— Нет, конечно. Зачем ты мне была бы и нужна, будь ты глупой? Но ты очень доверчива, наивна. И живя в закрытой скорлупе, ты так и осталась, к сожалению, птенцом, хотя и красочным. Ешь.

Но она только выпила странный сок из фрукта, который он назвал «гранат».

— Неужели, я так действую, что отшиб твой аппетит? — На столе стояла прозрачная коробка. В ней лежали разноцветные дольки. От них шёл приятный аромат.

— Это что?

— Мармелад.

Нэя попробовала. Очень вкусно, очень сладко. Она стала есть.

— Красиво и вкусно, — похвалила она. Он следил за её губами, когда она ела, словно был голоден сам.

— Хочешь? — спросила она, протягивая ему. Но он взял у неё тот, что она держала у губ и уже наполовину надкусила. Прикоснулся к нему губами, но есть не стал.

— Я не люблю сладкое, — пояснил он, — а это изготавливают у нас по рецептуре тайного сладкоежки старого врача.

Нэя придвинула мармелад к себе и принялась поедать разноцветные дольки, выбирая из них те, что имели вкус и аромат чего-то, ей неведомого. Красненькие, терпкие и кисло-сладкие. Ей стало вдруг спокойно и хорошо, напряжение её оставило, слёзы высохли. Он следил за тем, как она поглощает мармелад, и ни о чём не рассуждал. Наверное, тоже устал.

— Рудольф, — Нэя встала и доверчиво подошла, обняв его сзади за шею, как любила делать с мужем. Только у Тон-Ата шея была морщинистая, плечи временами сутулые от усталости. Он много работал и не терпел безделья. Она с женской страстью прижалась к плечам Рудольфа, целуя его шею и трогая губами бритую макушку, — Ты тоже седой?

— Тоже? — спросил он, не отвергая её ласки, — Кто ещё?

— Да так. Муж мой был.

Он крутанул кресло, и она оказалась пред ним, и он мгновенно зажал её между своих ног.

— Твоё тайное любовное искусство, оно какое? Как у особых дев?

— Нет, конечно. Совсем другое.

— Почему я его не испробовал на себе?

— Его можно дарить только возлюбленному.

— А я кто?

— Ты? — она смотрела в его глаза, — Я не знаю, кто ты. Вернее, кем ты считаешь меня. А я хотела бы, чтобы ты стал моим мужем, хотя ты не хочешь. Я могла бы тебе солгать и сказать, ну и ладно. Я тоже не хочу тебя по-настоящему. А то, что было, только кратковременная близость ради взаимной утехи, ничего не значащей для души. Но я не умею лгать в главном, Ты уже вошёл в мою душу, ты там живёшь.

— Ты была счастлива со мной?

— Ты не знаешь этого?

— Кто вернёт нам утраченное время?

— Но мы встретились. Надо быть благодарным Надмирному Свету…

— Какому Свету! Причём тут твой Свет. Почему ты, поняв, что вышла за бесполое существо, не вернулась? Не слышала зов моей души? Вот бабочки, они слышат зов своего самца за десятки километров и летят к нему.

— Я слышала. Я хотела. Однажды ночью я видела как наяву, ты вошёл ко мне и… — она ощутила сильное волнение, даже голос пропал, — Всё произошло как тогда, в первый раз. Мне было настолько хорошо, пока я не очнулась. Тон-Ат сидел рядом на моей постели и так страшно смотрел на меня. По его лицу текла какая-то слизь. Я закричала, решив, что сошла с ума. А потом… я просто отключилась. Потом я опять очнулась, вскочила и стала собираться. Я не знала, куда мне бежать, я билась и умоляла Тон-Ата отпустить. Но Тон-Ат не пустил, а я не знала куда бежать. Он стал говорить, что ты изменился. Что ты забыл обо мне, а Чапос не забыл и будет первым, кто и схватит меня… а потом я пропаду… — она закрыла лицо руками.

Он оторопело слушал её сумбурные откровения, а потом невесело проговорил, — Что за чушь! Он знал, как тебя запугать, святая ты простота. И куда только я затесался тогда в своих поисках приключений — в какую-то детскую сказку, и превратил её в театр вовсе не детского абсурда.

