Выше я упомянул о Н. В. Здобнове. Это был большой умница, великий труженик и глубоко честный человек. Знаменитая книга его «История русской библиографии» — по существу история русской культуры — выдержала уже три издания и готовится четвертое.
Н. В. Здобнов — один из основоположников советской библиографии. Недавно Всесоюзная книжная палата издала книгу М. В. Машковой «Н. В. Здобнов. (1888—1942). Очерки жизни и деятельности». Москва, 1959, 132 стр.
У Н. В. Здобнова было много завистников, а потому и недругов, и они при всяком удобном случае играли на старых политических ошибках нашего земляка, хотя он в свое время заявил в центральной печати о прежних заблуждениях и категорически отрекся от них. Передо мной фотокопия письма В. Д. Бонч-Бруевича вдове Здобнова от 8 октября 1948 г.:
«Многоуважаемая Нина Ивановна,
Благодарю Вас за присылку письма и за две рецензии на книгу Вашего покойного мужа. Я бы очень хотел, чтобы Вы сосредоточили все рецензии, которые появлялись где-либо, — у меня. Это мне потребуется для будущего. Рецензию Б. П. Козьмина я еще не читал, но так как «Советскую книгу» получаю, то прочту. Беркова рецензия дельная. Просто надо изумляться, что есть еще такие непримиримые фанатики, которые злились и злятся на Вашего мужа совсем не потому, что он плохо или хорошо сделал свою работу, а потому, что он ушел к коммунистам из партии эсеров.
Как обстоит дело с повторным печатанием уже вышедшей книги, а также ее 3-го тома?
Я как-нибудь займусь просмотром того списка, который Вы мне прислали, — работ Николая Васильевича, и о том, что выберу для печати, тотчас же Вам сообщу. Вот некролог я бы напечатал, но никто мне до сих пор не написал. Если сами напишете, — это будет хорошо.
Вы уезжайте на поправку, а когда приедете, повидаемся. Дело в том, что я тут тоже хворал, а сейчас принялся за работу, которой сгрудилось очень много, так что, к сожалению, на прием посетителей приходится отводить очень мало времени. Если Вы сами что выбрали из ненапечатанных сочинений Вашего покойного мужа для печати, то сейчас же позвоните мне или занесите.
Главный редактор Гослитмузея
Влад. Бонч-Бруевич».
ДИПЛОМ — „ПОКРЫШКА“
В Свердловске существует интересное учреждение — мастерская по изготовлению минералогических коллекций. Основал ее в 1890-х годах профессор-геолог Модест Онисимович Клер — сын основателя Уральского общества любителей естествознания. Мастерская закупает минеральное сырье в разных местах Урала.
На западном склоне северного и среднего Урала широко распространены так называемые пермские медистые песчаники. Запас их в мастерской давно вышел, а поручить доставку их было некому. Узнав об этом, я подумал, почему бы мне не предложить своих услуг и не поехать в Пермь, а попутно устроить себе творческую командировку. И вот в начале октября 1955 года я оказался заготовителем минерального сырья.
Дело свое я сделал, камень отправил в контейнере и на недельку задержался в Перми.
Известно, что пермское Прикамье населено народностями так называемой пермской группы — коми-пермяками и удмуртами. Это они дали происхождение таких уральских фамилий, как Одегов, Гачегов, Иртегов и т. д. Носители их числятся русскими, хотя ясно, что предки были или удмуртами или коми-пермяками. В Пермском педагогическом институте работала преподавателем Гантман-Кривощекова, по-видимому, родственница известного уральского краеведа И. Я. Кривощекова. К ней-то меня и направили за разъяснением значения перечисленных мною фамилий.
Сказали, что Кривощекова находится в таком-то кабинете, но скоро выйдет. Коли скоро, так отчего не подождать, и я начал измерять своими шагами широченный коридор второго этажа великолепного здания, когда-то построенного Пермским губернским земством, а потом переданного для Пермского университета. От него в свое время отпочковался Пермский педагогический институт.
Гуляю я этак по коридору и вижу: стоит посудина с водой, а накрыта она листом бристольского картона.
«Откуда, — думаю, — взялся тут бристоль? Дай-ка взгляну, авось, интересное что». Взял я картон. Одна сторона совершенно чистая. Перевертываю и читаю:
«Императорское русское археологическое общество в Общем Собрании своем тысяча девятьсот двенадцатого года Мая 4-го дня избрало Бориса Леонидовича Богаевского в число своих членов-сотрудников.
С.-Петербург, 1912 года сентября 25 дня.
Председатель Константин
За помощника председателя Петр Никитин
Секретарь Борис Фармаковский».
Прочел я — и удивился, и возмутился. Каким же это образом диплом попал в число хозяйственных предметов? Да ведь Б. Л. Богаевский — известный профессор-историк, работавший в университете. И здорово же чтит высшая школа память своих выдающихся работников!
Я подумал: если выразить свое возмущение и передать диплом кому-либо из сотрудников института, то засунут опять, и потом снова он попадет, быть может, еще для худшего вида использования, а документ стоил того, чтобы его сохранить.
Вернувшись в гостиницу, я стал изучать подписи под дипломом.
«Константин», наделавший после своего имени столько размашистых колес-завитков, — внук Николая Первого, «его императорское высочество», последний дореволюционный президент Академии наук, почетный академик и поэт «К. Р.» (Константин Романов), автор известных в старое время романсов и военных песен. Величина, конечно, не ахти какая, а все же личность историческая, и судя по почерку — большой зазнайка…
Личность Петра Никитина, по отчеству Васильевича, удалось установить по справке из Центрального исторического архива в Ленинграде. Это — «управляющий отделом древне-классической, византийской и западноевропейской археологии Русского археологического общества», состоявший также профессором Петербургского университета по кафедре классической филологии.
Фамилия «Фармаковский» меня, как археолога по образованию, сразу заинтересовала: да ведь это же знаменитый советский археолог! С его именем связаны расколки древнегреческой колонии на черноморском побережье — города Ольвии. Борис Владимирович Фармаковский (1870—1928) — крупный исследователь в области классической археологии и археологии Северного Причерноморья. Он же вел раскопки древней Десятинной церкви в Киеве. При раскопках Ольвии установил основную территорию города, систему планировки и обороны, устройство жилых и общественных зданий, особенности культурной жизни.
Ученый оставил много печатных работ: «Аттическая вазовая живопись и ее отношение к искусству монументальному в эпоху непосредственно после греко-персидских войн» (1902), «Архаический период в России» (1914), «Художественный идеал демократических Афин» (1918)…
В 1914 году Б. В. Фармаковский избран членом-корреспондентом Академии наук, а потом был профессором Ленинградского университета. Словом — большой ученый.
Так вот чья подпись стоит под дипломом-покрышкой!
Диплом, как исторический документ, я заключил в раму со стеклом и хотел показывать на выставке своих коллекций в городах Урала. Мне говорят:
— Знаете, ведь неудобно это выставлять: царский внук, а кто такие Никитин и Фармаковский, разве известно, да и старье это все…
Коли умные люди говорят, надо слушаться, и диплом я показывал только тем, кто хорошо понимает ценность исторических документов.
С 1958 года я состою в довольно оживленной переписке с кировским краеведом Василием Георгиевичем Пленковым. Он то и дело помещает в «Кировской правде» интересные сообщения о своих находках.
Однажды он присылает мне номер «Кировской правды» за 25 мая 1961 года со своей статьей «Ульяновы и Фармаковские. Заметки краеведа».
Начинаю читать эту статью:
