Я ушла и больше в тот вечер не вернулась к столику Гелии. Меня сразу перехватили, уже и не помню кто. Познакомили с одним весёлым и добрым парнем. Мы поехали для дальнейшего праздника куда-то в его личную рощу. Это называлось у них «провожанием в мужья». У них — у аристократов. Таков странный обычай — нагуляться от души перед ритуалом зажигания семейного огня в Храме Надмирного Света. А нам, простым людям, жрец предписывает целый месяц очищения и душевного и телесного. Но это же аристократы! Они извращают все заповеди и смеются над верностью простолюдинов своим обычаям. В удивительном растительном павильоне, освещённом разноцветными огоньками, стоял стол со всевозможной едой и напитками. Он подарил мне красивую одежду, мы пировали всю ночь, и когда на утро прочая компания растворилась в неизвестности, я жила у него потом целый месяц. Вот так он «очищался» перед своей женитьбой.
Я помню, какие удивительные круглые бассейны с подсветкой были в той роще, они светились как зелёные, голубые и розовые линзы, а внутри них плавали полосатые, в крапинку, оранжевые, фиолетовые и красные рыбки среди ажурных водорослей и бархатных камней. Мы с ним отдыхали в павильоне, украшенным ископаемым перламутром. И я чувствовала себя такой вот цветной, полупрозрачной и лёгкой рыбкой, попавшей из тягостной жизни туда, где ничто не тянет вниз, где не надо каждодневно думать о пропитании, хватая сладкие крошки, появляющиеся сами собой или поднесённые свыше откуда-то доброй ладонью. И плавать, плавать, играть в растворённых в хрустальной воде серебряных лучах. Да, я признаю, что это мечта паразита, но перед тобой я честна. Кто не мечтает о том же? Только святые люди и великие подвижники имеют высшее зрение и высшие цели. Я всегда так боялась жизни реальной, боюсь. Мне настолько страшно жить, ты даже не представляешь. А тогда — это было волшебство, которое не бывает, но оно было. На самой быстрой машине мы ездили на чистые озёра с искристыми песчаными берегами, где купались в безлюдье нагишом. Я только потом узнала про странный обычай людей из аристократических рощ и скрытых от глаз простолюдинов посёлков. Как они дают себе волю напоследок перед браком. А тогда я по своей провинциальной дурости вообразила, что попала в ту самую волшебную касту счастливцев, благодаря своей внешней притягательности, и навечно останусь там жить. Впрочем, бывают такие случаи, почему и не со мной? Так я думала. Такая длительная связь — целый месяц, наполненный ласками и нежностью. У меня всё это было впервые, и единожды, чтобы настолько хорошо и ослепительно красиво!
И веришь, я не помню его лица, а этого колдуна, не иначе зачатого в паучьем подвале, запомнила с первого взгляда! Даже там, в тенистых и ухоженных рощах и садах я не забывала его сумрачное и непонятное лицо. Я не знала, как его определить — было оно злым или несчастным, умным или устрашающим? Но я долго не забывала человека, подошедшего к Гелии в том клубе, чтобы познакомиться со мной. Я не стала цепляться за того молодого аристократа, с лёгкостью покинула его, а он, помню, ждал чего-то и большего от меня, намекая на продолжение отношений после его ритуала в Храме с другой, со своей аристократкой. «Это же обычай», говорил он, «моя обязанность перед родом, а полюбил я тебя». Но мне как-то обидно тогда стало за собственные же наивные мечты, что ли. И потом, я не теряла надежд устроить себя в браке, и всегда порывала связь сама, как только понимала её бесперспективность для дальнейшего.
