Несколько студентов присвистнули.

– Тридцать баллов – очень щедро. – Ответил Эван, глядя на профессора. – Каковы условия?

– Мы в Беллстриде поощряем смелость и искренность. Потому условие всего одно: нужно прочесть вашу работу вслух. – Ответил тот, и Эван почувствовал, как от волнения у него вспотели ладони. – Вы согласны?

Ну нет, его сочинение было очень личным. Разве он может согласиться пойти на такое перед лицом всей аудитории? Перед лицом Джейн Эйприл Вуд, о которой и писал…

– Давай, Эван! Давай! – Взмолились со всех сторон студенты из его контрады.

– Целых тридцать баллов, чего ты ждешь?! – Не выдержал и сидевший позади Уилл. Привстав, он с силой ткнул Эвана в спину, вынуждая того выйти и зачитать сочинение.

– Не подведи! Выходи! Ну же! – Помахал Тэхён.

Сдавшись под натиском сокурсников, Эван нехотя поднялся с места. В конце концов, они бы не простили ему слабину и потерю целых тридцати баллов. Он ведь и сам был твердо нацелен сегодня их заработать. Что ж, вот он шанс. Нужно действовать.

Выйдя в центр аудитории и встав перед сокурсниками, которые все, как один, подняли на него заинтересованные взгляды, Эван забрал у профессора свою тетрадь, приготовившись прочесть свой текст.

– Что было написано на вашей карточке, мистер Грейсен? – Спросил профессор скорее для собравшихся, чем для себя. Поскольку Эван вложил выбранную карту в тетрадь, прежде чем сдать работу.

– Пробуждение. – Гулко отозвался Эван. Его сердце колотилось о ребра как бешенное. Он не привык выступать перед публикой, тем более, когда среди этой самой публики присутствует та, о которой он и писал.

Не удержавшись и быстро глянув на Вуд, он на долю секунды уловил ее встречный взгляд, но девушка тут же опустила голову, уткнувшись в стол.

– Можете начинать. – Вежливо сказал профессор Верзяк, и, сложив руки, приготовился слушать. Как и все.

Эван сглотнул. Во рту у него пересохло. Облизав высохшие от волнения губы и решительно выдохнув, он начал читать свое сочинение:

«Ты – лёд и пламя.

Я ненавижу… Ненавижу всё, что связано с тобой. С самого первого дня, с той самой встречи, которой ты расчертила грань моей реальности. Перечеркнула всё, что было до. Перечеркнула то прошлое, что я берег, в котором я был хорошим, славным парнем.

Ты сожгла меня изнутри, разрушив планы, которыми я был движим всю свою жизнь. Подобно огненному смерчу, оставляющему после себя лишь золу и пепел, ты стерла в пыль мой песчаный замок. Я и не догадывался, насколько он оказался хрупким. Не догадывался, что могу презирать настолько сильно кого-то.

Теперь, в те редкие, но одновременно частые моменты, когда ты смотришь на меня, я ощущаю, словно внутри… леденеет душа. Холодные языки щекочут мне кожу, и я пытаюсь стряхнуть их, избавиться от морозного жжения, но снова вижу твои зеленые глаза и цепенею.

Становлюсь одной из тех ледовых фигур, что выставляют на банкетах и в зимних парках.

Рядом с тобой я не живой.

Сам не свой. Чужой сам себе и целому миру.

Этого уже не исправить. Раз и навсегда я обнаружил вязкую черноту в своем сердце. Раз и навсегда узнал о твоем существовании. Я так жалею, что не болен рассудком, и вынужден детально помнить каждую нашу гребаную встречу. Для чего? Уж не для того ли, чтобы вместе с тобой я возненавидел самого себя?

Ты пробуждаешь худшее во мне.

Я чувствую, как падаю в бездну.

И раз уж ты теперь существуешь рядом со мной – не смотри. Не смотри на меня больше. Пожалуйста».

Закончив читать, первое, что увидел Эван перед собой – это искаженное лицо Джейн Эйприл, по которому текли слезы. Ее нижняя губа дрожала, но она не издала ни единого звука. Девушка не была дурой. Она прекрасно поняла, что в сочинении речь шла о ней. И всем своим видом она являла один-единственный вопрос: «за что?».

