Он почувствовал вспышку раздражения.

— Вы действительно так боитесь, что я найду себе других друзей? Поверь мне, Летиция, ничто не сравнится с твоей компанией.

— Понятно. — К его шоку, ее голос прервался. Он заметил, что ее глаза стали очень красными. Неужели она вот-вот заплачет? Что с ней было не так? — Так вот как все обстоит.

— Это всего лишь винная вечеринка, — сказал он, расстроившись. — В чем дело, Летти?

— Неважно, — сказала она и ускорила шаг. — Пей с кем хочешь.

— Я так и сделаю, — огрызнулся он, но она уже оставила его далеко позади.

В без десяти семь в следующую пятницу Робин надел свой единственный хороший пиджак, достал из-под кровати бутылку портвейна, купленную в «Тейлоре», и пошел к квартирам на Мертон-стрит. Он без труда нашел комнаты Элтона Пенденниса. Еще до того, как он прошел по улице, он услышал громкие голоса и несколько аритмичную фортепианную музыку, доносившуюся из окон.

Ему пришлось постучать несколько раз, прежде чем кто-то услышал его. Дверь распахнулась, и на пороге появился русоволосый мальчик, имя которого Робин помнил смутно — Сен-Клауд.

— О, — сказал он, оглядывая Робина с ног до головы прищуренными глазами. Он выглядел довольно пьяным. — Ты пришел.

— Это показалось вежливым, — сказал Робин. — Так как я был приглашен?

Он ненавидел, когда его голос переходил в вопрос.

Сен-Клу моргнул ему, затем повернулся и неопределенным жестом указал внутрь:

— Ну, пойдем.

В гостиной на шезлонгах сидели еще трое мальчиков, от которых так разило сигарным дымом, что Робин закашлялся, когда вошел.

Все мальчики столпились вокруг Элтона Пенденниса, как листья вокруг цветка. Вблизи оказалось, что отзывы о его внешности ничуть не преувеличены. Он был одним из самых красивых мужчин, которых Робин когда-либо встречал, воплощением байронического героя. Его глаза под капюшоном были обрамлены густыми темными ресницами; его пухлые губы могли бы показаться девичьими, как обвиняла Летти, если бы их не подчеркивала такая сильная, квадратная челюсть.

— Дело не в компании, а в скуке, — говорил он. — В Лондоне весело в течение сезона, но потом ты начинаешь видеть одни и те же лица из года в год, а девушки не становятся красивее, только старше. Побывав на одном балу, ты можешь побывать на всех. Знаешь, один из друзей моего отца однажды пообещал своим близким знакомым, что сможет оживить их собрания. Он приготовил замысловатый званый ужин, а затем велел своим слугам пойти и разослать приглашения всем нищим и бездомным бродягам, которые попадались им на пути. Когда его друзья прибыли, они увидели этих пестрых бродяг, пьяных в стельку и танцующих на столах — это было уморительно, я бы сам хотел, чтобы меня пригласили.

На этом шутка закончилась; аудитория засмеялась в такт. Пенденнис, закончив свой монолог, поднял голову.

— О, привет. Робин Свифт, не так ли?

К этому моменту неуверенный оптимизм Робина в том, что это будет хорошее время, испарился. Он чувствовал себя опустошенным.

— Это я.

— Элтон Пенденнис, — сказал Пенденнис, протягивая Робин руку для пожатия. — Мы очень рады, что ты смог прийти.

Он обвел комнату сигарой, пуская дым, пока знакомил гостей.

— Это Винси Вулкомб. — Рыжеволосый мальчик, сидевший рядом с Пенденнисом, дружески помахал Робину рукой.

— Милтон Сен-Клауд, который обеспечивал нам музыкальное сопровождение. — Рыжеволосый, веснушчатый Сен-Клауд, который занял место перед пианино, лениво кивнул, а затем продолжил выводить беззвучную последовательность.

— А Колин Торнхилл — ты его знаешь.

— Мы соседи по Мэгпай-лейн, — охотно ответил Колин. — Робин живет в седьмой комнате, а я в третьей...

— Так ты говорил, — сказал Пенденнис. — Много раз, на самом деле.

Колин запнулся. Робин пожалел, что Рами не было рядом; он никогда не встречал человека, способного уничтожить Колина одним взглядом.

