– Да Бог с ней, – прервал всех папа и выкинул окурок во власть снежных завалов. Я проводил его взглядом, тихо завидуя полученной свободе.

– Какой всё-таки ты благородный человек, даже зла не держишь после всего… – с наигранным восхищением и, одновременно, сочувствием, посетовала Галина, а я недовольно поправил лямки портфеля, хмуря брови. – Вот смотри, Руслан! Смотри! Твой отец вас поднял на ноги, душу вложил, кормит, одевает, не то, что мамка. Бросила детей и даже не вспоминает. Звонит хоть иногда?

– Да кому они нужны, кроме отца родного! – подхватила третья подружка, которая до этого молчала, будто подыскивая место, куда больнее ударить.

Остальные согласно затараторили, а я невзначай дёрнул папу за руку, понимая, что и он тоже уже хочет избавиться от этой компании.

– Ладно, нам пора, – проговорил папа и, обойдя со мной толпу громких голосов, повел меня к подъезду.

– Руслан, гордись папой! Будь как он! – вместо прощания крикнула Галина, и я почувствовал на себе испытывающий взгляд отца.

Я не поднял головы. Кажется, я даже ниже опустил глаза, делая вид, что беру макароны удобнее. В варежках они так и не упускали возможность выскользнуть. Папа смотрел меня. Оценивал. Потом стал смотреть вперёд.

Я шумно выдохнул пар, ощущая, как мороз неприятно кусает мои ноги. Из-за маленького роста мне было тяжело поспевать за широкими шагами отца, но я старался делать несколько быстрых, чтобы он меня не тянул так сильно за руку.

Будь как папа…

Я взглянул на массивную фигуру рядом с собой, и уголки моих губ приподнялись в улыбке. Мне хотелось быть похожим на папу!

Скоро Новый год…

Один из главных праздников приближался очень медленно и мысли о нём неприятно сжимали горло. О нём твердили в школе, дома, даже на улице. Украшенные к празднику магазины пахли так же своеобразно затхло, скорее всего, из-за заваленных продуктами холодильников, а криво накрашенные продавщицы улыбались шире обычного, будто новогоднее чудо может их спасти.

А ещё это значило, что папа будет пить «по-праздничному». То есть более крепкие напитки и много. Очень много. Ведь ждут праздничные дни.

Но я понимал, что он устаёт, о чём отец постоянно твердил, открывая очередную прозрачную бутылку и поднимая её дном вверх.

Папа заслуживал отдых.

Кто же не заслуживает отдыха?

Рабочие дни были тяжёлыми, а на шее ещё дети. Это не все могут вытянуть, поэтому я мысленно соглашался с тем, что папа молодец и старается для нас. Да, пил он зачастую слишком много, но ведь контролировал себя. Во всяком случае, уверял в этом каждый раз, когда видел испуг в моих глазах.

Он умел контролировать себя, а это удел сильных.

Наверное, за это я любил его самой искренней любовью и хотел быть на него похожим…. Таким же сильным. Физически и духом.

Но меня вечно сравнивали с матерью, будто на мне клеймо!

Это меня сильно расстраивало и заставляло испытывать вину…

В квартире было душно, даже жарко. Я это ощутил в прихожей, пока с трудом снимал ботинки, придерживаясь рукой за тумбочку, и при этом старался удержать зажатую локтем пачку макарон.

– Да Руслан!.. – раздражённо проговорил отец и вырвал у меня пачку так резко, что от неожиданности я едва не упал.

Из гостиной был слышен телевизор. Похоже, братик смотрел мультики.

– Иди воду ставь! – с той же агрессивной интонацией проговорил отец и стал снимать верхнюю одежду.

Нет… Нет-нет-нет, это не агрессия, ведь папа желает мне только добра.

Неужели так сложно о таком простом деле попросить спокойнее? Ещё раз нет, иначе я бы не понял, что это необходимо сделать срочно.

К тому же, папа устал после работы, а уставшие взрослые злее.

Скинув куртку, я поспешно схватил с пола портфель, с тумбочки пачку с макаронами, и поспешил на кухню, перешагивая мусор на полу.

