Боль и разочарование придут позже, как и недовольство собой. А пока…

Пока она снова подчинялась сильной и разрушительной воле вождя, позорно сбегая в негу, полную порочной чувственности и удовольствия.

Жесткие и мозолистые ладони, что ласкали ее налившиеся от желания грудь, чувствительный живот и поясницу, очень быстро сделали ее влажной. И поэтому когда пальцы Шах-Рана коснулись ее лона, мужчина самодовольно ухмыльнулся — его рабыня была готова и плыла от возбуждения, как и он сам.

Переместив девушку таким образом, чтобы она оказалась верхом, вождь быстро ослабил завязки на штанах и освободил давно крепкую и горячую от вожделения плоть. И безошибочно ткнулся членом между распахнутыми бедрами в упругую и сочащуюся соками глубину, сжимающуюся и пульсирующую вокруг его члена сладостным кольцом.

Снова вскрикнув, Анифа что есть силы вцепилась ногтями в мужские плечи. А потом и вовсе прижалась обнаженной грудью прямо к лицу вождя, и тот, воспользовавшись этим, жадно вонзил зубы в ореол соска перед собой. Девушка взвизгнула:

— Больно!

Но Шах-Ран лишь утробно и глухо зарычал. И, крепко обхватив точеные женские бедра, стал бешено и яростно насаживать девушку на себя, приподнимая и снова опуская максимально низко, на всю свою длину. И при этом — жестко сжимая мягкую и податливую кожу своими сильными пальцами.

В какой-то момент, выглянув из-за плеча рабыни, мужчина неожиданно поймал взгляд какого-то караванщика. Торговец смотрел на них прямо и зачарованно, без капли стеснения или осуждения. А, поняв, что его застали за подглядыванием, не стушевался и не отвернулся. И даже криво улыбнулся.

Шах-Ран зло рыкнул и дернулся внутрь рабыни по-особенному сильно, вызвав у той очередной болезненный крик. Необоснованная на этот раз ревность гулко толкнулась в него, вызывая недоумение и ярость, но вместо того, чтобы остановиться, мужчина только увеличил темп своих рывков, добавляя к движениям бедер Анифы и собственные толчки, делая погружение своего члена в горячее нутро рваными, но глубокими и болезненными для девушки, но при этом задевая какие-то особые и уже хорошо знакомые ему точки внутри нее и приближая ту к заветному пику.

Кончила Анифа шумно и ярко, содрогаясь всем телом и задыхаясь. Крепко обхватив его голову руками, девушка всхлипывала и дергалась на мужчине, машинально продолжая двигаться вверх и вниз, обильно орошая своей влагой не только мужскую плоть, но и ткань штанов. Капельки пота на ее лбу и плечах красиво замерцали в отсветах костра, а ресницы затрепетали, словно бабочки, распахнулись и явили одурманенный и ошеломленный от полученного наслаждения глаза.

Хашим поймал этот момент и, не удержавшись, улыбнулся. Он стал свидетелем красивого зрелища, сочного и вкусного. Будет о чем рассказать по возвращению в родной город. А, может, он и не будет никому и ничего рассказать, предпочтя оставить сладкие воспоминания для единоличного пользования. Тем более, что его словам вряд ли кто-либо поверит. Ведь одно дело — видеть, и совсем другое — услышать и поверить на слово.

Торговец не удивился, когда вождь неожиданно поднялся на ноги и, крепко прижав к себе девушку, пошел прочь. Это его даже рассмешило, так как такой поступок был больше похож на бегство. Будто ребенок, Шах-Ран решил потешить свое эго и похвастаться своей игрушкой. Но, осознав чрезмерное и неприятное для него внимание к ней, пришел в ярость и даже не подумал, как это может выглядеть со стороны.

А выглядело это почти мило. И будь Хашим человеком иного склада или характера, такое демонстративное поведение вождя вызвало бы у него жалость.

Но нет. Торговец искренне восхищался силой и властностью Шах-Рана, его умом и самодостаточностью. А чувство собственничества всегда было отличительной чертой таких мужчин. И вряд ли это можно было назвать их слабостью.

