— Твой приятель Реги нравится тебе? — спросил Рудольф, мельком взглянув на подвижную картинку и правильно поняв моё нежелание наблюдать за происходящим на том берегу.

— Нет! В нём нет ничего особенного, кроме волос… — тут я осеклась, а он, заулыбавшись, погладил свою коротко стриженную голову. — Я ничуть в нём не нуждаюсь… — я и в самом деле не ощущала ни малейшей горести по поводу того, что не нужна Реги-Мону.

— Ты нет, а он? Для чего он дарит тебе куклы?

Сказать, что я повторно удивилась его осведомлённости, не сказать ничего. Его слова казались реальным волшебством, как и он сам показался таковым на дороге возле Сада Свиданий. Волшебство вовсе не рассеивалось, оно даже сгущалось.

Я осторожно, краем глаза, покосилась на тонкую пластинку, всё ещё зажатую в моей ладони. Нэиль остался один на отдалённом плоту. Он вдруг скинул свою одежду и какое-то время стоял полностью нагой, очень стройный и высокий, подставляя свою кожу светилу. Азира, уже стоявшая на берегу, не уходила и смотрела на того, кто её ничуть не стеснялся. Он обернулся к ней и, так показалось, звал её к себе. Она опять сошла по ступеням вниз и снова оказалась на очевидно скользком настиле плота, ступая по нему неуверенно и медленно. Рудольф уже с интересом наблюдал всю эту сцену. Азира подошла к моему брату и прижалась к нему, невзирая на его наготу, что говорило либо о её вопиющем бесстыдстве, либо о том, что они близки друг другу. Видимо, так и не уговорив её на совместное купание, он оставил её одну и поплыл в сторону моста, по течению. Да так быстро, что вскоре исчез из наших глаз за опорами моста. Очевидное, явив себя, настолько озадачило, что я уронила пластину к себе на колени. Рудольф взял её и убрал в карман куртки.

— Такое наблюдающее устройство всего лишь детская игрушка, — пояснил он. — Но очень удобное иногда. А на какое продолжение этой истории ты надеялась? — засмеялся он над моим озадаченным видом.

— Ни на какое. Я же и понятия не имею, кто они там… — я лгала, уверенная, что он не узнал моего брата, давно забыв его.

— Так как же Реги? Он влюблён в тебя?

— Ничуть!

— С чего же вдруг такая щедрость? Ведь куклы ручной работы, как я понимаю, недешёвая забава.

— Он говорит, что куклы передаёт приятель моего погибшего отца. Раньше я была маленькой, а теперь выросла. Но видимо, тот приятель этого не понимает.

— Приятель отца? Нет. Он никогда не был приятелем твоего отца. Твой отец — утончённый аристократ, бредивший звёздами и искавший ключ к тайнам мироздания, а этот, как ты выразилась «приятель», был его слугой. Чернорабочим в вашей усадьбе. Следовало бы тебе выбросить все его дары — предателя твоего отца и косвенного губителя твоей матери, да ты же не знала, что за тип тебе их покупал. И для чего.

Я глядела на него с изумлением. — Для чего же? — я ощутила, как кровь медленно отливает от моего сердца, а конечности холодеют и дрожат от страшного волнения.

— А совесть вначале его мучила. И уже потом он тебя полюбил. Прости, я сожалею, что затеял этот разговор…

Я с трудом спустилась с брёвен и направилась вдоль пляжа, но в сторону противоположную той, откуда мы и пришли сюда. Там росли высокие деревья, за которыми тянулись густые заросли, и тропинка, хорошо протоптанная за годы и годы, уводила в сторону того самого места, где и начинались бесконечные пески, называемые «Дальними». Они тянулись непрерывно, казалось, до самого горизонта, где голубел уже настоящий лес. Тут и в купальный сезон редко кто отваживался гулять, но рядом с моим спутником мне не было страшно. Едва он догнал меня, как я ускорила свой шаг. Внезапно он схватил меня на руки и поднял с такой лёгкостью, словно я и веса не имела, и прижал к себе.

— Кажется, я задал нашему общению неправильное направление… это уже прошлое, и оно не исправимо. Его можно только принять или отринуть, чтобы забыть. И то и другое весьма проблематично. И то и другое имеет свои плюсы и свои минусы. Но так уж мы устроены, как деревья растим в себе живые кольца-слои памяти.

