— Да отпусти ты меня! — ведунья обеими руками ударила по предплечьям ивтора. — Ничего я не рехнулась. Я ничего сделать не могу. Я ничего не знаю ни о арифедах, ни о грахах. Ю даже резать уже поздно, понимаешь? Тут хирург нужен!

— Да ты себя послушай! То ей хирург нужен, то резать поздно! И никто тут ничего про это не знает. Ты почти год в этом убеждалась! — кажется, вечно спокойный, как лесное озеро демон был морально готов дать Архе хорошую затрещину. — Если тебе так нужен хирург, то я сейчас их всех приволоку! Тогда…

Блондин вдруг замер, так и не закрыв рот. И глядя поверх головы лекарки увеличившимися едва ли не вдвое глазами. Зрачок демона так расширился, что лазурь почти пропала, скрывшись под чернотой.

— Что там? — просипела ведунья.

Когда тебе за спину так смотрят, стремление намочить юбку становится почти невыносимым.

— Не шевелись, — беззвучно, одними губами проговорил ивтор. — Только не шевелись.

Белёсый шарик чистого света неторопливо, будто даже с ленцой, вылетел откуда-то сзади. И по-прежнему не спеша поплыл вдоль стеночки. Совсем нестрашный, примерно с кулак Архи, похожий на огоньки демонов. Может, только не такой яркий. А ещё он едва слышно потрескивал, словно кузнечик в летний полдень. В воздухе запахло чем-то сладковато-въедливым, першащим в горле. И волоски на всём теле встали дыбом во вполне прямом смысле этого слова. Даже на голове приподнялись.

— Что это? — так же, только губами, выдавила лекарка.

— Шаровая молния, — отозвался побелевший до цвета гашёной извести Адин. — Не шевелись…

Ведунья и не собиралась, замерев, как перепуганный кролик.

Шарик на них не обращал ни малейшего внимания. Плыл себе и плыл вдоль стены, словно изучая комнату.

— Тётя Арха! Я телегу-то…

Дверь в каптёрку распахнулась, треснувшись о стену. И порыв по-хозяйски ворвавшегося ветра смел со стола всё, что на нём лежало. Только принц остался там, где был.

Ненадолго.

Арха и сама не верила, что всё наконец-то закончилось. Вроде и времени не так много прошло — утро, новорождённое и неуверенное, только разгораться начинало. Но ведунье казалось, что прожила она не ночь, а как минимум лет десять.

Лекарка ткнулась в ладони, потёрла мокрое и в то же время заскорузлое лицо. Обожжённая кожа тут же начала зудеть. Но в этом было даже что-то приятное. Наверное, несильная, но назойливая боль помогала лучше прочувствовать радость жизни. Без всякого ёрничания радость: они живы, почти здоровы и всё, наконец, позади.

Ведунья откинулась на спину, брызнув водой. Телега сейчас больше лодку напоминала. Затопило её на ладонь, а то и выше. Солома, покрывающая дно, набрякла, расползшись в склизкий, как холодная примочка, кисель. Но сейчас это никаких неудобств не вызывало. Наоборот, такой компресс помогал — ожоги не так пекло.

Ю спала. Даже посапывала во сне совсем по-детски. У Архи в голове не укладывалось, как граха может после всего этого спать? Но демонесса вырубилась почти мгновенно — лекарка и пуповину перевязать не успела. Маленькое чудовище, плод любви недальновидных родителей, едва слышно попискивал на груди матери, как щенок.

Конечно, Ю родила никакое не чудовище. А нормального здорового — на взгляд лекарки даже чересчур здорового — мальчишку. Страшного, сморщенного, красного в жёлтой смазке. И мгновенно требовательно заоравшего. Кажется, малыш считал: этот мир ему обязан уже просто потому, что он родился. Видимо, габариты дитёныш унаследовал от мамы, а лордскую спесь от папы.

Арха улыбнулась, поправив собственную нижнюю рубашку, заменившую пелёнки. На самом деле, малыш прекрасен. И капли дождя, поблескивающие в лучах ещё невидимого солнца, бисером усеивающие каждую травинку, иголочку хвои и веточку, тоже прекрасны. И дымка тумана над раскисшей землёй. И робкий пересвист просыпающейся птицы. Даже запах палёной шерсти от основательно укороченных волос. Всё было прекрасно.

«Встать не хочешь? — ехидно поинтересовался внутренний голос. — Там вроде где-то принц дважды раненный валяется. Да и выблудить из этого леса неплохо бы…».