Да и нельзя просто взять и отменить красоту и достоинство рабыни с экзотической внешностью. Такая девушка была одной на тысячу. Опыт профессионального торговца и человека с Востока подсказывал ему — Анифа была настоящим бриллиантом, которому нужна была лишь профессиональная огранка и достойная оправа, не больше. Она была настоящим воплощением женственности и чувственности, покорности и дерзости, сладости и непревзойденной нежности. Такие сильные мужчины, как Шах-Ран и Рикс, не тянутся к пустышке. На уровне инстинктов они чувствуют, что могут позволить себе расслабиться с ней и растворится в своих чувствах к ней. А все потому, что она достойна. И сильна своим духом. Она может выдержать и их мужественность и их силу, которые более слабых женщин может сломать и не позволить выстоять против слишком мощного напора.

Одним словом, редкая драгоценность.

В иных руках и при ином обращении эта девушка стала бы настоящей царицей и покорительницей сердец. И можно только догадываться, каким именно образом она попала в руки Шах-Рана. И какой будет ее дальнейшая судьба.

По пробуждению Анифа сразу почувствовала жуткое недомогание, очень похожее на то состояние, в котором ее оставила совместная ночь с Шах-Раном и его побратимом. Низ живота ныл, промежность и анус неприятно саднили, а мышцы рук и ног, а также челюсть нещадно болели. Этой ночью вождь был чрезмерно напорист и несдержан, и на ее теле наверняка появились новые ссадины и гематомы.

Осторожно приоткрыв глаза, девушка не без труда сфокусировала взгляд и через туманную дымку дремы посмотрела на едва различимый при свете затухающего очага свод шатра. Тихонько перевела дыхание и снова смежила веки.

Не для того, чтобы снова погрузиться в сон.

А лишь для того, чтобы настроиться и приготовиться к новому дню.

И вдруг острая мысль пронзила ее голову подобно тонкой игле. Раскаленным жалом вошла в висок, вызывая почти физическую боль, а после растекаясь железом под костью.

“Мне жаль… Но я не смогу”.

Понимание тщетности своей изначальной затеи приходило медленно, но неумолимо. С каждым днем, с каждой минутой своей жизни под покровительством вождя она изменялась и перестраивала собственную натуру, чтобы уже не просто выжить, а чтобы совсем не пасть духом и не погрузиться в ощущение собственной ничтожности и несовершенства.

Познавая собственный характер, познавая мир вокруг себя, в котором вождь степняков сиял подобно горячему и яркому полуденному солнцу, она видела собственную незначительность и незначительность других людей. Признание его силы и власти над собой вошло в ее сердце и саму душу, растворилось в крови и пронзила каждую клетку ее маленького и нежного тела.

А еще откуда-то взялась благодарность. Несмотря на всю жестокость и всю свою ярость, Шах-Ран не виделся ей человеком бесчестным и равнодушным. В своем стиле, в своем характере, мужчина заботился о ней и оберегал. Может быть, незаметно для кого-то другого. Может, слишком уж ничтожно по сравнению с вниманием законных супругов к своим женам.

Да, в постели он был сущим зверем. Но по сравнению с мужчинами, которые брали ее до вождя, Шах-Ран был даже внимателен к ее потребностям. Иначе его ласки, порой очень жесткие и балансирующие на грани боли, не приносили бы ей удовольствие и она не растворялась бы в наслаждении и не исходилась всем своим нутром от всепоглощающего экстаза. До звездочек в глазах. До исступленных криков и всхлипов от слишком сильных и сладких ощущений.

В его руках она стала женщиной — чувствующей и понимающей собственной тело. Желанной. Соблазнительной.

Хотя и до вождя ее желали многие.

Слишком многие.

Но с Шах-Раном…

С ним даже мужское желание чувствовалось иначе. Острее. Ярче.

Светлее.

Шах-Ран восхищался ею. Был почти болезненно привязан. Как к редкой и очень симпатичной зверюшке.

Но от этого, конечно, она не лишилась статуса рабыни. И вместе с тем приобрела новый — наложницы вождя. Пока — самой любимой, несмотря на то, что он продолжал делить постель с другими женщинами из своего гарема, хоть и не так часто, как до ее появления.