Фрунзе пока присматривается к Фурманову. Ему симпатичен этот молодой человек с высоким белым лбом мыслителя и безгрешными, мягкими, горячими глазами. Такой врать не станет: не умеет. Весь на виду. Ни капельки лукавства.

Но за этим высоким и широким лбом — мешанина из большевизма и анархизма. Продолжает состоять в группе анархистов.

Михаил Васильевич с плохо скрываемым раздражением говорит Самойлову:

— Вот был человек на войне. С самого начала. Братом милосердия. То есть видел все: и смерть, и кровь, и раны. И стихи недурные пишет. Газету «Русский Манчестер» прихлопнул. Молодец! И на фабриках пропадает целыми днями. Дельные вещи говорит: я слушал. Предан революции. Рабочие в нем души не чают. «Наш Митяй!» А Митяй — анархист, в комитете анархистов состоит. А в стихах: «И люди увидят великого бога на иглах терновых венца».

— Так это же метафора.

— Мы с тобой, Федор Никитич, каторгу и ссылку прошли и знаем, что метафоры разные бывают: слюнявые, поповские, как у символистов, и нашенские, бьющие по врагам революции. У Демьяна Бедного вон тоже метафоры. А как сказано: «Жена кормильца мужа ждет, прижав к груди малюток деток. Не жди, не жди, он не придет — удар предательский был меток!» Это о Ленском расстреле. Даже слеза прошибает. А тут: «Чертоги вселенской любви».

— Да я ж, как тебе ведомо, в поэзии не шибко…

— Нужно парню помочь, оторвать его от анархистов. Талантливый человек. И в статьях, и в стихах порох есть. Наш человек. Вот выберу время, займусь им специально. Признаюсь, поэтические вывихи Фурманова меня не так уж и беспокоят — ищет человек. А вот почему мы терпим под боком группку анархистов, в толк не возьму. Разогнать их нужно. А пока не вырвем у них Фурманова, разогнать трудно: они на его авторитете у рабочих держатся. Задурили они ему голову своей мелкобуржуазной идеологией. Фразы-то какие: «Мы за рабочий народ!» А то, что в это понятие включают и частника-кустаря, и деклассированные элементы общества, и даже кулака, — не всякий сразу разберется.

Но время выбрать трудно. Нет его, времени.

На Первом же съезде Советов, в феврале, поставил вопрос о создании Иваново-Вознесенской губернии. И разумеется, пришлось возглавить это дело. Перебрались с Софьей Алексеевной в Иваново. Поселились в доме № 14 по Напалковской улице, в гостинице. Потом — поездка в Москву во главе делегации для официального оформления новой губернии в Народном Комиссариате. Иваново-Вознесенскую губернию утвердили.

Итак, мечта осуществилась!

Вернувшись в Иваново, поздно ночью вызвал Фурманова.

— Ведь для вас вопрос ясен, товарищ Фурманов. Вся ваша работа говорит за то, что вы, не состоя членом большевистской партии, все время проводили ее линию. Что вас еще смущает?

— Михаил Васильевич, я ведь всю революцию работал в Совете, пережил все этапы развития Советской власти, эта работа стала мне родной и близкой.

— Знаю, ну а теперь, когда тянуть больше нельзя, как решаете вы? Может быть, бросить работу в Совете?

— Бросить работу в Совете сейчас, в такую трагическую минуту? Нет, Михаил Васильевич. Я всегда с вами.

— А ведь я был в этом уверен. Недаром я все время следил за вами, за вашей работой, а поэтому с легким сердцем рекомендую вас в нашу партию.

Через два дня Фурманов опубликовал в газете «Рабочий край» заявление о своем выходе из состава комитета анархистов и о вступлении в партию большевиков. В дневнике он записал:

По рекомендации Фрунзе Дмитрия Фурманова избрали секретарем окружного комитета партии. Как только образовалась новая губерния, Михаил Васильевич стал председателем губкома партии, а Фурманов — секретарем. Организаторов не хватало. Фрунзе пришлось взвалить на себя и военный отдел.

