Паран пригляделся к Ворчуну. За полосками татуировки скрывалось лицо человека, много повидавшего на своем веку. Закаленного, мужественного; теперь, когда в его крови текла сила бога, глаза стали похожи на тигриные. Но вокруг них — характерные морщинки, какие бывают у тех, кто часто улыбается.

— Я думаю, Трейк сделал мудрый выбор, — сказал Паран.

— Если Усатый ждет от меня почитания или принесения обетов и клятв, тогда он просчитался. По правде говоря, я ведь даже не люблю сражаться. Я не воин и никогда не мечтал им быть. Ума не приложу, как я буду служить богу войны!

— Уж лучше ты, чем какой-нибудь кровожадный болван с приплюснутым лбом. Я уважаю людей, которые не торопятся обнажать меч. Сейчас куда больше тех, кто готов убивать по любому ничтожному поводу.

— Здесь я с тобой не согласен, капитан. В отличие от меня ты не видел Капастан до вторжения. Могу тебе сказать: никто в городе особо не рвался в бой. Ни жрецы, ни их джидраты. Даже «Серые мечи». Если бы можно было хоть как-то всего этого избежать… — Ворчун поежился. — Думаешь, мне хотелось биться с паннионцами? Кабы не гибель Харло и не Каменная, я бы шмыгнул в подземелье и торчал там сейчас вместе со всеми.

— Каменная — это твоя подруга со сломанной шпагой, да? А кто такой Харло?

Ворчун отвернулся:

— Дружок мой. Вместе ехали в Капастан. Его убили еще по пути сюда. — В словах даруджийца ощущались неприкрытая боль и горечь утраты. — Я ввязался в эту заваруху, когда узнал, что с запада идет на подмогу ваша малазанская армия. А вас-то чего сюда потянуло?

— Временное помрачение рассудка случилось. Перебили всех врагов, что были вокруг, и отправились искать новых.

— Солдатские шуточки, — невесело усмехнулся Ворчун. — Да уж, мне этого не понять. Вот скажи, неужели для тебя так важно постоянно сражаться?

— Для меня — нет. А вот для таких, как Дуджек Однорукий и Скворец, — это основной смысл жизни. Они творят историю. Им дана сила командовать и вести за собой других. Наши ученые жалуются: им постоянно приходится вносить поправки в карты Малазанской империи. Что касается солдат, идущих за Дуджеком и Скворцом… для них это образ жизни. Вероятно, это единственное ремесло, которым они владеют. Солдаты и командиры нуждаются друг в друге. Так что они сообща творят историю.

— Но ведь иной раз бывает, что военачальники — полные идиоты, отправляющие бойцов на бессмысленную смерть?

— Я еще не видел солдата, который не жаловался бы на своего командира. Любой вшивый пехотинец крепок задним умом и после сражения обязательно найдет кучу просчетов в стратегии и тактике полководцев. Но могу без преувеличения сказать: в малазанской армии с самого начала так повелось, что большинство ее офицеров не зря едят свой хлеб. Люди эти суровые, но справедливые, в юности сами тянувшие солдатскую лямку. Я хоть и родился в знатной семье, но оправдывать наших аристократов не собираюсь. Они ищут пути полегче, используя связи и подкуп. Ясное дело, это подрывает устои армии. У меня тоже была возможность избрать более легкий путь. Возможно, сейчас я бы уже был военным наместником. Кулаком, как у нас говорят. И причиной тому оказались бы отнюдь не мои личные заслуги, знания и опыт, а все те же протекции и взятки нужным людям. Императрица Ласин распознала угрозу здоровью армии, но, увы, слишком поздно.

— Тогда почему она объявила Дуджека Однорукого вне закона?

Парана этот вопрос застал врасплох.

— Должно быть, некие закулисные игры, о которых я не имею ни малейшего представления. Возможно, Ласин соблазнилась сиюминутной выгодой, не подумав о последствиях.

— По-моему, ты сам не больно-то веришь в то, что плетешь, — хмыкнул Ворчун. — Ты же только что расхваливал мне малазанских командиров. Уж Дуджек явно не юлил и не искал себе выгоды. Чем же, интересно, Однорукий так прогневал вашу императрицу, если она буквально вытолкнула коленкой под зад своего лучшего полководца?

