Меня всегда завораживал вид ретроспективы железной дороги, наводящий на представление о неком пути в пугающую неизвестность. Как будто там, в недостижимо отдаленном месте, где сужается пространство, а время, точно застывшая в полете капля воды, есть нечто недоступное пониманию человека. В той нулевой точке, где сходятся воедино три оси физического пространства, быть может, существует некий неведомый фактор, непостижимый нумен… Давая, таким образом, волю воображению, я представлял пульсирующую червоточину, являющуюся чем-то вроде пространственной аномалии, или своего рода окна, сквозь которое можно было бы заглянуть в иной мир. С необыкновенной внутренней дрожью я думал о том, что могло скрываться от наших глаз за пределами известной действительности. Неизреченное священное "нечто" или же неописуемый космический ужас, столь возлюбленный Лавкрафтом? В конце концов я заключил, что едва ли нашел бы в себе смелость посмотреть за завесу измерений.

Пребывая все еще под впечатлением собственных макабрических размышлений, я отошел от края платформы, потянувшись в сумку за пачкой сигарет, как вдруг услышал протяжный гудок. Сначала я решил, что это был всего лишь отдаленный шум ветра в проводах, поскольку до прибытия электрички, согласно расписанию, оставалось не менее четверти часа. Но потом я заметил, что звук этот насторожил не только меня. Большинство людей, которые явились на станцию столь же рано, стали подходить к краю платформы, пытаясь высмотреть приближающуюся электричку. И я в свою очередь опять устремил взгляд в серую бездонную даль железнодорожных путей. Но ни единого признака того, что электричка находилась на том расстоянии, что соответствовало бы сигналу, который к тому времени прозвучал уже совершенно отчетливо, я не обнаружил. Я посмотрел в противоположном направлении, но и там ничто не свидетельствовало о ее приближении. Подобное недоумение я увидел на лицах окружающих меня людей, число которых возрастало с каждой минутой.

Какая-то старуха со сморщенным лицом поднялась со скамьи и демонстративно перекрестилась. Кто-то из толпы над ней посмеялся, а она тем временем судорожно шевелила губами и опять размашисто накладывала на себя крест. Перекрестившись трижды, она вдруг обвела всех испуганным взглядом и скрипучим старушечьим голоском вымолвила:

– Не та электричка… не вздумайте сесть!

Конечно, слова ее никто не принял всерьез. Чокнутая, – подобно остальным, решил я и снова стал выглядывать поезд.

Следующий сигнал прозвучал так громко, будто поезд подъезжал к станции. Задрожала земля. И вместе с тем стал явственно слышен стук колес и пронзительный скрип тормозов. Но к всеобщему изумлению, самого состава было все еще не видать.

Меж тем старуха что-то непрерывно бубнила. Потом она осенила воздух крестным знамением, как бы обращая его на стоявший на платформе народ, и поспешно засеменила прочь. Через полминуты она потерялась из виду. Теперь я жалею, что не последовал ее примеру.

Ошеломленные люди разводили руками и обменивались испуганными взглядами. Шум подъезжающего состава и дрожь под ногами свидетельствовали о том, что электричка прибыла на станцию, но ее все еще не было видно.

Именно в тот момент, когда раздался металлический лязг раскрывающихся дверей, на глазах у пораженных очевидцев, словно по щелчку пальцев мага-иллюзиониста, внезапно возник черный вагон. Как выяснилось, он являлся замыкающим, поскольку в следующую секунду, будто насмехаясь над уязвимостью человеческого разума, стали появляться один за другим остальные вагоны – точно такие же, черные, как жерло, бездны, с красными, наполовину стертыми надписями на корпусах.

Очевидно, между словами "Креатон" и "Меларум" недоставало нескольких букв.

Странное зеленоватое свечение выплеснулось из открытых дверей, но к своему сугубому удивлению, я вдруг понял, что он не отражается на влажной поверхности платформы. Окна были сильно затемнены, и свет сквозь них почти не проступал.

