Сделав еще один шаг, Мхиби вдруг поняла, что движется не она сама, а лишь ее разум. Он покинул тело и теперь блуждает по пещере, разыскивая прикованного зверя.

— Кто здесь? — Голос испугал ее: он был человеческий, полный боли. — Кто идет?

Рхиви не знала, как ответить, и произнесла первые слова, пришедшие ей в голову:

— Это я.

— А кто ты такая?

— Я… мать.

Смех мужчины прозвучал хрипло и грубо.

— Новая игра, да? Я ведь прекрасно знаю, Матерь, что ты бессловесна. И никогда не обладала даром речи. Ты скулишь и всхлипываешь, ты предостерегающе рычишь. Ты издаешь тысячи других звуков, возвещая о своих потребностях, но при этом не говоришь. Все это я хорошо изучил.

— Я… просто мать.

— Уйди, мне и так тошно. Я хожу по цепи, протянутой внутри своего разума. Это место не для тебя. Найдя его, ты, должно быть, решила, что разрушила последний мой оборонительный барьер. Ты думаешь, будто все обо мне знаешь. Но у тебя нет права находиться здесь. Мне кажется, будто я смотрюсь в зеркало и вижу в нем свое лицо.

— Я чувствую, что на меня глядит незрячий глаз. Мало того, он даже не человеческий. Я не сразу поняла это, но теперь знаю наверняка.

— Ты и твои соплеменники играли с зимой. Вы думали, что Омтоз Феллак — это и есть зима. Но вы так и не поняли суть настоящей зимы: не той, что порождена магией, а другой. Настоящая зима наступает, когда холодеет земля и перестает греть солнце, когда дни становятся короче, а ночи длиннее. Провидец, лицо, которое ты сейчас показываешь мне, — это лицо зимы. Лицо бога. Лицо волка.

— Мое дитя знакомо с волками, — сказала Мхиби.

— Еще бы твоему сыну их не знать.

— У меня нет сына. Только дочь.

— Провидец, ты намеренно искажаешь правила, чтобы испортить игру. Очень глупо с твоей стороны.

— Ты принимаешь меня за кого-то другого. Я — всего-навсего старуха из племени рхиви. Дочь желает моей смерти. Но она не позволяет мне просто умереть. Нет. Она натравливает на меня волков, которые гонятся за мною, чтобы вырвать душу. Волки наполняют все мои сны, но здесь мне удалось скрыться от них. Я пришла сюда, чтобы они меня не нашли.

Мужчина рассмеялся вновь.

— Провидец сделал это место моей тюрьмой. Я знаю, что так оно и есть. А ты — всего лишь приманка безумия, один из чужих голосов, звучащих в моей голове. Тебе со мной не справиться. Знай ты мою настоящую мать, тогда обман, быть может, и удался бы. Однако тебе не под силу проникнуть в мой разум и украсть оттуда эти знания. Здесь есть бог… и он, оскалив пасть, оберегает свои тайны. И даже твоя дорогая мамочка, Провидец, которая цепко держит меня в своих объятиях, не решается спорить с ним. Да он мог бы давным-давно встать против тебя у врат этого магического Пути. Он бы запросто изгнал тебя оттуда, яггут. Всех вас. Но он был потерян. Забыт. Однако имей в виду: теперь я помогаю ему. Я помогаю ему найти и вновь обрести себя. Его сознание пробуждается, Провидец.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила Мхиби дрожащим от отчаяния голосом.

Выходит, она забрела совсем не туда. Вместо спасения здесь ее ожидала темница чужого безумия.

— Я пришла сюда за смертью.

— Ты не найдешь ее тут. Его костлявые руки не дадут тебе смерти.

— Я спасаюсь бегством от своей дочери.

— Бегство — это ложь, иллюзия. Даже здешняя Матерь это понимает. Она знает, что я — не ее ребенок, однако ничего не может с собой поделать. Ее до сих пор одолевают воспоминания о тех временах, когда у нее были дети. Одни любили ее, тогда как другие предали и обрекли на вечные муки.