— Хочешь выпить? — спросил Пенденнис. На столе была собрана такая богатая коллекция спиртного, что у Робина закружилась голова от одного взгляда на нее. — Угощайся, чем хочешь. Мы никогда не можем договориться об одном и том же напитке. Портвейн и херес сцеживают вон там — о, я вижу, ты что-то принес, просто поставь на стол. — Пенденнис даже не взглянул на бутылку. — Вот абсент, вот ром — о, осталось только немного джина, но не стесняйся допить бутылку, она не очень хорошая. И мы заказали десерт в Sadler's, так что, пожалуйста, угощайтесь, иначе он испортится, если будет стоять в таком виде.

— Просто немного вина, — сказал Робин. — Если оно у вас есть.

Его коллеги редко пили вместе из уважения к Рами, и ему еще предстояло получить подробные знания о видах и марках алкоголя и о том, что выбор напитка говорит о характере человека. Но профессор Ловелл всегда пил вино за ужином, поэтому вино казалось безопасным.

— Конечно. Есть кларет, портвейн и мадера, если хочется чего-нибудь покрепче. Сигару?

— О, нет, ничего страшного, но мадера хороша, спасибо. — Робин отступил на единственное свободное место, неся очень полный бокал.

— Так ты — баблер, — сказал Пенденнис, откинувшись на спинку стула.

Робин потягивал свое вино, стараясь соответствовать вялости Пенденниса. Как можно сделать так, чтобы такая расслабленная поза выглядела так элегантно?

— Так нас называют.

— Чем ты занимаешься? Китайский?

— Мандарин — моя специальность, — сказал Робин. — Хотя я также изучаю сравнение с японским и, в конце концов, санскрит...

— Так ты, значит, китаец? — Пенденнис надавил. — Мы не были уверены — я думаю, что ты похож на англичанина, но Колин поклялся, что ты восточный.

— Я родился в Кантоне, — терпеливо сказал Робин. — Хотя я бы сказал, что я тоже англичанин.

— Я знаю Китай, — вмешался Вулкомб. — Кубла Хан.

Наступила короткая пауза.

— Да, — сказал Робин, задаваясь вопросом, должно ли это высказывание что-то значить.

— Поэма Кольриджа, — уточнил Вулкомб. — Очень восточное произведение литературы. Но в то же время очень романтичное.

— Как интересно, — сказал Робин, изо всех сил стараясь быть вежливым. — Я должен прочитать его.

Снова наступила тишина. Робин почувствовал некоторое давление, чтобы поддержать разговор, поэтому он попытался перевести вопрос в другое русло.

— Так что — я имею в виду, что вы все собираетесь делать? С вашими дипломами, я имею в виду.

Они рассмеялись. Пенденнис положил подбородок на руку.

— Делать, — проговорил он, — это такое пролетарское слово. Я предпочитаю жизнь ума.

— Не слушай его, — сказал Вулкомб. — Он собирается жить в своем поместье и подвергать всех своих гостей великим философским наблюдениям до самой смерти. Я буду священнослужителем, Колин — солиситором. Милтон собирается стать врачом, если найдет в себе силы ходить на лекции.

— Так вы здесь не готовитесь ни к какой профессии? — спросил Робин у Пенденниса.

— Я пишу, — сказал Пенденнис с нарочитым безразличием, как люди, которые очень тщеславны, вываливают куски информации, которые, как они надеются, станут предметом восхищения. — Я пишу стихи. Пока что у меня мало что получается...

— Покажи ему, — крикнул Колин, как раз вовремя. — Покажи ему. Робин, это так глубоко, подожди, пока ты это услышишь...

— Хорошо. — Пенденнис наклонился вперед, все еще изображая нежелание, и потянулся к стопке бумаг, которые, как понял Робин, все это время лежали на журнальном столике. — Итак, это ответ на «Озимандиаса» Шелли,* который, как ты знаешь, является одой неумолимому опустошению времени против всех великих империй и их наследия. Только я утверждаю, что в современную эпоху наследие может быть создано надолго, и в Оксфорде действительно есть великие люди, способные выполнить такую монументальную задачу. — Он прочистил горло. — Я начал с той же строки, что и Шелли — я встретил путешественника из античной страны...

Робин откинулся назад и осушил остатки своей мадеры. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что стихотворение закончилось, и требуется его оценка.