И из этой бледно-зеленой дымки выплыл будто призрачный фантом, стройный женский силуэт. С первого же мгновения, когда я увидел его, меня посетило какое-то неясное волнение. Это определенно была женщина… здесь я затрудняюсь описать это странное и непонятное для меня чувство или какое-то смутное сомнение, сопровождаемое страхом, появившимся, когда я вгляделся в белое лицо бортпроводницы.

Несмотря на тонкую талию и впечатляющую стройность фигуры, лицо девушки, обрамленное прядями длинных черных волос, напоминало лицо трупа, и от взгляда ее блеклых, но пронзительных глаз меня пробрало ледяным холодом.

Девушка разлепила свои серые губы, и мне показалось, что это далось ей с трудом. Затем она вымолвила что-то, чего я не разобрал, вымолвила таким голосом, глубина и тембр которого только укрепили мое подозрение в том, что она представляла собой ходячий труп.

Люди застыли в каком-то нелепом оцепенении, и страх на их лицах был очевиден. Я обратил внимание на то, что в проеме каждого вагона появилась проводница подобной наружности, стройная, с красивыми чертами на бледном с впалыми щеками лице и серыми онемевшими губами, которые не желали двигаться, чтобы обращение ее звучало достаточно внятно.

Тем временем люди стали подтягиваться к краю платформы, толпясь у раздвижных дверей. И так на протяжении всей станции мужчины и женщины словно посходили с ума, ожесточенно толкаясь, чтобы попасть в поезд.

Сказать, что внезапная перемена, произошедшая в настроении толпы, поразила меня, значит не сказать ничего. Я был просто ошеломлен, и тревожная настороженность моя мгновенно переросла в глубочайший шок. Недоверие мое возросло безмерно, и я понемногу стал удаляться, осторожно пятясь короткими шагами.

Вероятно, какое-то гипнотическое внушение заставило их потерять здравый смысл и утратить всякую человечность, поскольку первоначальный внезапный ажиотаж мало-помалу перерос в настоящий хаос. Только что они обменивались оскорблениями и раздраженно кричали, щедро раздавая пинки и пихаясь локтями, как вдруг стали набрасываться друг на друга с какой-то слепой животной яростью, кусаясь и рыча, точно бездумные зомби.

Напуганный происходящим, я засеменил увереннее, но зачем-то оглянулся и поймал на себе пристальный взгляд проводницы – и в страхе вздрогнул. Ее окоченелый рот искривила злобная улыбка, сквозь которую проглядывали острые темно-серые зубы. Мне снова показалось, что девушка прилагает немалое усилие, чтобы использовать мимику своего лица. В ту секунду я вспомнил старуху, что удалилась со станции, прежде чем началось это безумие. Я перебросил лямку своей дорожной сумки через голову и уже набрался решимости бежать что было мочи прочь от этого страшного поезда. Но то, что случилось в следующий миг, заставило меня застыть на месте, позабыв обо всем на свете.

В третьем окне слева от входа, отодвинув край матерчатой занавеси, выглянуло нечто, от одного омерзительного и невероятного вида которого я ощутил слабость в ногах и тошноту.

С огромной конической головы на меня глядели тусклые рыбьи глаза, смотрели они немигающим матовым взглядом. Голова сужалась книзу и была обрамлена множеством коротких движущихся хоботков, с маленькими зубастыми ртами на каждом из них. Когда я рассмотрел эти жуткие детали через оконное стекло, безрассудный страх лишил меня последних сил…

Видимо, пребывая в глубоком обмороке, я видел нездоровый сон или галлюцинации, вызванные психическим потрясением. Иначе, как еще охарактеризовать ту череду странных видений, которая проносилась пред взором, все глубже погружая меня в темные пучины неописуемого ужаса?

На протяжении всех видений меня сопровождал приглушенный ритмичный звук, как будто предназначенный для одной лишь цели – чтобы удерживать меня в этом гипнотическом сне.

Мой ум не утратил ясность, и картины, предстающие предо мной, казались потрясающе реальными. Их характер был неимоверно пугающим и временами почти невыносимым в своем кошмарном представлении.