И, всплеснув руками, коротышка удалился. Мул послушно двинулся за ним.
Колл и Мурильо растерянно глядели вслед земляку.
— Если бы молот Бруда коснулся его сальной макушки… — начал Колл.
— …то молот этот попросту соскользнул бы вниз, — докончил его мысль Мурильо.
— Похоже, что так.
— Миру еще повезло, коли он затерялся среди извилин мозга Круппа. А представь, если бы мир попал в один из его вонючих носков?
— Ни слова больше, Мурильо, не то я сейчас исторгну обратно весь ужин!
Карга сложила уставшие крылья, казавшиеся ей свинцовыми, и понеслась вниз, держа путь к шатру Каладана Бруда. Как ни была она утомлена полетом, возбуждение и любопытство оказывались сильнее. К северу от спящего лагеря из трещины в земле все еще сочилась отравленная кровь Спящей Богини. Когда произошел взрыв, Карга находилась далеко отсюда, над горами Видений. Она в то же мгновение безошибочно поняла, чем он вызван. Тут могла быть только одна причина — прорвавшийся гнев Воеводы.
Всякий раз, ударяясь о землю, молот Каладана Бруда менял ее облик. Даже в кромешной темноте Карга различала очертания новорожденных базальтовых гор, поднявшихся посреди Серпинской равнины. И магия, исходящая из крови Огни, тоже была ей знакома очень хорошо.
Прикосновение Увечного Бога. В жилах Огни происходили изменения. Павший превращал ее кровь в свою.
«И ее вкус я помню слишком хорошо, ведь кровь эта была для меня материнским молоком. Когда-то очень давно. Для меня и для всего моего рода».
Мир опять менялся, и Карга ликовала. Душа каждого великого ворона пребывала в радостном волнении. Прочь сонливость! Давно уже Карга не ощущала себя настолько живой.
Она скользила в теплых воздушных потоках. Плавность спуска нарушали невидимые «карманы» холодного воздуха — остатки завихрений, вызванных дневной вспышкой гнева Каладана Бруда. Вскоре птица мягко опустилась на землю перед шатром Воеводы.
Внутри было темно. Тихо каркнув, Карга пролезла в узкую щель полога.
— Только не вздумай заводить разговор о том, что случилось днем, — загремел из темноты голос Бруда.
Воевода сидел на койке, обхватив голову руками.
— Как пожелаешь, — не стала спорить Карга.
— Давай докладывай, что узнала.
— Слушай… Сначала про Аномандера Рейка. Пока у него все идет превосходно. Семя Луны незамеченным вошло в пределы Паннионского Домина и до сих пор остается невидимым. Мои дети летают над землями империи Провидца. Могу сказать, я собственными глазами видела то же, что и они, и потому ни один из их рассказов не вызывает у меня сомнений.
— Оставь подробности на потом. Значит, Семя Луны успешно добралось до места назначения. Хорошо. Помнится, я просил тебя слетать в Капастан. Ты была там?
— Разумеется. Я провела там весь первый день и первую ночь осады.
— И каково твое мнение?
— Город долго не продержится. Защитники — просто герои. Но Капастан зажат в плотное кольцо оголтелых тенескариев. Ты бы их видел!
— Нужно будет пересмотреть расположение черных морантов.
— Это излишне, Воевода. Они находятся именно в тех местах, какие определил для них Дуджек Однорукий.
Карга попрыгала на месте, глядя на Каладана Бруда вначале одним, а затем другим глазом, некоторое время поколебалась, а затем сказала:
— У меня есть еще одна новость. Весьма примечательная. Желаешь услышать?
— Не тяни время! Какая еще новость?
— Паннионский Провидец ведет войну на два фронта. Второй — на юге. — (Бруд глядел на нее во все глаза.) — Мои дети видели, как армии Домина отходили с севера и направлялись в сторону Обзора. Что это за враг, я не знаю, но Паннионский Провидец не жалеет магических сил, пытаясь его остановить. Ох, что там творится! Ледяные реки. Целые стены изо льда. Над теми местами просто невозможно летать. Холод пробирает до самых костей. Догадайся, какая эта магия?
— Угадать нетрудно: это Омтоз Феллак — магический Путь яггутов.