Она никогда не пыталась сбежать отсюда. А когда вдруг почувствовала, что свободна, то ужаснулась. Ее привычный мир превратился в прах. Оказалось, что ее дети давно мертвы и погребены в курганах. Ничего удивительного: без матери они быстро зачахли и погибли. И тогда она обратила взор к тебе, Провидец. Она сделала тебя своим приемным сыном. Она в полной мере показала тебе твою силу, надеясь, что ты поможешь восстановить ее мир. Она воскресила своих мертвых детей и велела им заново отстроить город. Но все оказалось ложью. Именно обман и свел ее с ума. Вот тогда-то ты и завладел ею. Приемный сын вновь сделал свою мать узницей. Как видишь, с пути собственной жизни сбежать нельзя. Пока ты еще не готов воспринять эту истину, Провидец. Но время непременно придет.

— Моя дочь тоже сделала меня узницей, — прошептала Мхиби. — Неужели это проклятие всех матерей?

— Это проклятие любви.

Слабый вой разнесся в темном воздухе.

— Слышишь? — спросил у рхиви невидимый собеседник. — Это моя возлюбленная подруга. Я давно искал ее. Очень давно. И вот она наконец-то возвращается. — (Мхиби показалось, что последние слова произнес уже не человек.) — А теперь я ей отвечу.

Его вой буквально вытолкнул женщину сперва из пещеры, а затем и из леса, где росли черные ели. Она обнаружила, что вновь находится среди бесплодной северной равнины.

Мхиби закричала.

И волки ответили ей. Торжествующе.

Они вновь нашли свою жертву.

Чья-то рука коснулась ее лица.

— О боги, у меня просто мороз по коже.

Голос был знакомым, однако Мхиби не могла вспомнить, кому он принадлежит.

— Есть вещи, которые превосходят наше понимание, Мурильо, — сказал другой мужчина. — Взгляни-ка на ее щеку. Видишь?

— Наверное, поцарапала себя во сне.

— Друг мой, да ей и руки не поднять. И потом, у нее под ногтями нет крови. Эти раны нанес ей кто-то другой.

— О чем ты говоришь? Я же все время был здесь, рядом с ней. Ни на шаг не отлучался. Даже безумная рхиви с гребнем сегодня не приходила. Когда я в последний раз заглядывал в повозку, на щеке у Мхиби не было этих царапин.

— Потому я и говорю: здесь кроется какая-то тайна.

— Знаешь, Колл, не нравится мне все это. Ну как ночные кошмары могут выплескиваться в реальный мир? Что бы ни преследовало бедняжку во сне, разве это способно покалечить ее физически?

— И тем не менее доказательства перед тобой.

— Я уже боюсь доверять своим глазам. Колл, так дальше продолжаться не может.

— Согласен, Мурильо. Как только доберемся до Капастана, то при первой же возможности…

— Да уж, ни минуты лишней не задержимся. А теперь хватит слов. Разворачивай повозку. Нужно найти пару волов — и в путь. Чем раньше мы окажемся в городе, тем лучше.

Центральная часть громадного дворца — самое его сердце — скрывалась внутри скалы. Морские волны, рождавшиеся к востоку от бухты, яростно бились о подножие утеса, и поверхность его не успевала просыхать от брызг. Берега Коралловой бухты густо усеивали обломки кораблей и лодок. Восточная граница залива была отчетливо видна даже в пасмурную погоду: там его воды резко сменялись чернильной глубиной океана. Городская гавань представляла собой узкую извилистую расселину в подветренной стороне утеса, этакий бездонный подводный каньон, который практически рассекал город надвое. Гавань не имела внутренней акватории, где могли бы швартоваться корабли, которым не хватило места у причалов. В этом порту не было ни доков, ни пристаней. На крутых каменных уступах высекли длинные узкие пирсы, к которым вели деревянные мостки. Но даже когда корабль подходил к причалу, он не мог бросить якорь или закрепить канаты. Никакой якорной цепи не хватило бы, чтобы достичь дна, а причальные кольца, ориентированные на верхнюю кромку прилива, располагались так высоко, что и не дотянуться.