Я опять пришла в тот клуб. Встретила там Гелию, но того, ну хозяина, там уже не было. Гелия обещала мне достать средства для оплаты учёбы в театральной школе, она считала, что я уникальный талант. Она пригласила меня к себе в дом. Я была поражена, как небогато она жила, хотя жилье было огромным, и вещей красивых у неё было много. Но в остальном — пустые комнаты, пыль и ощущение какой-то разлитой всюду тоски, кромешного одиночества. Потом притащилась толпа каких-то людей, я стала для них танцевать по просьбе Гелии, а потом ничего не помню, меня чем-то подпоили. Я очнулась отчего-то у себя в каморке, где жила в столице у одной старухи, сдающей бесчисленные конурки в своём доме таким как я, нищим актрисам, короче. Она сказала, что меня привезли бесчувственную, голую, но завёрнутую в богатый пушистый плед, некие жуткие мужики и скинули лицом в кучу песка и ракушек у её порога. Хорошо, что она вышла и перевернула меня, а то бы я задохнулась. Старуха собиралась этим песком, перемешанным с ракушками посыпать дорожки в своём садике. Она при помощи других жильцов притащила меня в мою конуру. Это был такой стыд! Такое падение! Но жильцы-соседи, как и сама старуха-хозяйка на это не очень-то и обращали внимание. Насмотрелись на всякое. Да и сами были отнюдь не образцами благопристойности. А плед старуха мне не отдала, сказала, что он будет ей в качестве платы за ночные хлопоты. Да что плед! Я и думать о нём забыла. Но красивого платья, оставленного неведомо где, было жаль. И обуви. И вышитой замшевой сумочки ручной работы профессионального дизайнера с остатками всех моих денег. И драгоценностей, спрятанных в двойной подкладке сумочки, тоже у меня теперь не было. Я боялась оставлять деньги и прочие свои мелкие, но дорогие вещички в конуре, где приходилось ночевать, и всё таскала с собой, куда бы ни ходила. Я же была абсолютная трезвенница, не считая единичных случаев принятия того напитка вместе с Гелией. Но Гелия уверяла меня, что это не вино в традиционном понимании, а некий загадочный напиток, открывающий человеку дверь в его собственное подсознание, а при этом сам человек не выключается из реальности, как происходит при алкогольном одурманивании. И что за суррогат мне подсунули у Гелии в доме её приятели, я не знаю.
А те украшения были подарками того человека из аристократических рощ, они были шикарны, они были как память о нём и о тех днях. Один шарфик — подарок того аристократа и остался на мне, завязанный узлом вокруг моих бёдер. И то хорошо. Хотя чего и хорошего? — Уничка протянула свою полную руку, показывая браслет из плетений мелких туманно-звёздчатых камней. Поверху крепилась кружевная бабочка, кем-то искусно выточенная из розоватого материала, прозрачного как стекло. Она была усеяна золотистой пыльцой как живая и слегка трепетала крылышками при малейшем движении руки. Поначалу Колибри приняла браслет Унички за пустяковую безделицу — дешёвую игрушку. — Подарок мне от моей мамы. Удивительно, что мне удалось его сохранить! А надо тебе сказать, что Гелия знала толк в украшениях и в камнях. Как она просила у меня мой браслетик! Предлагала немалые деньги. Но как отдать собственный оберег? У Гелии в доме не было ни одной дешёвки. Она даже в руки брезговала брать то, что не соответствовало её представлениям о красоте. Красота же всегда дорогая. Во всех смыслах этого определения. Конечно, можно её не ценить, как было то со мною, например. Я и понятия не имела, как я была уникальна в юности, и как нужно было использовать свой природный дар таким образом, чтобы не сидеть теперь в позорном проклятом месте, — она поднесла руку к своему лицу, долго разглядывала браслет. — Не сняли. Бледные камушки, мелкие, да и бабочка поверху, вот воришки и решили, что детская игрушка.
— Мистика! — произнесла она, любуясь бабочкой и поворачивая запястье с браслетом в разные стороны. — Как будто бабочка не смогла улететь, оставшись за компанию с другими бабочками на шарфике. Хорошо, что воры ничего не понимали и не оценили. Да. Это так. Не все умеют отличать истинную одухотворённую красоту от её размалёванной подделки. Ты знаешь о том, что все вещи, созданные талантливым человеком, приобретают часть его души?
Колибри вялыми пальцами потрогала бабочку, ожидая, что она мягкая и непрочная. Но та была твердая. Непонятно как она шевелилась подобно живому насекомому. Вероятно, её скрепили с браслетом тонюсенькими пружинками. Не имея привычки к украшениям, девушка равнодушно рассматривала бабочку, сидящую на каменных лепестках. Ни её мать, ни те, кто окружали её по жизни, никогда не носили ювелирных изделий и не имели у себя в домах вещей, чьё назначение только украшать и радовать зрение. Если бы она нашла такой браслетик, также решила бы, что это баловство для ребёнка. Единственное, что ей нравилось, так это заколки для волос. Их продавали на выходных ярмарках, но и их ей никогда не покупали. Мать давала ей для длинных и густых волос лоскуты, остающиеся от пошива платьев. Она вспомнила о зелёной бархатистой заколке, украшенной тонкой пластинкой горного камня, чьего названия она не знала. Подумала о том, что подружка посчитает её воровкой, поскольку заколка где-то пропала. Как впрочем, и сама Колибри навсегда пропала для всех, кто окружал её прежде. И сама та жизнь навсегда для неё пропала. Она ощутила, идущий изнутри, ожог подступающих слёз. Прижала пальцы к глазам, чтобы не дать вытечь слезам наружу. Уничка заметила её жест и сочла, что девушка растрогана её повестью. Обняв Калибри как младшую сестру, она стала целовать её в волосы.