— Не-а, не хочу… — вслух, но шёпотом ответила лекарка, блаженно потягиваясь, морщась от боли в натруженных мышцах и счастливо улыбаясь.

Ей не только вставать не хотелось, но и просто пережитую ночь вспоминать. Слишком много событий и каждое кошмарнее предыдущего.

Взрыв, как будто в каптёрку кто-то зашвырнул огненный шар, размером с бочонок. Её собственный истошный визг. Щепки, разлетающиеся, словно стая вспуганных бабочек. Треснувшая пополам потолочная балка. Кусок дерева, размером с ногу взрослого мужчины, падающий на грудь кронпринца. Адаш, сложившийся от удара, будто сесть пытающийся. Залитое кровью лицо Адина и чёрный провал рта, распахнутого в беззвучном крике.

И горящий лазарет. Под хлещущим дождём, в ураганной круговерти воды — горящий, полыхающий гигантским костром.

Ивтор сам погрузил на телегу и орущую Ю, и ведунью усадил на место возницы, сунув ей в руки вожжи. «Увози её, немедленно! И пришли врачей, помощь! Адаша обломками засыпало! Ну же, Арха, выйди из ступора!»…

А дальше… Дальше была чернота, до краёв, как чашка, наполненная водой, ветром и оглушающим треском молний. Ни дороги, ни даже направления. Сходящая с ума лошадь, брыкающаяся, встающая на дыбы, норовящая перевернуть телегу. Ехать они не смогли, да и не умела лекарка повозкой управлять. Пришлось брать конягу за удила и, ежесекундно норовя попасть под бьющие копыта, тянуть животину вперёд. Или хоть куда-нибудь.

Потом буря начала стихать, а ребёнок решил-таки родиться.

Что из этой ночи стоило назвать самым ужасным, Арха понятия не имела. Всё по отдельности претендовало на титул кошмара. Вместе же и вовсе слилось в кусочек пройденной Бездны.

Зато сейчас было хорошо.

За лазарет лекарка не волновалась. Такого костра не заметить из ставки просто не могли. И наверняка пришли на помощь. Не сами командующие, понятно. Но адъютантов точно отправили. А, значит, раненых на произвол судьбы никто не оставит. Скребла, конечно, мысль об Адаше. Но девушка упорно запихивала её в самый дальний угол. Всё равно в данный момент ведунья ему ничем не могла помочь.

А в остальном жизнь прекрасна и удивительна.

— Тю, ты глянь! Да это ж бабы! — чужой голос резанул ухо, как воронье карканье.

Лекарка тихонько застонала, обеими руками взъерошив остатки волос. Даже о том, чтобы просто сесть думать было тошно. Но подниматься пришлось. Правда, Арха тут же рухнула обратно. Огромная туша, резко воняющая мокрой псиной, повалила лекарку на солому, расплескав воду, как в настоящем озере. Горячий шершавый язык прошёлся по лицу раз, другой.

— Ир? — пробормотала ведунья, стараясь вывернуться из-под ласк щенка и нащупывая под шкурой ошейник. — Ир, это точно ты?

Пёс коротко и звонко тявкнул, соглашаясь, что это действительно он.

— Гляди-ка! Вроде хозяйку признал? Так, это из лагеря бабы иль чё?

Архе наконец удалось отпихнуть неподъёмную тушу собачьего детёныша в сторону. Сделать это оказалось совсем непросто. Телега всё-таки в ширину не растягивалась. А справа мирно спали Ю с младенцем. Но с задачей лекарка справилась и даже снова села.

Правда, тут же об этом и пожалела. Рядом с понурившейся лошадью, под деревьями, да и просто вокруг стояли мужчины. Ещё ободраннее и грязней, чем девушка помнила. После последней встречи их ряды явно поредели. Но всё равно немало — душ двадцать.

Ровно на двадцать больше, чем Архе хотелось бы.

— А я ведь её тоже признал, — прищурился один из бандитов, придерживающий конягу, впряжённую в телегу, за узду. — Эта та, подстилка демонова. Шо на поляне тады травки дёргала.

— Точно, она и есть! — нехорошо осклабился другой, окидывая ведунью плотоядным взглядом.

Правда, смотреть он мог только одним глазом. Второй закрывала грязная почти чёрная повязка, из-под которой лезла багровая подушка отёка.

— Ну вот почему сразу подстилка? — вздохнула лекарка. — Кстати, у вас воспаление началось. Ещё немного затянете и отправитесь вслед за вашим глазом.