Он кричит, вены на его шее вздуваются, а маленькие красные бусинки скатываются по подбородку. Я провожу лезвием вправо, вращаю его и возвращаюсь влево. Он задыхается, сплевывая кровь, крепко зажмуривая глаза. Все это время Райо остается молчаливым, но бдительным.

— Вот. Теперь ты можешь говорить. — Я смотрю на несколько слоев кожи, которые я снял с его губ, когда он пытается вытолкнуть их изо рта, чтобы не проглотить ни кусочка. — Но прежде, чем ты скажешь хоть слово, я дам тебе два… — Он трясется от гнева в ожидании, поэтому я заставляю его подождать еще немного, прежде чем сказать: — Дихлорид параквата.

Моментально.

Буквально за одну наносекунду с лица Отто Хеншо сходит весь цвет. Он становится призрачно-белым, невольная дрожь пробегает по его спине. Это занимает у него мгновение, но затем его взгляд устремляется на сына, и я готов поспорить, что прямо сейчас он сожалеет о том, что когда-либо поделился тем, что считал простой истиной, никогда не ожидая, что это вернется к нему в подобной ситуации.

Видите ли, Роклин злится, когда ее папа не рассказывает ей каждую мелочь, но, в конце концов, он делает это не просто так, и мы смотрим на самую главную из них. Отто не Райо, и он не продумал эту часть до конца, то, что знает ваш ребенок, причинит ему боль.

Взгляд Отто опускается на бетонный пол под его босыми ногами, и я бросаю быстрый взгляд на Райо, который вопросительно прищуривается, но, когда я подмигиваю ему, его губы изгибаются, и я снова сосредотачиваюсь на Отто, прежде чем у него появляется шанс уловить наше взаимодействие.

Как я и предполагал, Отто готов играть в эту игру. Большинство людей чувствуют себя так, когда их прижимают спиной к стене… или, лучше сказать, когда их конечности закованы в стальные браслеты и прикручены болтами к полу подвала.

— Чего ты хочешь? — Шепчет он, но все ждут, что парень скажет дальше, поэтому ни один звук не заглушает его слов, оставляя их слышимыми для всех.

— Я хочу знать, где вы храните свои записи.

Его брови хмурятся.

— Какие записи?

— Все сомнительные дела, услуги для друзей или знакомых.

Он начинает качать головой, но я медленно качаю своей, и он останавливается.

— Не лги.

— Я не веду учет всего. У меня есть кое-что, но не все…

Он прерывается с резким стоном боли, когда дротик попадает ему прямо в пах.

Бросив быстрый взгляд через плечо, я улыбаюсь Хейзу. Он развалился в кресле с недоеденным бутербродом в руке и улыбается, не отрываясь от него.

— Украл это у кудрявой «мокрой мечты». — Приятно знать, что это работает.

Посмеиваясь, я поворачиваюсь обратно к Отто.

— Извините, что сообщаю вам это, но вашего сына уже сломали, и даже если бы он не сказал нам, что вы ведете учет каждой проделанной работы, я бы знал, что вы это делаете. Человек, способный на то, что ты сделал? — Намек понятен, и то, как он замыкается в себе, комично, как будто, высоко подняв плечи, мужчина слева от него не будет смотреть прямо на него.

— Не может быть, чтобы ты не цеплялся за каждую мелочь просто на случай, если подвернется прекрасная возможность для какого-нибудь старого доброго шантажа, но я пойду дальше и скажу тебе, что меня не интересует, что ты сделал за свою жизнь. Мне наплевать на все то, чего я не знаю. Все, что я ищу, это одна вещь, и только одна. Остальное для меня ничего не значит. Я даже сожгу ее прямо здесь, у тебя на глазах, чтобы доказать это.

— Почему я должен тебе верить? Ты запер меня связанным в камере? — Сердито выплевывает он.

— Верно. — Киваю я. — Но что тебе есть терять, кроме своей жизни, жизни твоего сына и конца твоего рода? Как рассказывает Хейз, ваша правая рука сразу же вмешалась и проделывает действительно хорошую работу, утешая вашу жену прямо сейчас, в ваше отсутствие.

— Его тело еще даже не успело остыть, а на ней лежит еще одно теплое. — Хейз хихикает у меня за спиной, но я не спускаю глаз с Отто.

