Он сидел перед почти невидимым монитором, делая вид умственной загруженности, но сам смотрел фильм, данный Олегом. Возникло трехмерное изображение реки, заросшей речными плавающими цветами вдоль обрывистого берега. А по течению в середине неширокой речки плыла белая лодка. Сама по себе, её несло течение, никто ею не управлял. В лодке сидела девушка. Девушка была прекрасна. Ветер сдул полупрозрачное платье с её плеча, и открылась нежная грудь. Чёрные с блеском ночных звёзд волосы, сдуваемые ветром назад, открывали чудесной стройности шею, хрупкие плечи. Она закидывала кверху лицо, щуря глубокие глаза. Глаза были печальные, и её вызывающая вполне определенный настрой эротическая поза плохо увязывалась с печалью. Да и вся её игра не гармонировала с тоской, и в этом было нарушение законов жанра. Она положила словно выточенную волшебником руку на столь же чудесную, очевидно тугую грудь жестом прикрытия, а на самом деле для концентрации внимания именно на её груди. Слегка её поглаживая, она прекрасно понимала, как хочется смотрящим на неё сжать эту грудь сильно — сильно…Подол воздушного платья, похожего на марлю, поднял порыв ветра, и девушка засмеялась, подхватив его и подняв ещё выше, показывая зрителю, как хороша она и там. Везде. Она обещала зрителю раскрытие своей окончательной тайны, утоление того, жажду чего она умело возбуждала. Алые губы на её лице тоже приоткрылись, она звала к невозможному — прильнуть к ней поскорее. Сбросив платье полностью, девушка молниеносно нырнула в изумрудную воду, умышленно не дав уловить в себя неведомому зрителю свою нереальную красоту, не дав насладиться запретной в мире Паралеи наготой. Перевернулась на спину и застыла на поверхности, не думая тонуть, лениво шевеля ногами и руками, как лягушка. Но лягушка расколдованная, превращённая в принцессу. Правда, принцессу особого рода. Иногда она ныряла, уйдя под воду полностью, затем из воды появлялось её гибкое тело, дразнящее дуралея, зависшего по ту сторону экрана. Вода держала её как стеклянная поверхность, а возможно, и была стеклом, она не тонула при самых рискованных телодвижениях, призрачно отражаясь в странных волнах. Она знала, что вольна делать всё, провоцируя и, возможно, слегка глумясь над животными, которым она была недоступна в своем иллюзорном измерении. Усталая и мокрая, она, наконец, вскарабкалась в лодку, где вытерев волосы и застегнув платьице, притворилась скромной и серьёзной девочкой, повязав прозрачный шарфик, взяв в руки книгу и углубившись в чтение, время от времени продолжая дразнить того, кто её наблюдал по ту сторону миража, в который она была заключена. «Достань, если сможешь», — словно бы говорило её прекрасное и отстранённое лицо. На определённый взгляд и вкус это были очень непристойные игры, но они не казались таковыми Антону. За такую красоту ей прощалось всё! Возможно ли было и дотронуться кому-либо до подобной девушки, если она не была чьим-то невероятным техническим ухищрением? Но фильм-то был местный. А у них не было сложных и мудрёных технологий земного типа. И если девушка играла, значит, она была где-то настоящая и живая. Но где? Она не была похожа на ту, встреченную на скале, но и впечатление от неё было не такое, а каким ему и положено быть при просмотре подобной продукции. Обращаясь к незримому наблюдателю, она была занята лишь собою. Это была маленькая голографическая иллюзия, но она вызывала вполне определённые ощущения…
— Антуан! — он очнулся от голоса Рудольфа, — Что это? На рабочем месте? А дома чем занят? Работой? — не церемонясь, новый шеф протянул руку через изображение и вытянул крошечный диск. — Ну и старье тут у вас в просмотре. Антиквариат, — изучая крошечный диск какое-то время, он смял его в кулаке, сломав с легкостью. Исчезнув, изображение девушки всё ещё мерцало в глазах Антона. Он уже перестал поправлять Венда, ставшего его начальством, когда он его русское имя произносил на французский манер именно затем, чтобы его дразнить. Сам Венд объяснял это тем, что так Антон значился в компьютерной служебной базе данных — Соболев Антуан. И когда он переходил на официальный и отчуждённый стиль общения, он и называл его Антуаном.