— Я знаю не больше твоего, смертный меч. Краем уха слышал о какой-то давней личной вражде, существующей между Дуджеком и Ласин. Возможно, старые раны заныли, и императрица сделала то, что сделала.

— Капитан Паран, для малазанского офицера ты слишком откровенен. Учти, я ведь тебя за язык не тянул. Вообще-то, ты мог сразу заявить, что подобные вещи меня не касаются. Я восхищаюсь твоей честностью и искренностью, однако имей в виду: в другое время и при других обстоятельствах это может привести тебя на виселицу.

— Я тебе еще не все сказал, смертный меч, и не знаю, куда меня приведет то, что ты услышишь дальше. В Колоде Драконов появился новый Высокий дом, требующий признания. Его создал Увечный Бог. На меня давят со всех сторон. Я слышу разгневанные голоса богов, требующих, чтобы я отказал этому дому в праве на существование. Никому не пожелаю ответственности, которая вдруг свалилась на мои плечи. Должен ли я благословить дом Цепей? Возражения против этого весьма серьезны, и я не нуждаюсь в подсказках богов. Я и сам понимаю, чем чревато признание дома Цепей.

— Тогда в чем сложность, капитан?

— А вот в чем. Где-то глубоко внутри меня звучит одинокий голос. Совсем тихо, почти неслышно. И вот этот голос требует прямо противоположного. Он настаивает на признании дома Цепей и утверждает, что я обязан благословить право Увечного Бога на вхождение его творения в Колоду Драконов.

— И чей же голос нашептывает тебе такие безумства?

— Похоже, мой собственный.

Ворчун умолк, однако его тигриные глаза пристально рассматривали Парана. Капитану стало не слишком уютно под этим взглядом. Наконец смертный меч отвернулся в сторону и произнес:

— Я почти ничего не знаю о Колоде Драконов. С ее помощью гадают, верно? Никогда этим не интересовался.

— Как и я сам.

Ворчун вдруг громко расхохотался, и смех его эхом раскатился вокруг.

— Помнишь, о чем ты мне недавно говорил? Человек, ненавидящий сражения, больше подходит для служения богу войны, чем какой-нибудь кровожадный тип. Если следовать этой логике, то, наверное, предпочтительнее, чтобы Колодой Драконов распоряжался тот, кто ничего не знает о ней, а не тот, кто занимался гаданием всю жизнь.

— А пожалуй, в твоих словах есть резон. Но я все равно ощущаю какую-то растерянность.

— Так и должно быть, — заявил Ворчун. — Моего бога ужасают твои слова о признании дома Цепей. Я чувствую, как его прямо-таки передергивает. Но я уже говорил тебе, что не являюсь приверженцем Трейка. Мало ли что он думает, у меня своя голова на плечах имеется. Если у Трейка трясутся поджилки на всех четырех лапах, то мне до этого дела нет.

— Ворчун, меня изумляет твое бесстрашие. Ты не видишь никакой опасности в том, чтобы узаконить дом Цепей. Но почему?

Даруджиец пожал могучими плечами:

— Ты нашел правильное слово. Вот именно: узаконить. Ведь сейчас Увечный Бог находится вне игры. Стало быть, он не связан никакими правилами.

Паран выпрямился, словно бы от внезапного толчка в спину.

— А ведь ты прав. Так оно и есть. Если я благословлю дом Цепей, мое решение… свяжет Увечного Бога.

— Да. Он станет еще одним равноправным игроком. Сейчас Увечный Бог вступает в игру, когда это ему выгодно. Официально признав его дом, ты прекратишь самовольные вмешательства и заставишь его подчиняться общепринятым правилам. Во всяком случае, так это видится мне. Когда ты сказал, что тебе хочется узаконить дом Цепей, я подумал: ну и чего тогда мучиться из-за пустяков? Мне такое решение представляется вполне разумным. Мы считаем богов умнее нас, а они порой бывают такими бестолковыми. Вот тогда-то они и заставляют смертных думать вместо себя. Мой тебе совет, капитан: послушайся своего внутреннего голоса.

— Хороший совет.

— Может, да, а может, и нет. Кто знает? Не удивлюсь, если Трейк и другие боги за это отправят меня жариться на вечном огне Бездны.

— Я составлю тебе компанию, — улыбнулся Паран.

— Хорошо, что мы оба терпеть не можем одиночества.

— Это солдатский юмор, Ворчун.