Со стола пришлось убрать несколько пустых стеклянных бутылок, чтобы найти место для макарон. Все мои движения казались отработанными и, одновременно, растерянными. Крышка непослушно упала, и я её поднял, вода недовольно ударила по дну кастрюли и кран захрипел.

Я услышал шаги сзади и повернул голову, когда отец раздражённо схватил кастрюлю, оттолкнул меня от раковины и сам стал наливать воду.

У него это получалось лучше.

– На кухне ты такой же, как Светка! – голос отца неприятно ударил по ушам, а из носа было слышно неприятное шипение злобы и усталости.

Когда я делал что-то неправильно, меня часто сравнивали с матерью. Она тоже, как, оказалось, была растяпа, ничего не умела делать по дому и… бросила мужа с маленькими детьми.

Об этом мне так часто повторяли, чтобы укрепить обиду, что я теперь думал об этом при любой возможности.

Мысли путались в клубок и неприятно царапали череп изнутри.

Я не хотел быть похожим на неё, мне это запрещали, к тому же все говорили, чтобы я был как отец: сильным, спокойным и целеустремлённым.

Я лишь отмалчивался каждый раз, запоминая эти слова. Впитывая, как губка, что папа молодец, а на мать нельзя быть похожим, иначе обо мне будут того же мнения, что о ней.

Отец с грохотом поставил кастрюлю на плиту, едва не уронив, и закрыл воду крышкой, затем зажёг газ, хоть и не с первого раза.

– Марш уроки делать, – отпустил меня он и я, захватив портфель, отправился в комнату, поглядывая на экран телевизора, на котором братишка смотрел какой-то мультик.

Так у нас и проходили вечера.

Младший жадно сверлил взглядом телевизор, сидя на краю продавленного дивана, и даже не хотел отвлекаться, чтобы со мной поздороваться. Хотя мы виделись только по вечерам.

Алексей.

Мой братик Лёша был тем ещё подхалимом. Наверное, как и все младшие братья и сестры. Он быстро сообразил, что не только не стоит перечить отцу, чего придерживался и я, но и важно соглашаться с ним, улыбаться и повторять идеи отца с ярким восторгом. Наверное, поэтому ему всегда можно было смотреть телевизор в любое время, кроме того, когда смотрел папа. Я же предпочитал стратегию «отмалчиваться».

Если в доме и звучал смех, то это был смех Лёхи. В свои четыре года он стал капризным и слишком эмоциональным ребенком, но при этом очень забитым и отстранённым. Отец даже пытался водить его в детский сад, но воспитатели уже через два дня умоляли больше не приводить Алексея. Я же пропустил детский сад из-за того, что постоянно болел.

Так братишка и стал целыми днями сидеть дома. Когда я уходил в школу, он ещё спал, а по возвращению я всегда мог его застать за просмотром телевизора. Он жадно смотрел мультфильмы и всякие шоу, зная, что отец придёт и лишит его этой возможности.

Наверное, поэтому Лёха вечно щурился, как крот.

Отец не раз говорил ему: «Вот ослепнешь и никому нужен не будешь!»

Когда Лёша стал хуже видеть, то заметно занервничал. Запугивания отца казались ему обычными шутками.

Занервничал, но смотреть телевизор меньше не стал.

Я прошёл в нашу с ним комнату и сел на кровать. Раньше на ней спал Витя – наш старший брат. Я спал на кровати Лёхи, а тот спал в детской кроватке. Когда же повзрослевший Виктор сбежал, как последний трус, я занял его кровать и гордился этой маленькой победой.

И почему в нашей семье все сбегают?

Отец очень благородно просто постарался забыть сына и не злился на него. Иногда в разговорах между родственниками проскакивали нелестные слова в адрес Виктора, но не более чем выводы о том, какой он ветреный и бесцельный, точно мать.

Странно, что и меня, и старшего брата, сравнивали с матерью, но совершенно по разным критериям. Мы были такими разными.

И всё же я часто слышал, что похож на неё, как бы не старался показать обратное, чтобы не быть плохим в глазах других.

Время от времени я приходил на железнодорожный мост, забирался под него по металлическим балкам и сидел на небольшой площадке, свесив ноги вниз и разглядывая железную дорогу далеко внизу. Часто мне могло повезти увидеть поезд.