Артиллерийская бригада, как и дивизия, в которую она входила, как и все армии Западного фронта, готовилась к наступлению. Укомплектовывались дивизионы. На полигоне отрабатывались отдельные задачи. Вот артиллерийский офицер сидит в окопе и руководит оттуда стрельбой батареи по проволочным заграждениям, чтобы пробить в них шрапнельными пулями проходы, в которые могла бы броситься в атаку пехота. И еще задача: тяжелая батарея «противника» обстреливает почти во фланг нашу батарею. Командир с наблюдательного пункта передает по телефону команды. Старший офицер на батарее наблюдает за правильностью работы номеров.
— По ровикам! — лихо командует он, и солдаты прячутся в маленькие окопчики, вырытые около орудий. По ночам взлетают красные ракеты, вспыхивают прожектора.
Каждый день со станции подвозили снаряды. Всякие. Полевой генерал-инспектор артиллерии объяснял командирам дивизионов, как производить стрельбу семидесятишестимиллиметровыми химическими гранатами. Стрельба ими достигала цели лишь при выпуске в короткий промежуток времени большого количества снарядов. Одиночные выстрелы не допускались. Были еще зажигательные, светящиеся снаряды. Зажигательная шрапнель с пламеносными пулями системы Горюнова отличалась от обычного типа шрапнели только тем, что вместо пуль она наполнялась медными гильзочками с зажигательным составом, переложенными мешочками с черным порохом. При разрыве шрапнели гильзочки выталкивались, летели вперед с воспламенявшим их составом и, попадая в препятствие, зажигали его. Термитный снаряд Стефановича имел иное устройство: вместо пуль или гильзочек все пространство над разрывным зарядом было заполнено смесью порошкообразного алюминия и окиси железа. Светящиеся гаубичные снаряды представляли собой обыкновенную шрапнель, но вместо пуль в нее вкладывались светящиеся ядра из бенгальского огня с прикрепленными к ним парашютами.
Здесь имелось почти все, что изобретательный ум придумал для массового уничтожения людей.
Вольноопределяющийся появлялся на полигоне, сводил знакомства с номерами и с командирами батарей. Но так как он был всего-навсего вольноопределяющимся, то никто особого интереса к нему не проявлял. А он присматривался ко всему. Он любил технику, а военная техника вызывала у него повышенный интерес. Знать в мельчайших подробностях то, как делается война, сам механизм войны…
С каким-то малозначащим поручением от штаба артбригады вольноопределяющемуся удалось побывать на передовых. Ведь он был самым незанятым человеком, и его часто использовали как посыльного. Ночью австрийцы под прикрытием огня на одном из участков перешли в атаку. Было светло от сияния ракетной сети, которую пустил противник над нашими укреплениями. Ревело, выло и грохотало багровое пламя рвущихся снарядов. В ушах сначала стоял сплошной гул. Потом слух притупился — был только тонкий звон где-то внутри, в мозгу. Когда канонада оборвалась и австрийские цепи двинулись вперед, бросились в контратаку русские солдаты под визг пуль и треск пулеметов. В мутном багровом отблеске вольноопределяющийся видел чьи-то искаженные лица, взметывавшиеся руки и кроваво блестевшие штыки. Перед заграждениями среди взрытой земли, вырванных кольев и перепутанной проволоки он увидел солдата. Солдат кричал. Схватил солдата, перекинул его руку через свое плечо и, пригнувшись, побежал в тыл, спотыкаясь о комья земли и проволоку.
Удалось познакомиться с первыми летчиками. Старший инструктор поручик наставлял летчика: «Забудь, Петя, о своих пяти чувствах и доверься исключительно шестому. И боже тебя избави скользнуть на крыло: запомни — «Парасоль» из штопора не выходит! Как-то в самый разгар драки мой пулемет заело, и я уже подумывал отказаться от преследования, когда увидел, что немец неуправляем. Оказалось, последней очередью оторвало шарнир руля глубины, и ему пришлось сыпаться на наше расположение. Правда, мне в тот раз тоже пришлось сменять стойку на «Ньюпоре» и альтиметр, разбитый пулей. Но это все ерунда. Когда меня действительно бросило в пот, так это был штопор на «Парасоле». Представляешь?»