Вопреки скромным ожиданиям, Эвану удалось сильно впечатлить класс. Остаток занятия они обсуждали услышанное вместе с профессором Верзяком. Только мисс Вуд и сам Эван сидели тихо, безучастно уставившись каждый в свою парту.

Как и было обещано, Эван получил тридцать баллов и не разочаровал коллег по контраде. А Джейн Эйприл… Судя по всему, она продолжала незаметно для всех ронять слезы.

– Давайте вместе подведем сегодняшние итоги. – Предложил профессор Верзяк, обращаясь к первокурсникам. – Какие выводы вы сделали, прослушав сочинение мистера Грейсена?

В воздух взметнулось несколько рук. Профессор поочередно дал слово каждому.

– Что, используя нецензурные слова, можно здорово усилить текст! – Заявил сосед Эвана по комнате Тэхён Чонгу.

– Что не стоит бояться выразить негативные эмоции! – Воскликнула девушка из контрады лисы, назвавшаяся Лизой Амундсен. – Что источник вдохновения может быть абсолютно любой, даже тот, которого мы можем избегать или стесняться.

– Что если текст идет из самого сердца, то искренность слышна. – Мечтательно добавила другая.

– Что текст звучит красивее, если длинные предложения чередовать с очень короткими. – Последним заметил Уилл.

– Очень ценное замечание, мистер Лэджер. – Кивнул профессор Верзяк, протирая очки. – За ваши замечательные ответы каждый получит по пять баллов. И, действительно, легко творить под влиянием влюбленности. Но, как видите, даже негативные качества могут сослужить службу искусству. Вызвать что-то прекрасное, вопреки сути этих самых чувств. Всколыхнуть слушателя, задеть за живое. Человек – существо не святое. Мы все в той или иной мере одержимы пороками. Признать их, значит, сделать крошечный шажок в сторону победы над ними. Работа мистера Грейсена удивительна прежде всего тем, что он не пытался прикинуться хорошим. Он решил обличить свою внутреннюю тьму, тем самым бросив ей вызов. И коль ненависть заставляет писать подобное, стало быть, она тоже необходима творцу. Подумайте над этим.

* * *

– Вот это ты выдал, бро! – Ликовал Тэхён по пути в столовую. – Это всё фантазии или ты реально кого-то ненавидишь?

– Фантазии. Попытался быть оригинальным. – Как можно более непринужденно ответил Эван, на что Уилл одарил его скептическим взглядом. К счастью для Эвана, Уилл не стал вслух делиться своими догадками.

– Хех, у тебя получилось. – Сказал Тэхён, готовый поверить во что угодно. – В следующий раз тоже придумаю что-нибудь эдакое.

– Ага… давай. – Тускло отозвался Эван, наблюдая, как Вуд с бешенной скоростью пронеслась мимо них вперед по коридору.

– Эй, а куда делся Питерс? – Опомнился Уилл, мотая по сторонам головой.

– Наверное, расстроился, что его контрада заполучила меньше баллов. – Предположил Тэхён, и они оба принялись обсуждать прошедшее занятие и анализировать, насколько заслуженными были те или иные оценки профессора.

К обеду шведский стол обновился. Закусок стало меньше, зато выбор горячего, гарниров и супов порадовал. Наполнив свои тарелки, приятели заняли те же места, что и во время завтрака.

– Так-с, посмотрим, какие у нас результаты на глобальной арене. – Проговорил Уилл, отодвигая от себя тарелку с горячим супом и включая планшет. – Оп-па, совы на первом месте!

Тэхён склонился к Уиллу, заглядывая в его планшет:

– Пока рано что-то говорить. Баллов слишком мало, к вечеру всё может измениться.

– Что-то ты не слишком позитивно настроен. – Сощурился Уилл, переводя взгляд с учебного портала на Тэхёна.

– Просто не вижу смысла проверять баллы контрад через каждые два часа. – Ответил тот, возвращаясь к своей тарелке.

Дальше они перескакивали с одной темы на другую, в то время как Эван окончательно потерял не только аппетит, но нить разговора. К слову, Генри Питерс так и не объявился, по всей видимости, присоединившись к кому-то из своей контрады.