Этот путь оказался очень перспективным. В первых опытах машине, снабженной устройством для наблюдений (напоминающим устройство для передачи телевидения), был показан ряд написаний букв и цифр. В машину была заложена программа, по которой она выявляла признаки, общие для данной буквы или цифры. После короткого периода обучения машина безошибочно опознавала эти буквы и цифры среди множества различных букв и цифр, подаваемых ей без всякого порядка.

Правда, современные электронные вычислительные машины, несмотря на их значительный объем памяти и быстродействие, тратят на чтение рукописного текста слишком большое время. Машинное чтение рукописей, позволяющее отказаться от применения пишущих машинок, дело будущего, когда объем оперативной памяти электронных вычислительных машин и их быстродействие возрастут еще в десятки и даже в сотни раз.

В свое время энтузиасты кибернетики, страхуя себя и любимую науку от нападок, старались в лекциях и книгах подчеркнуть, что машина может сделать все, что заложит в нее человек, но неспособна открыть что-либо новое, так как программу действий в нее закладывает человек. В то время они еще не учитывали диалектики процесса обучения машины.

Читающая машина не зазубрила всех возможных написаний букв. Ей была задана программа, по которой она выявляла общность в заданном многообразии образов, приготовленных для ее обучения. Но выбор она делала сама. Это подтверждает еще раз, что машине не всегда нужен жесткий план действий, достаточно указать лишь правила, которыми она должна руководствоваться при всевозможных и зачастую неизвестных конструктору условиях и воздействий на нее со стороны внешней среды.

Конечно, не зная точно, что произойдет в будущем, конструктор не может заранее предсказать, к каким результатам придет его машина, обученная при помощи созданной им программы.

— Значит, машина может быть умнее человека? — подняли головы скептики, — значит, человеку суждено стать рабом машины?!.

Впрочем, не будем очень уж строги к скептикам — это трудный вопрос.

Действительно, можно ли сказать, что машина умнее человека?

Английский ученый Джон Бернал так ответил на этот вопрос: «Без умных людей электронные машины глупы, они даже не знают, когда делают глупость. Если вы составите глупую программу, то из машины извлечете чепуху».

И приводит забавный пример.

В США был создан электронный мозг с тем, чтобы он ответил, когда будет война. Все необходимые данные были тщательно запрограммированы и введены в память машины. Ответ машины гласил:

— Да.

— Что «да»? — удивились конструкторы и их военный шеф.

Программа была пересмотрена и снова вложена в машину.

Новый ответ был еще более «исчерпывающим»:

— Так точно, сэр!

Как видно, не всякие умственные способности стоит усиливать…

Кстати, во время начала конфликта в Корее в газетах появилось сообщение о том, что с помощью электронных машин решался вопрос о целесообразности нападения на Китай. И машина наложила вето на этот проект. Трудно сказать, какая доля правды содержалась в этих сообщениях. Важно другое: это может быть правдой и страшной правдой, если программы для умных машин будут создавать жестокие и недальновидные политики.

И все-таки, до какой степени сложным можно создать электронный мозг? Как близко удастся подвести его к живому? Один ученый уверяет:

— Если бы мы могли располагать достаточным количеством необходимых модулей (элементов искусственного мозга), и они были бы достаточно малы и надежны, и, наконец, мы имели достаточно времени, чтобы собрать все это вместе, то мы могли бы построить роботы, действующие по любой заданной программе. При этом нетрудно построить робот, ведущий себя в точности, как Иван Иванович или Петр Петрович, или же робот, имеющий любое желаемое усовершенствование их поведения.

Другой ученый возражает:

— Допустим, можно, но зачем? Зачем нам робот, похожий на того или иного человека? Ведь машина никогда не заменит не только Ньютонов и Галилеев, но и обыкновенных людей. Зачем затевать колоссальную работу, зная наперед о ее бесполезности?

Третий уточняет:

— Машина, близкая к мозгу по богатству элементов, связей, нуждалась бы для размещения в помещении, превосходящем самый огромный небоскреб. Для снабжения ее энергией нужна была бы мощь Ниагарского водопада, а для охлаждения — еще один такой водопад. Количество нервных клеток у человека исчисляется числом с десятью нулями, что несравненно превосходит число элементов самой большой известной вычислительной машины.

Каждое новое достижение кибернетических машин вновь и вновь поднимает тот же вопрос: в какой степени искусственный мозг совершенен? Насколько его вообще можно считать «мыслящим»? Один из зарубежных создателей современных думающих машин, Тьюринг, предлагает раз и навсегда решить этот вопрос, считая машину способной мыслить, «если она может при известных предписанных условиях подражать человеку в ответах на вопросы настолько хорошо, чтобы обмануть на значительный период времени человека, задающего вопросы».

Он придумал такой порядок этой своеобразной игры в имитацию. Человек-экзаменатор и невидимый испытуемый обмениваются рядом вопросов и ответов. Если через некоторое время экзаменатор так и не догадался, кто его собеседник — человек или машина, он сдается. За таким автоматом Тьюринг готов признать право считаться мыслящим.

Другой ученый говорит, что он поставит знак равенства между человеком и машиной, если последняя научится смеяться шутке в должный момент. Но так как не все коллеги рассмеялись этому определению достаточно быстро, то дискуссия о том, должна ли машина обладать чувством юмора и стоит ли тратить миллионы, чтобы снабдить этим чувством машины, не состоялась.

Обсуждения этой темы иногда походят на модные в XVII веке споры о том, где находится вход в преисподнюю, чему даже была посвящена одна из диссертаций. И сейчас еще много разных мнений, много горячности. И это естественно — ученые продолжают поражаться искусству природы, вместившей в небольшом объеме человеческой черепной коробки столько возможностей. Поражаться не только тому, что число переключающих элементов мозга несравненно больше, чем у самой большой электронной машины, но и тому, что нервная система обладает уникальной способностью к компенсации утерянных возможностей. Отдельные не слишком крупные повреждения не ведут к отказу всей системы.

Ничего подобного пока в технике нет. Но ученые и инженеры настойчиво разрабатывают системы, способные выполнять свои задачи, несмотря на порчу отдельных элементов.

Что же касается вопроса, кто умнее, разве допустимо ограничиваться лишь формальным ответом!

При современном уровне техники можно создать в памяти машины такой объемистый словарь и задать ей такую программу, что она смогла бы составить полный набор ответов на все возможные вопросы.

Однако как говорил еще Эйнштейн:

«Что бы ни делала машина, она будет в состоянии решить какие угодно проблемы, но никогда не сумеет поставить хотя бы одну».

— У нее не может даже появиться желание это сделать, — развивает мысль Берг, — у машины не возникает потребности в познании. Искусственный мозг не может выйти за рамки предопределения. Машина не способна изобретать, заинтересовываться. Это для нее недостижимо. Но не в силу слабости инженерного искусства, а из-за принципиальной невозможности. И нас, ученых, это не пугает. Мы знаем, что законы термодинамики не допускают создания вечного двигателя. Из принципа неопределенности Гейзенберга следует, что невозможно одновременно сколь угодно точно измерить положение и скорость электрона. Теория относительности Эйнштейна утверждает невозможность движения со скоростью, превышающей скорость света в пустоте. Есть запреты, которые человек не может преступить. Он не может стереть грань между человеком и машиной, между живым и неживым, да и нужно ли это?

Помните замечания Берга при чтении антикибернетических статей? «Не переделывать законы природы (на что может пойти лишь невежда и авантюрист), а использовать их».