Чужая, непривычная для уха терминология. Но все это лишь частности.
Ему, имеющему солидную теоретическую подготовку по многим военным вопросам, было легче разобраться во всем, чем командирам дивизионов и батарей, чем начальнику артбригады и даже командующим фронтами, ибо у него уже давно выработался философский подход к войне, подход с особой точки зрения. Он-то был твердо уверен, что войны не придуманы людьми специально, война — лишь одна из областей проявления практической деятельности людей. Отмахиваться от изучения войны, корчить из себя брезгливого пацифиста — занятие по меньшей мере вредное. Сейчас он познавал частности. Его представления об армии как бы материализовались, воплотившись в конкретные полки, дивизии, армии, в разнообразную военную технику, без которой воевать уже нельзя. Он присутствовал при зарождении совершенно нового вида военного искусства — оперативного искусства, еще никем не изученного и не имеющего пока названия. Он видел, что современная оборона насыщена огнем, как никогда до этой войны, резко возросли плотности артиллерии, удельный вес пехоты снизился.
Как исследователь, попавший в ту заветную страну, о которой знал лишь из книг, он на каждом шагу делал открытия. Это была его военная академия с наглядными пособиями: пушки, проволочные заграждения, полтора миллиона солдат, сгруппированных в полки и бригады, ураганный огонь на передовых позициях.
В артбригаде Фрунзе обжился, обзавелся среди солдат и нижних чинов друзьями. Оказывается, и тут, на батареях, были большевики из мобилизованных промышленных рабочих. Были большевики и в полках. Установив с ними связь, он провел совещание и посоветовал создать подпольные ячейки. Действовал он, как всегда, быстро и смело. Он был облечен полномочиями Петроградского и Московского комитетов партии, инициативной группы Минска, и его советы воспринимались как директивные указания.
Наступление Западного фронта началось не пятнадцатого июня, как намечалось, а только третьего июля. Трудно понять, на что рассчитывала царская ставка, бросив в наступление всего лишь три дивизии. Наступление провалилось. Инициативу еще на месяц раньше перехватил Юго-Западный фронт. Вопреки всем планам ставки, он сделался главным фронтом. В историю наступление Юго-Западного фронта вошло как Брусиловский прорыв. Западный фронт по-прежнему топтался на месте, отсиживался в траншеях и медленно, но неуклонно разлагался.
Вскоре Фрунзе почувствовал, что дивизия, бригада — все-таки узкий участок. Удалось создать здесь крепкое партийное ядро, которое послужит трамплином для развертывания работы во всех полках Третьей и Десятой армий. Дальнейшее пребывание в бригаде бесполезно. Сейчас нужен общий партийный штаб, способный охватить и фронт и тыл. Такой штаб можно создать лишь в Минске под прикрытием Земского союза. Отсюда потянутся нити во все армии фронта, на передовые позиции, в прифронтовую полосу, на распределительные пункты, а также в города и волости Минской и Виленской губерний. Важно, чтобы в действующую армию вливались люди, уже оппозиционно настроенные к войне, к самодержавию, к двору. Работа в Земском союзе даст возможность часто выезжать на фронт.
К тому же его деятельность в Ивенце, видно, не осталась незамеченной жандармами. К нему стали присматриваться офицеры. Командир пятой батареи, например, отведя его в сторону, прямо сказал, что не потерпит агитации среди своих подчиненных. Возможно, кто-нибудь выболтал кое-что или донес. Мало ли своих шпионов насадило командование в каждом полку, в каждом дивизионе! Вскоре вольноопределяющийся Михайлов был отчислен из артбригады «по болезни». Врачебная комиссия установила, что он просто-напросто хромой. К тому же человеку с хронической болезнью желудка не место на войне. Туберкулезный процесс, правда, прекратился, но кто его знает?..
Фрунзе тепло простился с ефрейтором Оглезневым.
— А вы, Михаил Александрович, все-таки не забывайте нас, наведывайтесь, — попросил ефрейтор. — Предателя мы выследим, и, ох, плохо ему придется! Теперь у нас в мастерских своя ячейка, так что уж подбрасывайте нам прокламаций.
