Владение языком также подразумевало целый ряд социальных правил и негласных условностей, которые, как боялся Робин, он никогда не сможет понять до конца. Никто из них не мог понять, например, этикет визитных карточек, или как вообще можно вклиниться в социальную экосистему колледжа, или как работает множество разных, но пересекающихся уровней этой экосистемы.* До них постоянно доходили слухи о диких вечеринках, ночах в пабе, выходящих из-под контроля, собраниях тайных обществ и чаепитиях, на которых такой-то и такой-то был ужасно груб со своим наставником или такой-то и такой-то оскорблял чью-то сестру, но они никогда не были свидетелями этих событий лично.

— Почему нас не приглашают на винные вечеринки?  — спросил Рами. — Мы восхитительны.

— Ты не пьешь вино, — заметила Виктория.

— Ну, я бы хотел оценить атмосферу...

— Это потому, что ты сам не устраиваешь винных вечеринок, — сказала Летти. — Это экономика, основанная на принципе «отдай и возьми». Кто-нибудь из вас когда-нибудь передавал визитную карточку?

— Не думаю, что я когда-нибудь видел визитную карточку, — сказал Робин. — Есть ли в этом какое-то искусство?

— О, это довольно просто, — сказал Рами.  — За Пенденниса, эсквайра, адское чудовище, я дам тебе сегодня выпить. Чтоб ты сдох, твой враг, Мирза. Да?

— Очень вежливо. — Летти фыркнула. — Неудивительно, что вы не королевская семья колледжа.

Они определенно не были королевскими особами колледжа. Даже белые баблеры, которые учились на курс старше их, не были королевскими особами колледжа, потому что Вавилон держал их всех слишком занятыми курсовой работой, чтобы наслаждаться общественной жизнью. Этот ярлык мог описать только второй курс Универа по имени Элтон Пенденнис и его друзей. Все они были джентльменами-коммонерами, что означало, что они платили большие взносы в университет, чтобы избежать вступительных экзаменов и пользоваться привилегиями стипендиатов колледжа. Они сидели за высоким столом в холле, жили в квартирах гораздо лучше, чем общежития на Мэгпи-лейн, и играли в снукер в общей комнате старших, когда им вздумается. По выходным они наслаждались охотой, теннисом и бильярдом, а каждый месяц отправлялись на автобусе в Лондон на званые ужины и балы. Они никогда не делали покупок на Хай-стрит; все новинки моды, сигары и аксессуары привозились прямо из Лондона в их апартаменты продавцами, которые даже не утруждали себя называнием цен.

Летти, выросшая в окружении таких мальчишек, как Пенденнис, сделала его и его друзей объектом постоянного потока язвительных замечаний. «Богатые мальчики учатся на деньги своего отца. Держу пари, они никогда в жизни не открывали учебник». «Я не знаю, почему Элтон считает себя таким красивым. Губы у него девчачьи, ему не следует так дуться. Эти двубортные фиолетовые пиджаки выглядят нелепо. И я не знаю, почему он продолжает говорить всем, что у него есть взаимопонимание с Кларой Лилли. Я знаю Клару, и она обручена со старшим мальчиком Вулкоттов...».

И все же Робин не мог не завидовать этим мальчикам — тем, кто родился в этом мире и произносил его коды как носители языка. Когда он увидел Элтона Пенденниса и его компанию, прогуливающихся и смеющихся по зелени, он не мог не представить, хотя бы на мгновение, каково это — быть частью этого круга. Ему нужна была жизнь Пенденниса, не столько ради материальных удовольствий — вина, сигар, одежды, ужинов, — сколько ради того, что она собой представляла: уверенности в том, что в Англии ему всегда будут рады. Если бы он только мог достичь беглости речи Пенденниса или хотя бы подражать ей, то он тоже вписался бы в гобелен этой идиллической жизни в университетском городке. И он больше не будет иностранцем, на каждом шагу сомневающимся в своем произношении, а станет местным жителем, чья принадлежность не может быть поставлена под сомнение или отменена.

