Оттого я сделал опыт (с большим или меньшим успехом) ввести в мою поэму некоторые чужие, особенно древние размеры. Таковы пятистопный ямб с лишним в третьей стопе слогом (II), ямб двустопный (XIV), Аристофановы анапесты (XV), дактило-трохеический тетраметр (XVI) и трагический сенарий (XXIV), которые до меня или вовсе не были известны, или мало употреблялись в шведской поэзии.

Что касается самого языка, то древность содержания побуждала меня пользоваться по временам архаизмами, преимущественно такими, которые, не будучи непонятны, казались мне особенно выразительными, — труд, во всяком случае потерянный для иностранцев, а иногда и для самих соотечественников.

Он требует однако ж большой осторожности, ибо существенной формой новейшего произведения, как само собою разумеется, должен все-таки оставаться язык общеупотребительный, хотя он в известных случаях и может приближаться к устарелому.

Очерк быта, религии и поэзии древних скандинавов[3]

В средние века, особливо в VII и VIII столетиях, приморские страны Европы были часто тревожимы норманнами. Эти отважные люди, которые в русских летописях называются варягами, являлись с легкими судами своими на всех морях, нападали на встречные корабли и, приставая к берегам или углубляясь реками во внутренность земель, опустошали города и села, основывали новые государства.

Отечеством норманнов была Скандинавия, то есть та часть Северной Европы, в состав которой входит ныне Швеция с Норвегией и Дания. Страны эти разделились в то время на множество мелких владений, и в каждом был свой король, или, как его там называли, конунг, с ограниченной властью; в случае войны он становился предводителем рати.

Раздробление на мелкие области достигло высшей степени в Норвегии (Нордландии), и ее-то жители были самыми страстными мореходами. Толпы, наводившие ужас на берега Европы, состояли преимущественно из норвежцев. Вот отчего название норманнов и распространилось на всех вообще скандинавов. В юго-западной части Норвегии, на берегу Немецкого моря, находилась между прочим небольшая область Согн. Ее разделял длинный и узкий залив (какими вся Норвегия изрезана с запада), еще и теперь известный под именем Согнского (Sognefjord). В этом-то краю родился знаменитый в скандинавских сказаниях Фритьоф.

Природа скандинавская сурова, но величественна и разнообразна. Гранитные скалы и горы, в недрах своих скрывающие металл; озера, усеянные островами; реки быстрые и часто пенящиеся водопадами; огромные леса, растущие то в долинах, то на высотах; наконец море, омывающее утесистые берега, а перед ними усеянное скалами, которые вместе с окружающей их водой, образуют так называемые шкеры или, правильнее, шхеры (skar): таковы отличительные черты тамошней природы. Припомним сверх того, что на дальнем севере солнце, в продолжение нескольких недель, совсем не заходит и при ясном небе бывает видно целую ночь, почему и называется там в эту пору полуночным. Пользуясь правами поэта, Тегнер и в Согнском, относительно южном, крае предполагает явление беззакатного солнца.

Главное сословие народа у скандинавов составляли владельцы более или менее обширных участков земли, которыми они управляли независимо. Вся их обязанность в отношении к конунгу состояла в том, что они должны были следовать за ним на войну. Они назывались крестьянами или бондами (bonde). Каждый бонд носил оружие, и, если был богат, держал при себе наемную дружину. Он нередко бывал в тесном союзе с конунгом, но находиться в его дружине считал для себя унизительным. Конунг всегда избирался народом, и с саном своим соединял звание верховного жреца. При религиозных торжествах он сам отправлял* богослужение в храме. Его сыновья, еще при жизни отца, также назывались конунгами. Случалось, что отец с сыном, или два брата вместе управляли краем. Владетельные семейства обыкновенно с гордостью вели свой род от богов. За конунгами, по знатности сана, следовали ярлы (графы), которые и сами быт или иногда главами областей.

Война была для норманна главным и самым почетным занятием; но особенно уважались морские походы. Первоначально они служили к удовлетворению торговые потребностей, да и впоследствии коммерческий интерес оставался одним из сильнейших побуждений к таким странствованиям. Их предпринимали, по большей части, младшие сыновья конунгов и бондов, то есть люди, которые, не имея права на наследство земли, хотели оружием поправить обиду судьбы. Их целью было добыть себе имущество или область. Но иногда к походу понуждало их и одно удальство или славолюбие. Такой воитель назывался викингом или морским конунгом. Сначала он строго держался правил чести и великодушия, но позднее благородная война обратилась в разбойничество. Сверх дружины, при викинге был неразлучный сподвижник, называвшийся его братом по оружию (vapenbroder) или по воспитанию (fosterbroder).

Надобно объяснить начало и значение этого священного для норманнов союза. Воинственному отцу некогда было самому заниматься воспитанием детей своих. Это, а может быть, и желание удалить их от вредных развлечений, было причиной, что знатный скандинав часто отдавал сына или дочь в дом какого-нибудь старца, известного своею мудростью й уединенной жизнью. Последний становился для своих питомцев отцом по воспитанию (fosterfader) и навсегда принимал в отношении к ним родительские обязанности. Отсюда проистекало добровольное подчинение пестуна более богатому доверителю; была поговорка: «Кто воспитывает чужое дитя, тот беднее отца его».

Между тем дети, соединенные под одним общим надзором, делались братьями по воспитанию. Подрастая вместе, два мальчика, несмотря на разность своего состояния, торжественно заключали друг с другом вечный союз. Обыкновенно, каждый из них наносил себе по легкой ране на ладони, и слитая на землю в одну ямку кровь их, тщательно перемешанная, служила символом братства: в заключение обряда они подавали друг другу руку. С той поры они уже никогда не разлучались: делили веселье и горе, труды и опасности. Даже собственность была у них общая. Если оба возвращались из своих странствований, то и среди мира, иногда до глубокой старости, они продолжали жить вместе и нередко вместе же умирали: в последний, час богатый и знатный увлекал за собою беднейшего, который при этом воображал, что перейдет со своим товарищем-покровителем в одно и то же место неземного мира. Если один погибал от оружия, вступали не только воспитывавшиеся в одном доме, но и вообще люди, которых сближала одинаковая страсть к славным подвигам. В таком случае сподвижники назывались братьями по оружию.

Суда, на которых совершались морские походы, были гребные ладьи с парусами и иногда вмещали в себе до двухсот человек. Они строились большей частью в виде драконов, улиток и тому подобное, отчего и обозначались именами этих животных. Во «Фритьофе» названия дракон и шнек (улитка) не раз встречаются вместо слова корабль. Под драконом разумелось военное судно, большое, крепкое, с высокими бортами и разными украшениями. Оно получило это название от драконовой головы на носу корабля и от хвостообразной кормы. Несясь на распущенных парусах, такое судно действительно напоминало летящего змея. Шнек — общегерманское судно — отличался длинной, узкой формой, низким бортами долгим носом. По своему легкому, скорому ходу шнеки были особенно пригодны для быстрого нападения; на них и прибалтийские славяне успешно сражались с норманнами. Рассказывают, что однажды король Вендов Ратибор на 2 500 шнеках поплыл с огромным войском к берегам Норвегии. Суда этого имени до сих пор известны у датчан и норвежцев, а от последних заимствованы и русскими: на мурманском (норманнском) берегу, по Северному морю, лодку известных размеров до сих пор зовут шнеком. Корабль Фритьофа назывался Эллидою. Это было, впрочем, нарицательное имя, которым означалось крепкое, удобное для битв судно, иногда имевшее до тридцати весел и обитое железом. В названии его некоторые видят родство со славянским словом ладья.