– Руслан, чего такой кислый? – с наигранным задором гаркнул папа, и я бесцельно пожал замерзшими плечами, утыкаясь околевшим подбородком в воротник.

Повисло едкое молчание.

Шаг вперед.

Продавец бегала от стола к столу, чтобы принести очередному покупателю необходимый товар, а я сверлил взглядом замерзший глаз какой-то рыбы на прилавке и невольно сравнивал, что и сам близок к такому состоянию.

– А вот если бы хватало мозгов, принял бы сто грамм! – ехидно продолжал папа, крутясь на месте рядом со мной, чтобы оглянуть толпу и посмотреть, кто над его словами посмеётся. Кажется, кто-то действительно прыснул от смеха, но в общем шуме я лишь сжал челюсти то ли от холода, то ли от злобы, и хранил молчание.

Все шутки отца сводились к спиртному и женщинам, а мимолётные мысли – к философским и поучительным рассуждениям. Если раньше я старался не обращать на это внимания, то сейчас меня это настолько выводило из себя, что я испытывал агрессию даже от одного голоса родителя. Одни и те же фразы казались настолько уже очевидными, что я сжимал кулаки и вдыхал воздух через нос более шумно и глубоко.

Все говорили, что у меня переходный возраст.

Шаг вперед.

– Руслан, да сделай лицо попроще! – вновь раздался голос, раздражающий своей интонацией.

Кажется, я ещё сильнее нахмурил брови. Особенно когда почувствовал широкую ладонь в варежке, поправляющую мне шапку.

Но нет, я не ошибся.

Отец стянул шапку мне на бок, открыв половину головы и подставляя одно ухо под ледяной ветер. Я тут же раздраженно стал поправлять головной убор, сжимая челюсти от холода, а отец лишь усмехнулся и полез в карман за сигаретами.

– Ну, наконец-то оживился! – раздался насмешливый голос, и щёлкнула зажигалка. – А то я собирался тебя уже тут бросать.

Я ничего не ответил. Лишь хмуро отвернул лицо обратно к прилавку, продолжая стоять на месте и заглядывая в пустые глаза рыб. В плечах ощущалось напряжение, будто отец на них давил, а чувство едкого запаха дыма в морозном воздухе ещё больнее напоминало, что он рядом и шумно сопит.

Шаг вперед.

Сейчас мы пойдём по обычному маршруту мимо продовольственного магазина, он купит две или три бутылки водки и мы отправимся домой.

Домой.

Исчезнуть.

Мысли неприятно скребли голову изнутри. Казалось, череп уже настолько замерз, что эти мысли трутся о его стенки, как короткие ногти о зимнее окно.

Ещё шаг вперед.

Скоро подойдёт очередь.

Чтобы отвлечься, я стал наблюдать, какие товары набирают другие люди. В основном все брали рыбу и части курицы, кто-то брал масло, а кто-то кости. Наверное, для собак.

Продавец быстро ходила от стола к столу, брала то, что просили, взвешивала и озвучивала сумму. Будто заведённая кукла или что-то вроде того. Я лишь слышал от неё цифры, каждое слово проговаривалось с уставшей интонацией радости и поспешно. Судя по голосу, ей лет за тридцать пять, но не больше сорока. Чтобы было удобнее брать продукты с прилавка, она не надевала варежки, поэтому между рыбой и мясом то и дело мелькали её побелевшие руки, а на пальце сверкало обручальное кольцо, отражая яркое утреннее солнце.

Глядя на голые руки, у меня всё внутри сжималось от холода. А ведь она ими берет замёрзшее мясо.

Ещё шаг.

– Что Вам, молодые люди? – раздался её голос в мою сторону и я заметил краем глаза, как отец бросил окурок на лёд.

– Костей килограмма два… – проговорил прокуренный и хриплый голос, а я немного посторонился от стола, бросая взгляд на очередь позади себя.

В мгновение продавец уже набирала кости в пакет, а отец пристально смотрел на женское лицо.

Порой, когда видишь лица, на остальное внимания не обращаешь, наверное. Прозопагнозия лишила меня этой возможности.

– Вы бы хоть одевались теплее, красавица, а то замёрзните и мужчины на Вас смотреть перестанут! – с ноткой флирта усмехнулся отец, пока продавец взвешивала пакет на весах.

Судя по вздоху женщины через нос, она приподняла уголки губ в попытке смущённо улыбнуться, чтобы поддержать этот диалог.

