Кингстон не задает вопросов, садясь за руль и нажимая на кнопку зажигания. Белль оживленно болтает, рассказывая мне о своей новой школе, о нескольких друзьях, которых она завела, о девушке своего отца, которая, по ее словам, ей очень нравится. Похоже, она справляется с тем, что вся ее жизнь перевернулась, гораздо лучше, чем я. Меня поражает, насколько дети жизнерадостны.

Я даже не обращаю внимания на то, куда мы едем. Я настолько поглощена тем, что моя сестра сидит рядом со мной, что отключаюсь от всего остального. Только когда Кингстон заезжает на парковку, я оглядываюсь по сторонам.

Боже мой!

Белль визжит, когда видит знакомые ориентиры.

— Ооо! Мы можем купить мороженое? И крендель? И покататься на «акульих головах»?

Глаза Кингстона встречаются с моими, прежде чем он поворачивается к ней.

— Все, что захочешь, малышка. Это твой день.

Я теряю дар речи, когда помогаю Белль выйти из машины.

Он берет меня за руку.

— Все в порядке?

Я сжимаю его руку, кивая.

— Более чем нормально.

Его лицо озаряется улыбкой.

— Тогда пойдем. У нас всего пара часов.

Мы втроем выходим с общественной парковки, держась за руки и поднимаемся по лестнице, ведущей на пирс. Мы пробираемся сквозь толпу, прокладывая себе путь мимо сувенирных и различных продовольственных киосков. Когда мы проходим через вход в Тихоокеанский парк, я смотрю на металлического осьминога над головой и вспоминаю, когда я была здесь в последний раз. Это было почти год назад, точнее, в мой семнадцатый день рождения. Мы с Белль и нашей мамой стояли на этом самом месте. Когда Белль была немного младше, она боялась проходить через вход, потому что думала, что осьминог настоящий и что он спустится и схватит нас своими щупальцами, если мы пройдем под ним. Когда нам наконец удавалось убедить ее, что это скульптура, она высовывала язык и говорила…

Белль дергает меня за руку, чтобы я остановилась, и высовывает язык.

— Я не боюсь тебя, фальшивый осьминог.

Я практически на грани слез от горько-сладких воспоминаний. Кингстон вопросительно смотрит на меня, и я говорю ему те же слова, которые он сказал мне: «Я расскажу тебе позже».

Он кивает, интуитивно понимая, как мне тяжело, но в то же время, как я невероятно счастлива. Мог ли он знать, какое значение имеет это место? Он должен, решаю я. Кингстон явно находчив, он не только выяснил, где живет моя сестра, но и договорился с ее отцом, каким-то образом убедив его разрешить нам взять ее с собой на вторую половину дня. Почему этот парень тот, кто доказывал свою эгоистичность со дня нашего знакомства делает что-то настолько бескорыстное и милое? Это, безусловно, самое приятное, что кто-либо когда-либо делал для меня.

Я пока оставляю свои вопросы при себе и решаю наслаждаться тем ограниченным временем, которое у меня есть с Белль. Мы гуляем по парку и играем в некоторые настольные игры. Кингстон демонстрирует свои навыки игры в мяч, выигрывая гигантское мягкое животное для Белль, забросив несколько в корзину. Мы катаемся на аттракционе «акулья голова», от которого меня всегда тошнит, но Белль так его любит, что я терплю. Мы объедаемся мягкими крендельками, чуррос и сахарной ватой, а на ужин берем гамбургеры. Мы даже катаемся на колесе обозрения, и мне каким-то образом удается пережить это без слез. Взяв несколько рожков мороженого, мы съедаем их, прогуливаясь по пляжу, когда солнце начинает садиться.

Белль засыпает по дороге домой и продолжает спать, пока я вытаскиваю ее из Range Rover. Она ненадолго просыпается, когда я целую ее в лоб, прежде чем передать ее отцу. Кингстон и Джером обмениваются несколькими тихими словами, после чего Джером забирает мою сестру внутрь, и мы возвращаемся в машину.

Я прислоняюсь головой к окну, когда мы выезжаем на дорогу и начинаем движение. Когда мы останавливаемся на красный свет, Кингстон кладет руку мне на лицо. Я поворачиваюсь к его ладони, мягко целую в середину, прежде чем поднять глаза.