— Тон-Ат говорил, что ты раздавишь, поскольку у нас разные и плохо совместимые полевые структуры, а телесная похожесть обманка во многом. Я верила и сильно страдала, считая, что ты виноват в гибели Нэиля…

— Представь, что могли бы мы испытать тогда, если бы ты не попала под гипноз своего чародея. Ты ведь хотела детей? И я хотел. Твоих. Я остался на Троле только ради дочери, я не могу её покинуть. Иначе мы бы и не встретились. Так что, благодаря ей, ты меня и встретила.

— Она какая?

— Сложно описать. Красивая, умная, но никогда не бывает весёлой, как полагалось бы, исходя из её возраста и того обожания, которым она окружена с детства. Она не ведала нужды или обид, если только матери ей не хватало. Про отца умолчу, поскольку не раз слышал от самих же женщин, что в детстве многие из них никогда не страдали от отсутствия отца, а вот от чрезмерного давления или деспотизма со стороны отцов страдали как раз многие. Но Хагор был ей и за любящую мать, и за самого мягкосердечного из отцов. И хотя я не люблю Хагора, признаю его превосходные качества родителя и воспитателя. Он неплохо развил кругозор моей дочери. Человек-гений в своём роде, этот Хагор…

— Я тоже рожу себе сына. Я не старая. И дочь тоже. Мои дети будут весёлые.

— Самое главное, найти того, кто станет им добрым и заботливым отцом, — ответил он с усмешкой, никак не подходящей к самой теме о детях. — То, что ты будешь образцовой матерью, ничуть не сомневаюсь. Но сколько лет ты уже утратила впустую… — он замолчал. Молчали долго.

— Если бы Антон захотел, я точно родила бы ему ребёнка, — зачем Нэя так сказала, она и сама не знала. Очень уж хотелось досадить ему, — Антон точно пошёл бы со мною в Храм Надмирного Света…

— Так и предложи, кто мешает? — опять усмехнулся он.

— Разве не ты?

— Я? Напротив! Я бы благословил его как собственного сына. Любого из своих парней благословил бы, пожелай кто из них создать тут семью.

— Антон говорил, что это не так, — она опять разозлилась на него.

— Разве сам Антон не посещал Храма здешнего Отца? Другое дело, что его жену убили…

— У Антона другой начальник. Не ты, — заметила она, презрительно сморщив носик, оглядывая стол, давая ему понять, насколько её не устраивает его обед, когда даже выбрать нечего. Абсолютно незнакомые блюда, а то, что вкусно, невозможно есть, чтобы не испачкаться по самые уши. Нарочно, что ли, выбрал такой ассортимент? А ведь ей хотелось продемонстрировать ему все свои утончённые манеры во время поглощения еды. Она невольно следила за тем, как он ел, но придраться было не к чему. Он даже не испачкал губ, не чавкал, не брызгал маринованными овощами во все стороны. Как только ему такое удавалось? Он был совершенство во всём, и раздражение не отменяло её восхищения.

— Над Антоном нет начальников, и я никому тут не начальник.

— Что же сам ты не пошёл в Храм Надмирного Света с девушкой Иви, как хотел?

— Не помню такого, — он облизнул губы, явно дразня её, — Очень вкусно. Присоединяйся.

— Не помнишь дочку Латы-Хонг?

— Я и саму Лату, если встречу, не сразу и узнаю.

— Ты же подвозил её как-то домой ночью…

— Кого? Лату или дочку? — и он с азартом принялся поглощать какой-то ароматный бульон. Может, ей стоит тоже попробовать? Она придвинула к себе глубокую плошку, но та оказалась настолько горячей, что обожгло пальцы. Она отпихнула плошку, и бульон пролился через края на поверхность стола. Прикасаться к испачканной плошке уже не казалось возможным.

— Лату.

— Не помню, когда же я подвозил домой Лату? А если и подвозил, это не повод, чтобы я женился на её дочери.

— А ещё хвалишься мощью своей памяти…

— Я не храню мусорной или никчемной информации. А также той, которая является вирусной и разрушительной по своему воздействию. Самоочищение памяти происходит и без сознательного участия человека, но есть и наработанные техники уже сознательного воздействия на активную память, повышающие её функционал, то, чему обучают.

— Если бы ты захотел, то смог бы меня забыть?

— Забыть, — нет, а обесценить легко.

— Почему же не обесценил?

— Слишком скучно было бы жить в таком случае, — ответил он, перестав есть, поскольку насытился, в отличие от неё. — Когда нет ничего ценного, жизнь обессмысливается. Страдания же очень часто выгрызают такой огромный личностный ресурс, что по своему весу становятся дороже радостей.