— Что именно ты хочешь знать? — Спрашивает он, как будто у него есть такая возможность, но, по крайней мере, он говорит.

— Ваш основной бизнес заключается в том, чтобы помогать бедным иммигрантам встать на ноги, хотя мы знаем, что им достается по полной, но что меня интересует, так это ваши внутренние дела. Насколько я слышал, и из того, что подтвердил ваш парень вон там, вы помогаете людям исчезать, тем, у кого есть желание это делать или нет.

— Я убиваю людей не для того, чтобы избавиться от них, — хмурится он.

Левый уголок моего рта приподнимается в ухмылке, и он снова начинает ерзать на месте, подбирая слова, не совсем правдивые, даже если это так, когда речь заходит о его бизнесе. Он знает, о чем я думаю, и ждет, не вызову ли я его на дуэль. Ещё нет. Вместо этого я говорю:

— Тогда хорошо, что человек, которого я ищу, очень даже жив, а?

Я мгновение смотрю на него, провожу языком по губе, теребя колечко в губе.

— Немногим более четырех лет назад кто-то пришел к вам с женщиной. Дерьмовая женщина, которую выгнали из города, в котором она живет, за то, что она такая, какая есть. Я хочу знать, куда она пошла.

— Отпусти меня, и я смогу показать тебе свои записи, и мы сможем во всем разобраться.

— Нет, так это не сработает. — Медленно я отступаю назад, мои глаза перемещаются от одной ячейки к другой, а затем к последней, и я кое-что понимаю.

— Ты знаешь, у меня был целый план того, как все должно было пройти. За то, что я собирался вам сказать, как я собирался это сказать и что я был готов сделать, чтобы получить ответы, которые я хочу. На случай, если тебе интересно, это все, что угодно, но сегодня вечером… кое-что произошло, и это чертовски запутанно, но теперь, когда я действительно думаю об этом, все обретает смысл. — Моя улыбка становится шире, тихий смех покидает меня. — Я не уверен, что ты мне больше нужен, чтобы выяснить, где эта женщина, не тогда, когда я внезапно чертовски уверен, что это знает кто-то другой. — Я хлопаю в ладоши, потирая ладони друг о друга. — Итак, давайте перейдем к самому интересному.

Выдвигая маленький ящичек на крошечном столике, который Хейз поставил недалеко от того места, где висит Райо, я достаю папку, которую засунул внутрь.

— Это прямо здесь, — я поднимаю папку из плотной бумаги, мое лицо ничего не выражает, когда я перевожу взгляд с Райо на Отто, — это досье коронера по делу, закрытому одиннадцать лет назад. Человек, который подписал это, был частью работы… предположительно, конечно. Ходят слухи, что он трахал свою падчерицу, когда она была несовершеннолетней, но, когда однажды ночью упомянутая падчерица исчезла посреди ночи, то же самое произошло и с его делом, но никто об этом не знал, потому что это произошло десять лет назад. — Райо меняет стойку, а Отто делает все возможное, чтобы его внимание было направлено вперед. — Оказалось, что последним местом, где ее видели, был выход из ресторана в Ист-Сайде. Представьте мое удивление, когда Хейз немного покопался и обнаружил, что он принадлежал, но позже был продан не кем иным, как … Отто, блядь, Хеншо.

— И так родился шантаж. — Хейз наслаждается этим дерьмом так же сильно, как и я.

— Ты знаешь, что это такое? — Кожа Отто приобретает неприятный зеленоватый оттенок, его щеки надуваются, как будто он сдерживает рвоту, готовую вырваться изо рта. — Да, ты знаешь, что это такое. — Я бросаю папку на маленький столик и возвращаюсь в камеру Отто, становясь перед ним. Так близко, что он мог бы протянуть руку и попытаться задушить меня, но он слишком большая сука для этого.

Ладно, Райо, давай посмотрим, из чего ты сделан.

— Скажи мне, что у тебя есть на мистера Ревено, что заставило его вести себя хорошо с таким слабым ублюдком, как ты, — требую я от Отто.

Он пытается повернуть голову влево, чтобы встретиться взглядом со своим так называемым другом, но моя рука взлетает вверх, пальцы обхватывают его подбородок в сокрушительном захвате, от которого он взвизгивает. Я сжимаю сильнее, так сильно, что чувствую, как сдвигаются его зубы, вероятно, виниры, и наблюдаю, как в уголках его рта скапливается немного крови.