Охотник как смерч обрушился на выплясывающих вурмисов вращая смертью из слоновой кости. За ним следом расплывались облачка кровавого тумана, а позади пробирался жрец, копьём и кинжалом режущий глотки остолбеневших вурмисов. Косматые были настолько поглощены своей церемонией, что даже не препятствовали Атанеку двигаться к алтарю.

Путь охотника отметила дюжина размолоченных вурмисов, когда он достиг гранитной плиты, где лежала беспомощная принцесса. Атанеку поднял её стройное тело и взвалил на левое плечо, управляясь с палицей из бивня лишь одной рукой. Но ни один вурмис не выскочил вперёд, чтобы бросить ему вызов. Зверолюди корчились на полу, как змеиный выводок, изрыгая из пастей пену и гортанную брань. Их пение обратилось в хор стенающих и ворчащих ругательств.

Когда охотник со своей драгоценной ношей отвернулся от алтарного камня, чёрная субстанция в чаше прянула вверх столпом дыма. Он вращался и выпускал маслянистые завитки, в то время на верхушке его змеиной головы разгорелись два глаза, пылающих, словно угли. Оно высилось над алтарной чашей, как огромный чёрный дух тьмы и старый жрец воззрился на это с неподдельным ужасом.

— Не смотри на него! — велел Атанеку жрец. — Это Исчадие Жабы, выползшее из её утробы. Забери Дщерь Йоундэ отсюда, Великий Охотник. Забери её в Узулдарум. Она должна прибыть ко времени Весеннего Праздника. Уходи!

Чёрное явление запузырилось и закорчилось, когда Атанеку помчался к выходу из пещеры, с Квархой на плече. Жрец остался на месте, встав между ужасом и охотником. Он запел древнюю песнь, рисуя в дымном воздухе колдовской узор.

Когда Атанеку достиг порога ведущего наружу туннеля, то обернувшись, увидел пылающую пятиконечную звезду со сверкающим глазом в середине. Казалось, змееподобную сущность пригвоздил к месту пылающий символ жреца, её щупальца неистово размахивали вокруг старца, но не могли к нему прикоснуться. Вместо этого чудовище хватало бесчувственных вурмисов, давя их насмерть в своих вязких петлях.

Хотя древние чары, использованные жрецом, удерживали Исчадие Тсаттогуа, они не действовали таким же образом на очнувшихся вурмисов. Косматые поднялись на ноги и накинулись на жреца, впиваясь в него когтями и клыками, раздирая его плоть, пока мерцал пылающий символ. Атанеку слышал разносящиеся по туннелям предсмертные крики старика, пока бежал к далёкой поверхности, с Квархой на руках.

Месяц спустя Великий Храм Йоундэ приветствовал свою новоиспечённую священную дщерь водопадами белых цветов и поющими девами. Перед рогатой статуей самой великой Богини-Лосихи Атанеку воздали хвалу за то, что он провёл принцессу через ледяные горы и дикие джунгли. Когда высочайший из верховных жрецов выслушал рассказ о подвигах охотника и бесстрашном спасении Квархи от нечеловеческих почитателей Тсаттогуа, он отвёл Атанеку почётное место на время открывающих праздник обрядов.

Атанеку и Кварха очень сблизились за месяц их путешествия через джунгли к югу от Эйглофианского хребта. Принцесса узнала о й’имбру, охватившем Атанеку. Но она отказалась одарить Атанеку своей любовью, ибо и её тело, и её целомудрие предназначались Великому Храму Йоундэ. Атанеку понял это, хотя его й’имбру ничуть не умалился из-за соблюдения ею религиозных приличий. Возможно, если он подольше задержится в Узулдаруме, то сердце принцессы в конце концов снизойдёт к нему. Охотник впервые очутился в большом городе и его очаровала роскошь серебряных башен, пышных садов и обширных арен.

Утром начала Весеннего Праздника Атанеку стоял среди почётных гостей храма и наблюдал, как Кварха подходит к восьмигранному алтарю у подножия гигантской Богини-Лосихи, изваянной из чистейшего белого мрамора. Дщерь Йоундэ гордо встала на восьмиугольное возвышение, на виду у тысячи жрецов, аколитов, аристократов и самих Короля и Королевы Узулдарума. Купаясь в блеске их восхищения, Кварха воздела сжатый в кулаках длинный изогнутый кинжал и направила его прямо себе в бьющееся сердце.

