе и при Белом доме. А когда я получал диплом, он возглавлял президентские миссии по всему миру… Глава электронной империи не тратит время на детей. Он просто швыряет им деньги, чтобы те не жаловались.

— Что ж, зато денег вам хватало…

— Помните то лето, когда он на два дня выписал сюда из Лас-Вегаса эстрадных звезд, разместил их в этом доме и заставил выступать? Он оплатил сверхурочные всей Кейп-Нордской полиции, чтобы обеспечить звездам безопасность, не поскупился на поставщиков продуктов, шофера и лимузин, который должен был довезти их до сцены и доставить обратно.

— Помню.

Бет ждала, пока он пересечет комнату и подойдет к ней.

— После этого в окно моей спальни и стали забираться девушки. Да что в окно? Они спали у меня в машине. — Данк вздрогнул, прислонился к двери чулана и ужасно удивил ее, съехав на пол. У него был вид блаженного. — Пожалуйста, скажите, что вы не были одной из них.

— Нет, не была, — ответила Бет, присев рядом.

— Слава Богу…

Он подтянул колени и потерся лбом об обтягивавшую их поношенную парусину. Его вновь одолевало желание.

— Для меня вы были лишь мечтой, — тихо сказала Элизабет. — Вы правы, я знала только вашу репутацию. А в реальности не было ничего, кроме случая на пляже, подглядывания за вами, когда вы приходили на лодочную станцию за яхтой, да еще подписей вашего отца на счетах за обслуживание.

— Примерно тогда мой брат и обнаружил, что отец редко просматривает счета. Только подписывает их, и все…

— Вы проводили на станции уйму времени.

— А где еще пропадать мальчишке? У меня было чертовски мало любимых мест. Станция была одним из них. Шон надолго запомнил день, когда он поймал меня на воровстве. В тот год мать уехала в Сан-Франциско и летом отправила меня с братом на восток одних. С тех пор она никогда не приезжала в Кейп-Норд.

— Я знаю.

— Если бы только вы… После этого в здешней семейной вотчине не стало никакого порядка. Летом здесь всем заправляли экономки, отец появлялся только мельком, а мы с братом не остановились бы перед убийством, лишь бы удрать отсюда.

— И что же вы украли?

— Спасательный жилет.

— Вы хотели таким образом выразить свой гнев.

Данк засмеялся.

— Ну, можно ли этому поверить? В магазинах не было вещи, которую отец отказался бы нам купить. Наверное, я просто пытался что-то доказать самому себе, но был настолько глуп, что не догадался сунуть в карман что-нибудь маленькое и унести ноги.

— Скорее всего, вы и не собирались уносить ноги. Просто вам хотелось получить взбучку от родителей. Если бы бедный старый Чак надавал вам за воровство по шее и выгнал со станции или отвел в полицию, родителям волей-неволей пришлось бы выручать вас и обсуждать, как быть с испорченным сыном. Глядишь, они бы и сошлись…

— Вы прекрасно разбираетесь в психологии четырнадцатилетних мальчишек. — Данк прислонился затылком к стене, посмотрел на Бет и попытался отвлечься от мыслей, от которых сводило внутренности.

Бет потерлась о него плечом и промурлыкала:

— Вот и видно, что вы меня совсем не знаете. Тогда мы бы с вами составили удивительно опасную пару.

Данк прикоснулся к ее лицу и поборол желание поцеловать Элизабет.

— Вы совершенно правы в том, что касается меня, но очень ошибаетесь, говоря о себе. Я и мысли не допускаю, что тогда вы могли отдаться мне. Четырнадцать лет назад весь мир сказал бы мне «да», но только не вы. Вы сказали бы «нет».

— И тогда вы бросили бы меня лежать на пляже у дальнего мола.

— Нет. Тогда я полюбил бы вас.

В ее глазах засветилась нежность. Она медленно покачала головой и прижалась виском к его руке. Волосы Элизабет щекотали ладонь Данка. Он погладил ее по щеке.

— Я не могу прикоснуться к вам, Данк, — прошептала она.

— Но ведь это так легко, — возразил он.

— Легче, чем вступить в связь? Легче, чем дружить?

Его словно ударили по лицу. Он наклонился и снова припал к ее губам, думая о двери за ее спиной, о черном ходе на второй этаж и о том, сколько раз летними ночами он тайком шастал по нему вверх и вниз. Верхняя ступенька поскрипывала до сих пор. Он думал о кровати, привезенной из Портленда и поставленной в просторной комнате с видом на залив Мэн. Его комната, его кровать, толстое стеганое одеяло, мягкое как ее груди… Лечь с ней в постель было бы намного легче, чем вести этот разговор…

Элизабет подобрала под себя колени и встала.

— Не следовало приходить сюда. Нужно было остановиться до того, как мы потеряли голову. Я не собиралась… — Бет покачала головой и посмотрела на Данка. — Все наши намерения пошли прахом. Ни цыплят, ни перца, ни камина после захода солнца… Пора возвращаться домой.

Данк поднялся.

— Я так и не получил ответа.

— Откуда я знаю этот дом? — Элизабет шагнула к двери. — Тем летом мне было шестнадцать, и я бегала на свидания к парню, который работал в доке. Его звали Уильям Куотерли. Ваш кузен Бен пригласил нас как-то на вечеринку. Целый выводок девчонок готовил на вашей кухне пиццу. Вот так я здесь и очутилась.

— Значит, вы были здесь в гостях? — Кровь вновь прилила к его щекам. — Значит, вы не работали тут?

— Нет. Я никогда не работала нигде, кроме лодочной станции.

— Так какого же черта вам понадобились все эти намеки? Заставили меня подумать, что вы были одной из наших горничных.