— Ты говоришь как отчим моей мамы, — сказала я, видя его глаза так близко от себя, что могла рассмотреть все узоры их необычной радужки. Вблизи глаза казались некими самостоятельными существами, живущими своей отдельной и загадочной жизнью. Я сразу вспомнила свой сон, где отец держит меня, маленькую, на руках, а я смотрю на него сверху…

Мне не хотелось думать о прошлом. Мне даже при напоминании о давнем горе было хорошо.

— Твой отчим какой? Он сильно давит на твою психику?

— Вовсе нет. Он очень заботливый и любит меня ненавязчиво ничуть.

— Ну, так и не будем о нём теперь. Значит, тебе понравился тот акробат из Сада Свиданий? Ведь акробаты все силачи, не так ли? Считай, что я акробат настоящий. Тебе нравится такая моя игра в акробата?

— И костюм у тебя до чего же смешной! Таковы и бывают эти бродячие неустроенные актёры в их ярких, а всё равно нелепых нарядах. Гелия считает тебя до жути безвкусным, — при упоминании имени Гелии он опустил меня вниз, но из своих рук не выпускал.

— Не сопи мне в затылок! Мне щекотно, — потребовала я и сделала попытку отпихнуть его бесцеремонные руки. Он развернул меня лицом к себе.

— Ты всё равно никуда от меня не денешься, если я так решил… — он прикоснулся к моей груди через платье. — У тебя уже есть мужчина? — спросил он, не давая мне вырваться и продолжая прижимать к себе. Дикий натиск лишил меня дара речи.

— Если да, то, что это меняет для тебя? — сказала я, наконец.

— Всё. Мне можно в таком случае избежать утомительных и ненужных ритуалов ухаживания. Мы сможем сразу любить друг друга, не играя в непонимание и не вводя в заблуждение. Хочешь меня любить?

— Как это? Сразу что ли? — я испугалась. Вокруг не просматривалось ни души.

— Ну да. Чего тянуть время? Оно же не безразмерное. Я давно хочу тебя.

— Давно? Несколько раз видел и что? Приступим прямо тут?

Я начала пятиться от него, не понимая, шутит он или настроен решительно. Возвышенная игра оказалась скомкана. В моём представлении всё должно было происходить как-то иначе.

— У меня есть жених, — я какое-то время беспомощно озиралась, но спрятаться было некуда. Почему-то при слове «жених» воображение нарисовало мне Чапоса, по виду несчастного и вспотевшего, каким он и стоял передо мной в заброшенной усадьбе. Да уж! Других женихов у меня не имелось. Наверное, от этого моё заявление о женихе не прозвучало убедительно и не произвело на опасно приблизившегося «акробата» ни малейшего впечатления. Он обхватил меня за плечи, и уверенные его прикосновения были желанны мне. Я оторопела от собственной податливости рукам человека, призрачное и смутное представление о котором ещё недавно настолько пугало меня, — до тех самых пор, пока я не увидела его настолько и близко.

— Что мне твой жених? Пусть и будет. Но когда ты полюбишь меня, ты забудешь о своём женихе. А ты меня полюбишь… — он сел на песок и привлёк меня к себе, усадив на свои колени. Я ничуть не сопротивлялась. Он продолжал смотреть ласково и счастливо, как это выглядело с моей стороны, не знаю.

— Если бы я захотел, ты оказалась бы у меня сразу же, как только я тебя увидел. Но я хочу твоего согласия, твоей добровольной любви. От такой девушки, как ты, я ничего не хочу брать поспешно и без взаимности.

— А брал? — удивилась я.

Он засмеялся, — Хочешь испытать это на себе? — и наигранно оскалился, как будто подыгрывая тому образу бродяги-акробата, возникшего некогда в моей голове в связи с историей бегства утончённой девочки-аристократки, — В этом месте тебя никто не услышит и не придёт к тебе на помощь.

— Как Гелия могла любить такого как ты? — возмутилась я, пытаясь слезть с его коленей, но он не пускал. Мы вместе упали на песок, и я оказалась сверху, сразу же перестав его бояться. Он хохотал, раскинув руки и вовсе не удерживая меня.

— Такое чувство, что ты прячешься от меня за это имя. Но Гелия тебя уже не сможет спасти. Когда ты меня полюбишь, ты ответишь себе на этот вопрос. За что можно любить. Любят ни за что. А не любят за всё. Но я так шучу! Я играю, — и опять засмеялся. — Ты поверила, что я такой страшный? Я просто играю с тобой. Я люблю дурачиться, понимаешь? Когда мне хорошо, а это бывает настолько редко, я проваливаюсь в уже утраченное мальчишество. Давай будем детьми, дружными и непосредственными, — тут он расстелил свою куртку и пригласил меня сесть рядом, а сам опять развалился на песке.