— Что-то, как я погляжу, ты не слишком удивлен моим известием. Я думала, оно поразит тебя до глубины души.
— Если говорить о войне на юге Паннионского Домина, это меня по-настоящему удивило. — Воевода встал, накинул на плечи меховое покрывало и начал ходить от стенки к стенке. — А вот Омтоз Феллак… здесь я не вижу ничего необычного.
— Стало быть, Паннионский Провидец совсем не тот, кем кажется.
— У нас с Рейком давно уже были подозрения на сей счет.
— Жаль, что ты не поделился ими со мной, — обиженно каркнула Карга. — Я могла бы поподробнее разнюхать положение дел в Обзоре. Твоя скрытность всем нам только вредит.
— Не обижайся, Карга. У нас не было доказательств. И потом, мы слишком ценим твою пернатую шкурку. Мало ли, какие ловушки там расставлены для незваных гостей? Спасибо за те сведения, что ты раздобыла… Скажи, а Паннионский Провидец по-прежнему в Обзоре?
— Увы, этого нам узнать не удалось. В небе над городом полно кондоров, а они нашу породу не жалуют.
— Никак ты испугалась обыкновенных птиц?
— Они не совсем обыкновенные. Птицы мало чем отличаются от пернатых ящериц. Но те кондоры… я бы сказала, в них было больше от ящериц, чем от птиц.
— Думаешь, они служат глазами Паннионского Провидца?
— Не удивлюсь, если так.
— Тогда приятного мало.
Карга скрипнула крыльями.
— А мясца, случайно, не найдется? Я проголодалась.
— За шатром в канаве полно объедков от ужина.
— Что? Ты предлагаешь мне объедки из канавы? — взвилась она.
— Можно подумать, до сих пор ты клевала с серебряного подноса, — усмехнулся Каладан Бруд.
— Неслыханная дерзость!.. Но если больше ничего нет.
— Увы.
Что-то недовольно каркая себе под нос, великая ворониха пробралась к задней стене шатра.
— В будущем советую брать пример с меня, — сказала она, выбираясь наружу.
— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался Бруд.
Она вновь просунула голову внутрь и потихоньку хихикнула:
— Учись владеть собой — вот что!
Воевода вскочил и бросился к ней, однако Карги в шатре уже не было.
Глава шестнадцатая
Первенцу мертвого семени
Снится отца вздох предсмертный
И крик, что заперт навечно
В родительской глотке…
Зная это, решишься ли ты
Покинуть его хоть на миг?
Первенец мертвого семени
Ведет свою скорбную рать
По дороге, мощенной костями голода,
Где чья-то мать и поет, и пляшет…
Решишься ли ты вместо него
Нежно взять ее за руку?
Первенец мертвого семени
Ходит в дырявых доспехах с чужого плеча,
Но они защищали его
Все эти суровые годы…
Так не смей же судить его строго —
Иначе судьба его станет твоею.
К’аласс. Песнь разбитого сердца
Живое море обступило город со всех сторон. Безумная человеческая волна, поднимаясь все выше и выше, наконец перехлестнула через стены и хлынула внутрь. Движимая голодом, орда тенескариев смяла все заграждения у городских ворот и понеслась дальше, затопляя Капастан.
В четырех сотнях шагов от цитадели несокрушимый щит развернул своего забрызганного кровью скакуна. Лишь специальные конские доспехи уберегали его от участи быть разодранным заживо. Тенескарии хватали жеребца за ноги, пытаясь опрокинуть, и он с холодной яростью бил копытами, ломая нападавшим кости и пробивая им голову.
Крестьянская орда заперла Итковиана и три взвода наемников на невысоком холме, где находилось древнее кладбище. Почти все колонны-гробы были опрокинуты и разбиты, и босые ноги паннионцев поддевали, топтали и давили покойников, давно превратившихся в мумии.
Возле ворот крепости росла груда тел. Тенескарии взбирались по ним, как по лестницам, чтобы перемахнуть через стену и оказаться во дворе. Но там их встречали пики с зазубренными лезвиями. Эти пики ранили и убивали, а захватчики даже не сопротивлялись. У них не было ни оружия, ни навыков сражения. Да, похоже, и инстинкта самосохранения тоже. Его уничтожил голод.