– А мне надо, чтобы мужчины на товар смотрели, а не на меня, – добавила продавец и назвала сумму покупки.

– Все мы по-своему товар, – отозвался отец и заплатил, а я инстинктивно взял пакет, подняв с весов.

Мне снова стало мерзко даже от одного тона отца.

Интересно, что женщина почувствовала в этот момент?

– Мне тоже костей для собак! – услышал я напоследок голос мужичка, который всю очередь стоял за моей мной.

«Тоже костей для собак».

Должен ли я гавкнуть в подтверждение этой покупки или всё же лучше промолчать?

Нет, я не был привередлив, из этих костей получался отличный суп, но тот факт, что отец работал для поддержания своего алкоголизма – злил меня до потемнения в глазах.

И я ничего не мог с этим сделать, лишь молчал и наблюдал, как в сумке отца вновь и вновь исчезают прозрачные бутылки, как в детстве я их называл.

За моей спиной хлопнула дверь, когда мы вошли в магазин.

Я по-прежнему ненавидел зиму, но теперь и к осени относился напряжённо.

– Здрасте! – услышал я прокуренный голос продавщицы в годах и бросил на неё скользящий взгляд.

– Здравствуйте, Людочка… – поздоровался папа и расстегнул куртку, чтобы достать кошелёк. – Дай-ка мне вон те макароны.

Точно пароль или кодовая фраза.

Я отвернулся от прилавка, заглядываясь на холодильник с колбасными продуктами. Я стал выше. Хотя после школы мне всё так же ужасно хотелось есть, я знал, что папа не купит всё необходимое.

Я оглянулся обратно к кассе и заметил, как в сумке отца скрылась прозрачная бутылка. Ему даже не надо было говорить, что подать, продавец и без того всё знала.

По-прежнему.

И всё также она представлялась мне безобразно накрашенной старой тёткой, которая после смены придёт домой, чтобы ждать следующий рабочий день.

– Руслан, – позвал папа, и я быстро обернулся к нему, хватая взглядом каждое движение его тела и вслушиваясь в интенсивность дыхания, которое с годами становилось тяжелее. – Макароны понесёшь.

С таким питанием я скоро стану макаронным монстром.

– Какой помощник вырос! – радостно цокнула продавщица, но я даже бровью не повёл, а лишь молча принял пачку макарон и сунул их себе подмышку, чтобы не уронить по дороге домой.

– Что надо сказать? – строго проговорил отец.

– До свидания, – бросил я и отошёл к выходу, хватаясь за тепло магазина, как за спасательный круг.

Тем временем в сумке отца скрылась ещё одна бутылка, встретившись с первой звоном. Вчера он покупал меньше «лекарства», но сегодня ведь выходной.

Мне пятнадцать лет.

Ничего не изменилось за эти годы.

И не изменится…

Спасение я видел в том, чтобы исчезнуть.

Мы заходили каждый день в этот магазин. Отец здоровался с продавщицей, та бодро ставила на прилавок по две-три прозрачных бутылки, на этикетках которых было написано «водка», а я одаривал голодным взглядом холодильники.

И как им это всё не надоедало?

Меня уже выворачивало от этого безумия.

Кажется, они все наслаждались этим повторением действий и фраз, раз за разом радуясь, что действительно в жизни ничего не меняется.

Не добавив ни слова, я толкнул дверь и вышел на улицу. Под ботинками снова захрустел снег, а дверь громко закрылась, скрыв за собой тепло магазина.

Мы пошли домой.

– Чего опять такой недовольный? – щёлкнула зажигалка и до меня дошёл едкий запах сигарет, который я ненавидел точно так же, как звон стекла. – Девчонки что ли обижают?

Лучше бы девчонки обижали. Я потёр болящую челюсть, двигая нижней, будто чтобы в который раз после вчерашней драки убедиться, что все зубы пока ещё на месте.

В глазах моментами всё мутнело, но я шёл заученной дорогой и не задумывался уже об этом. Отец выдохнул из лёгких мерзкий дым и покашлял, прочищая горло. В такие моменты я не понимал, от чего меня трясёт: от мороза или злости.

Я опоздал и даже не знал точно, на сколько минут, но моё сердце поедала дикая тревога. В классе учителя не оказалось, и я облегчённо выдохнул, хоть и чувствовал, как на меня поднялись несколько десятков глаз.