День затопила тишина, кроме щебетания храмовых птиц с деревьев и Кварха пропела священные слова, которым её обучил высочайший из высших жрецов. Атанеку в некоем смятении озирался вокруг. Он никогда не присутствовал на таком обряде и не знал, чего ожидать, но ему не нравился кинжал, находившийся в нежных руках Квархи. Все наблюдатели вокруг него были спокойны, но в душе он клокотал, обряженный в шёлковые одеяния, предоставленные ему храмом.

Когда песня Квархи закончилась, она глубоко вонзила клинок себе в сердце, одним-единственным умелым выпадом. Она не издала ни звука, но Атанеку вскричал, будто пронзили его собственную плоть. Безжизненное тело Квархи рухнуло на алтарный камень, заливая его багровым, пока граждане Узулдарума приветствовали её благородную и самоотверженную жертву.

Теперь весеннее изобилие было обеспечено, а угроза вечной зимы отсрочена на год, милостью Богини-Лосихи и кровавой жертвой её священной дочери.

Атанеку прокричал свой одинокий протест и ринулся через храмовый двор к алтарю. Жрецы и аристократы отлетали с его пути, когда он метнулся в воды священного бассейна и, вздымая брызги, бросился к телу Квархи. Теперь он узнал, что значило быть избранной Дщерью Йоундэ, но он никогда не поклонялся этой суровой богине.

— Забери вас всех Ледяной Демон! — простонал он сквозь рыдания.

Прежде чем его сильные руки сжали мёртвую девушку в объятиях, залп, выпущенный храмовыми стражниками, угодил ему в грудь. Семь освящённых стрел пронзили тело Великого Охотника и заставили его споткнуться о восьмигранный камень, на который он рухнул рядом с отважной дочерью Йоундэ.

Когда Клинок пришёл в растленный город, он ещё ничего не знал о змее. Косившиеся простолюдины узнавали в нём шарокского воина, со львиной гривой на доспехе и с мечом за спиной, с увенчанной головой ястреба рукоятью. Он знал Эмеран Тах лишь по множеству преданий о его развращённости. Ничто на мрачных улицах не выдавало существование бестии, но её присутствие нависало незримой мглой.

Незнакомец не носил шлема, не таскал с собой щит, а его посеребренный нагрудник истёрся до меди. Его волосы чёрной массой кудрей спадали на широкие плечи. С гор налетел ветер, раздувая изодранный плащ, что был когда-то цвета индиго. Сине-зелёные глаза внимательно изучали улицы, где бесцельно слонялись пешеходы. Немногие из них замечали даже столь редкостного пришельца, бродя в туманах своих личных наслаждений.

В тени разукрашенных самоцветами куполов, где Султан этого города держал двор, Клинок продал своего рослого коня за горсть серебра. От доспехов он тоже избавился, обменяв их на ещё меньшую сумму, чем за скакуна. Лавочники с остекленевшими взглядами подсказали ему, куда отправиться дальше. Клинок приобрёл светлую тунику цвета паломничьих одежд и присоединился к толпам, кишащим на улице Странноприимства. Вопреки предложениям нескольких апатичных торговцев, он не стал продавать свой замечательный меч. Он носил его за спиной, из-за плеча выглядывала голова золотого ястреба, поблёскивая рубиновыми глазами.

Из конца в конец улицы были заполнены рядами таверн, борделей и наркотических притонов. Эти заведения становились всё дряхлее и грязнее, чем дальше он уходил от дворцового квартала. Он выбрал одно наугад и вошёл в приторную марь из дыма и застарелого пота. В сумраке низкого зала несколько дюжин фигур лежали в оцепенении среди груд бархатных подушек.

— Добро пожаловать в Логово Пурпурных Наслаждений, — поприветствовал его старик. Чёрный балахон скрывал его скрюченное тело, а капюшон затенял большую часть кожистого лица, оставляя на виду лишь беззубую ухмылку. Старик повёл его через сумрачное окружение. Темноглазые распутницы таращились из углов, выпячивая свои округлости под прозрачными вуалями и золотыми браслетами. Старик предложил ему незанятую груду подушек и незнакомец тяжело уселся, подняв облако пыли, что осталось незамеченным в продымлённой комнате. Слуга принёс ему кубок вина, но незнакомец отмахнулся.