Для Робина было большим потрясением, когда однажды вечером он обнаружил в своем кармане открытку из тисненой канцелярской бумаги. Она гласила:

Письмо было подписано очень впечатляющим каллиграфическим почерком, на расшифровку которого у Робин ушло мгновение: «Элтон Пенденнис».

— Мне кажется, ты делаешь из мухи слона, — сказал Рами, когда Робин показал им карточку. — Только не говори мне, что ты действительно пойдешь.

— Я не хочу быть грубым, — слабо ответил Робин.

— Кому какое дело, что Пенденнис считает тебя грубым? Он пригласил тебя не из-за твоих безупречных манер, он просто хочет подружиться с кем-нибудь из Вавилона.

— Спасибо, Рами.

Рами отмахнулся от этого.

— Вопрос в том, почему ты? Я бесконечно более очарователен.

— Ты недостаточно благороден, — сказала Виктория. — Робин — да.

— Я не понимаю, что кто-то подразумевает под словом «благородство, — сказал Рами. — Люди всегда говорят об этом в отношении высокопоставленных и высокородных. Но что это значит на самом деле? Значит ли это, что ты очень богат?

— Я имею в виду это в контексте манер, — сказала Виктория.

— Очень смешно, — сказал Рами. — Но дело не в манерах, я думаю. Дело в том, что Робин считается белым, а мы нет.

Робин не мог поверить, что они были так грубы в этом вопросе.

— Не исключено, что им просто нужна моя компания?

— Не исключено, просто маловероятно. Ты ужасно общаешься с незнакомыми людьми.

— Я не ужасен.

— Ты тоже. Ты всегда зажимаешься и отступаешь в угол, как будто в тебя собираются стрелять. — Рами сложил руки и наклонил голову. — Зачем ты хочешь пообедать с ними?

— Я не знаю. Это просто винная вечеринка.

— Винная вечеринка, а что потом? — упорствовал Рами. — Думаешь, они сделают тебя одним из парней? Ты надеешься, что они возьмут тебя в клуб Буллингдон?

Клуб на Буллингдон Грин был эксклюзивным заведением общественного питания и спорта, где молодые люди могли скоротать день за охотой или игрой в крикет. Членство в клубе присваивалось по таинственным основаниям, которые, казалось, сильно коррелировали с богатством и влиянием. Несмотря на весь престиж Вавилона, никто из студентов Вавилона, которых знал Робин, не надеялся, что их когда-нибудь пригласят.

— Возможно, — сказал Робин, чтобы не быть голословным. Было бы здорово заглянуть внутрь.

— Ты взволнован, — обвинил Рами. — Ты надеешься, что они полюбят тебя.

— Это нормально — признать, что ты ревнуешь.

— Не плачь, когда они выльют вино на твою рубашку и будут обзываться.

Робин усмехнулась.

— Ты не будешь защищать мою честь?

Рами похлопал его по плечу.

— Укради для меня пепельницу; я заложу ее, чтобы расплатиться с Джеймсоном.

Почему-то именно Летти больше всех противилась тому, чтобы Робин принял приглашение Пенденниса. Когда они вышли из кофейни в библиотеку, уже после того, как разговор перешел в другое русло, она потянула его за локоть, пока они не отстали на несколько шагов от Рами и Виктории.

— Эти мальчики нехорошие, — сказала она. — Они распутные, праздные, они плохо влияют.

Робин рассмеялся.

— Это всего лишь винная вечеринка, Летти.

— Так почему ты хочешь пойти? — надавила она. — Ты даже почти не пьешь.

Он не мог понять, почему она придает этому такое значение.

— Мне просто любопытно, вот и все. Наверное, это будет ужасно.

— Так не ходи, — настаивала она. Просто выброси карточку.

— Ну нет, это грубо. И у меня действительно нет ничего на этот вечер...

— Ты можешь провести его с нами, — сказала она. — Рами хочет что-нибудь приготовить.

— Рами всегда что-то готовит, и это всегда ужасно на вкус.

— О, тогда ты надеешься, что они примут тебя в свои ряды? — Она приподняла бровь. — Свифт и Пенденнис, закадычные друзья, это то, чего ты хочешь?