Каждый день засиживались допоздна. Открыли губернский клуб имени Ленина, где стали проводить семинары партийно-советских работников, организовали курсы для работников комбедов, курсы по рабочему контролю. Разруха, саботаж. На фабриках нет хлопка, топлива. В новой губернии жесточайший голод.

Вот она, «Красная губерния», вся как на ладони. Здесь проживает почти полтора миллиона человек.

С тех пор как Михаила Васильевича поставили во главе губернского совнархоза, товарищи в шутку называют его «красным губернатором».

По решению правительства он должен провести национализацию крупной промышленности в Иваново-Вознесенской губернии, установить государственное управление промышленным производством.

Нет, ничем подобным ему еще не приходилось заниматься. Промышленность в губернии на грани развала. Фабриканты и заводчики объединились в общество, чинят всякие пакости.

Позвонила из Москвы Анна Андреевна Додонова, Она теперь заведующая культотделом Моссовета.

— Чем заняты, Михаил Васильевич?

— Национализацией крупной промышленности.

— А я думала, пишете «Историю сибирской ссылки». Заканчивать образование в Политехническом не думаете?

Шутит, конечно. А ему не до шуток. Считал себя экономистом, развивал красивые теории. Вот и берись за все со знанием дела! Что? Ни в одном учебнике нет о государственном управлении промышленным производством? В самом деле, прискорбно. Революция, брат! Сперва организуй это государственное управление, а уж потом напишут учебники… Все только рождается из хаоса, только начинает обретать административные и экономические формы.

Образовать губернию куда легче, чем управлять ею! Общество фабрикантов и заводчиков разогнали «ввиду фактического перевода фабрик и заводов в управление рабочих и полного устранения частновладельческого почина». Никакого почина! Хватит.

Он расхаживает по своему кабинету, заложив руки под солдатский ремень. Глаза воспаленные.

— Производительные силы губернии… — говорит он Фурманову. — Вы знаете, что это такое?

— В общих чертах.

— А я даже в общих чертах не знаю. Три года зубрил политэкономию. Перед нами явление невиданное — социализм. Мы и есть первые создатели практики социализма, его экономики. И начинать вынуждены почти на голом месте. Вот мне самому приходится распределять запасы хлопка между фабриками. В каком это учебнике написано? Вы что кончали?

— Был учеником торговой школы. Ну, реальное училище в Кинешме. В университете — на юридическом, на филологическом. Фунт черного на весь день. Не окончил. Война… Санитарные курсы. Санитарный поезд Земсоюза.

— Будем учиться вместе заново. А главная проблема — накормить рабочих. Вы соприкасались с торговым делом. Я знаком с читинскими кооперативами. Вот и подумаем, как раздобыть хлеб.

— За деньги?

— За деньги и за мануфактуру. Натуральный обмен. А не послать ли нам по другим хлебным губерниям своих агентов? Скажем, в Вятскую, в Казанскую, в Саратовскую, в Уфимскую… Думаю, правительство разрешит.

Это была крайняя мера, и она не решала продовольственного вопроса. Правда, удалось открыть бесплатные столовые для рабочих. Фрунзе поехал в Москву, в Совет Народных Комиссаров. Москва тоже голодала. Вернулся ни с чем. Но только так показалось.

Ленин помнил Арсения, знал, в каких трудных условиях ему приходится работать, знал о создании «Красной губернии». Нежданно-негаданно в Иваново-Вознесенск прибыл эшелон с пшеницей, тридцать шесть вагонов крупного рогатого скота, два вагона растительного масла. Из Царицына. По личному распоряжению Ленина! Для рабочих столовых. А потом вагоны с хлебом и мясом стали приходить регулярно. Фрунзе подсчитал: почти три миллиона пудов хлеба, около полумиллиона пудов мяса, масла и рыбы. Это была забота правительства о «Красной губернии». Хотелось плакать.

И вот телеграмма от Ильича: организуйте продотряды!

Поход против кулачества. Фрунзе направил вооруженные отряды рабочих в деревни. Опустели фабрики. Гудки не будили ивановцев по утрам. После Москвы и Питера по количеству созданных продотрядов Иваново-Вознесенская губерния вышла на первое место. Фрунзе сам повел их в деревню.