— Спасибо, — мой голос едва превышает шепот, но я знаю, что он меня слышит.

Он тяжело сглатывает, когда его глаза ищут мои. Загорается зеленый, и он возвращает свое внимание на дорогу, разрушая чары. Я возвращаю свое внимание к окну, когда он не отвечает.

Я вздрагиваю, когда мгновение спустя он переплетает свои пальцы с моими.

— Спасибо тебе, что позволила мне быть частью этого.

Я сжимаю его руку и улыбаюсь. Впервые за последние месяцы я чувствую себя по-настоящему счастливой, и все потому, что у Кингстона Дэвенпорта действительно есть душа, причем чертовски прекрасная. Кто бы мог подумать?

— Итак… Жасмин… Белль… Я чувствую здесь закономерность.

Улыбка Жас растет. Она не переставала улыбаться весь день. Я бы не подумал, что это возможно, но она становится еще прекраснее, когда так улыбается.

— Да, моя мама была неравнодушна к диснеевским принцессам. Очевидно, — она смеется. — Жасмин была ее любимой принцессой. По ее словам, взглянув на меня, она поняла, что я буду независимой и немного бунтаркой, но при этом милой и сострадательной. Все черты, которые кто-то мог бы использовать для описания моего королевского двойника.

Также это идеальный способ описать тебя.

— Насчет Белль, — продолжает она. — На самом деле это была моя любимая принцесса, так она и получила свое имя, но она действительно оправдала его, что немного странно, когда я думаю об этом. Моя Белль добрая, с богатым воображением, немного причудливая, и эта девочка может часами сидеть за книгой. Мы проводили много времени в библиотеке.

— Она замечательный ребенок.

— Она самая лучшая, — Жас вздохнула, прежде чем перевести взгляд на меня. — Могу я спросить тебя кое о чем?

— Ты можешь спросить… но не могу гарантировать, что отвечу.

Она качает головой, слегка посмеиваясь.

— Как ты узнал? Как ты нашел ее?

— Ты удивишься, как легко можно собрать информацию о чем угодно или о ком угодно, имея достаточно денег и нужные связи.

Наличие частного детектива под рукой тоже не помешает.

— Боже, наше детство было таким разным. Я не могу представить, как легко тебе, должно быть, жилось.

Моя челюсть сжимается.

— Если у меня есть деньги, это не значит, что мне было легко.

Она отводит взгляд.

— Ты прав, мне очень жаль. Это было невежественное предположение.

Я поднимаю брови, не привыкший, чтобы кто-то так легко признавал свою неправоту.

— Все в порядке. Уверен, что я тоже сделал несколько предположений о тебе, которые не соответствуют действительности.

— Уверена, их немало, — смеется Жасмин. — Могу я задать тебе еще один вопрос?

— Задавай.

— Что за дела с Пейтон?

Черт. Я не думал, что она пойдет на это.

— Что ты имеешь в виду?

— Например, что за дела с ее отцом? Ее фамилия Деверо, верно? Но она называет себя Каллахан, и, по словам Мэдлин, они с Чарльзом поженились, когда Пейтон была еще ребенком, и с тех пор он ее воспитывает.

Я усмехаюсь. Пейтон воспитывали несколько нянь. Ни у Мэдлин, ни у Чарльза нет никаких природных инстинктов, когда дело касается воспитания детей. Я подозреваю, что и интерес к этой работе у них нулевой.

— Ее отец умер, когда она была совсем маленькой, думаю, месяцев в десять или одиннадцать.

— О, — Жас прикусывает губу, и если бы я не был сейчас за рулем, у меня возникло бы искушение впиться в них зубами. — Итак, если ее отец умер, почему Чарльз не удочерил ее и официально не сделал ее Каллахан? Все трое придают большое значение фамилиям, особенно этой.

— Ты ведь знаешь, что это и твоя фамилия тоже, — напомнил я ей.

— Уф, — она откидывает голову назад на сиденье. — Нет, мне есть что сказать по этому поводу. Ты знаешь, что этот ублюдок законно сменил мою фамилию, не спросив, как я к этому отношусь?