Антону было жаль такого красивого фильма! Хотя и местный, но шикарный. Диск Олег дал с требованием возврата, Он не принадлежал ему, кто-то дал ему из ребят, нашедших целую фильмотеку при разборе старых информационных носителей на старой же базе. Всё это считалось хламом во всех смыслах, но они смотрели подобные фильмы, сходя с ума от одиночества. Они с любовью перевели местные шедевры в трёхмерный формат. Откуда они там взялись, такие вот киношедевры, никто и не спрашивал. Было ясно, что любителей и скучающих было всегда много в подземных лабиринтах.
— Случайно тут выяснили, что актриса местная. Как думаете, можно её найти?
— Тебе-то зачем?
— Да я так. Любопытно, что у них существует запрет на такую продукцию, у них же взаимоотношения людей очень закрыты, а фильмы есть, и много разных. Странное общество, ханжеская мораль и продажный секс бок о бок уживаются… Но не думал, что они умеют и такую тонкую красивую эротику снимать…
— Даже и в этом мы подобны троллям, — сказал Рудольф, усмехаясь тому, что застиг его в такой момент, и ничуть не церемонясь. — А их цензоры правы в том, что запрещают поделки вроде этой. Тебе самому-то не противно смотреть? Если есть насущная потребность, займись этим в реале.
— С кем же тут заняться? И не умею я, как они тут «заниматься». Да я так. Красивая девушка…
— Это же иллюзия. Можно, конечно, понять тех затворников внизу, а ты-то чего страдаешь? — Рудольф брезгливо бросил диск на пол, да ещё и наступил ботинком.
— Откуда взял?
Врать ему было бесполезно. Да и к чему?
— Олег дал.
— Олег? Они там рехнулись от безделья. Я их разбаловал по сравнению с тем, как держал их тут Горациевич. Олег не говорил тебе про летающих девочек? Они с Артуром якобы записывали её несколько раз, но браслеты оказались стерильны от всяких записей.
— Нет, — ответил Антон, напрягаясь при мысли о девушке, встреченной на скале. Её тоже не оказалось в записи. — Но, всё же, как вы считаете, можно найти эту актрису?
Венд смотрел в то самое место, где плавало только что изображение красавицы: — Её уже никто, никогда и нигде не найдёт. Она погибла. Паршивый фильм, старая запись.
— Разве вы её знали?
— Не твоё дело, кого, когда и чего я знал, — он уселся в кресло напротив. — Антон, — тут начальственный тон шефа сменился на дружеский. Что называется для семейного пользования. — Ты плохо восстанавливаешься. У тебя неважные показатели, я с ними ознакомился в медоотсеке, а ещё и это. Нет равновесия духа и тела. Если ты завалишь аттестацию в ГРОЗ? Тебе могут и вообще не засчитать стаж на этой ржавой планете. Почему ты не общаешься с живыми девушками, если есть потребность? Она же есть? Ты ведь не в штрафном отделении. Да и они там настолько распустились, если ты понимаешь, о чём я. Пользуются тем, что я их жалею, как своих родных детей, смотрю на их шалости сквозь пальцы. А они наловчились притаскивать к себе на объекты девчонок, а заодно и делать им инъекции, вызывающие частичную амнезию. И никого не выведешь на чистую воду, поскольку солидарность такая, что у них давно уже общая голова и общая совесть, или её отсутствие. Короче, спецы на все руки и прочие части тела. А ты думал, что я такой страшный, что они меня боятся? Или что я поощряю скверну? Если бы.
— Я никого не люблю, и все местные девушки для меня на одно лицо.
— Лицо? И причём в этом случае лицо? Тебе разве хочется лица? А не чего-то совсем другого? На лицо можно и маску напялить. У меня есть премилая маска, сделал один кукольник в столице на мой персональный заказ. Дорого ему заплатил. Хочешь, уступлю? Я уже в неё наигрался. Тошнит от неё, если честно. А твоя жена была разве красавица? Я даже не помню её лица. Такая же безликая, как и все они.
— Она не была как все.
— Любил её?
— А как иначе?
— Не знаешь, как бывает иначе? Счастливчик. Но вообще, местные эгрегоры, проще их местные информационные поля, их коллективное бессознательное, архетипы, что тут у них есть? Не может не влиять на нас. Здесь всё пропитано их неустроенностью, их развращённостью…Наша земная психика ломается. Хочешь вернуться на Землю? Там снова увидишь красивых людей, много света и простора, наше синее небо, это же вылечит сразу.
