Глаза ящера мерцали, высвечивая все тайники и закоулки ее сердца, но Китти не испытывала страха, потому что не хранила страшных тайн. К тому же в поведении жителей лабиринта, в их внимании к ней появилось что-то, невольно вселявшее надежду. Да, они прислушивались с учтивостью и, как ей даже стало казаться, с признанием, пусть это в такую минуту и странно прозвучало бы. Но так же прохожие останавливаются и встают в круг, привлеченные игрой уличного музыканта.

Китти не отводила взгляд, давая волю разошедшимся струнам, когда в уголке глаза старого ящера появился дрожащий блеск. Сперва она не поверила в то, что видит, но, покрыв глазурью змеиный зрачок, слеза набухла и, не удержавшись на веке, лишенном ресниц, покатилась по чешуйчатой щеке. И, совершенно человеческим жестом, старый ящер смахнул ее запястьем. Глаза Китти тоже наполнились слезами, и она собрала все силы, чтобы не разрыдаться.

Ящер-старейшина издал короткий свист, и жители подземного города как по команде отступили к стенам, оставив их одних.

– Де-т-ка, э-э-й, де-т-т-ка, – отчетливо прозвучало среди шелеста и щелчков. – С то-бо-й вс-се в по-ряд-ке, де-т-т-ка…

Китти показалось, что она слышит собственный голос, просочившийся сквозь толщу горы с пустыря, где искала малыша, лишь потерявший по пути хвостик вопросительного знака.

Опомнилась она уже наверху, за воротами барака, откуда вышла, прижимая к груди гирю золотого цилиндра. Свежий ветер налетел, растрепал по лицу волосы и, вспомнив о чем-то, Китти упала на колени и дала волю рыданиям. Увесистая драгоценность выпала из дрогнувших рук и покатилась к мусорной куче, но она не обратила внимания. Приступы плача с новой силой сжимали горло, и один спазм сменял другой, словно ее душили чьи-то хваткие невидимые пальцы. Вороны снялись с мусорных куч и всей стаей кружили над ней с торжествующими криками.

Но образ Эдди, стоявший перед глазами, неожиданно сменился другим – старого ящера, беспомощным жестом смахивающего слезу. И Китти стала успокаиваться и задышала ровнее. Ящер-старейшина смотрел на нее блестящими глазами и одобрительно кивал драконьей головой. Когда пальцы-душители окончательно исчезли, она набрала полную грудь воздуха и, задержав, медленно выпустила.

Встреча с жителями подземного города больше не казалась ей чем-то невероятным. Из ряда вон было, что выжила благодаря людям-змеям, которых все считали холоднокровными. Но ледяная кровь оказалась у человека, с которым собралась прожить до старости.

«Китти и Эдди…» – опять выскочило в голове, но Китти подавила новую волну отчаяния и жалости к себе. Нет уж, пусть эта медуза, распластавшаяся над городом, сегодня останется голодной!

Встав на четвереньки, она дотянулась до цилиндра и, смахнув рукавом прилипшую грязь, впервые рассмотрела его вблизи. Сверкающие бока слитка были сплошь испещрены непонятной вязью, но утреннее небо синело ясно и спокойно, и это значило для нее больше, чем все мудрые и священные знания вместе взятые. В тот миг Китти не думала, что услышали в ней жители города-лабиринта, не ведала, глотком какого чудесного воздуха стал для них ее случайный визит.

За время, пока она была под землей, солнце взошло высоко, и лучи снова ласкали ее щеки. На окраине пустыря стояла повозка с лошадью, вернувшейся за своим хозяином, и Китти решила, что сейчас же сделает все неотложные дела и сразу поедет в приют. Она заберет Шаши, и у них будет дуэт Ситар, волшебный дуэт на всю жизнь.

Уже были поданы крем-суп из спаржи с изумительными хрустящими пирожками, филе индейки с трюфелями, лососина с тартаром и цветной капустой в пряностях, туземный венский шницель, а своей очереди еще ждали жаркое из фазана, рябчиков и куропаток, артишоки с грибами и десерт – парфе из земляники, фруктовое ассорти и мороженое. Архимед Иванович, насытившийся уже супом, не упускал случая отвлечься на беседу.

– У Земли на человека огромные планы, ведь ни одно сердце не звучит так, как человеческое, – проповедовал он. – Но уже мало быть просто гомо сапиенсом, человеком разумным – пришло время стать гомо люксом, человеком светлым!

– И что же это за такой человек? – улыбнулась Полина. – Просветите нас, Архимед!

Профессор с готовностью отложил вилку и нож.

– Когда ваши мысли легки и нацелены на полезное созидание, вы – гомо люкс. Если вам чужд холодный, взвешенный инструментарий успеха, вы – гомо люкс. Неустанно познаете себя и мир, вы – гомо люкс! – он перевел дух и извиняющееся взглянул на Атласа. – Но капитализм генетически питает стяжательство и рознь, а те не дают людям стать единым прогрессивным организмом. Представьте, чего бы мы достигли, действуя сообща, а не перетягивая одеяло каждый на себя, – на его лице заиграла оптимистичная улыбка. – Звучанием дел, стремлений мы бы двигали вперед все звездное сообщество, а оно, уверяю вас, существует! На нас смотрят, нашими добродетелями любуются и наше зло оплакивают. Если представить человека как музыкальный инструмент – нам под силу мелодия любой красоты и сложности, понимаете, любой! Но в мире царит такая какофония, что порой страшно становится…

Искандер промокнул губы салфеткой:

– Понимаю вас, но как экономика будет существовать без капитала, да попросту без денег?

– О, это был бы совсем иной тип отношений, – Забава взглянул с воодушевлением, – с системой ценностей, основанной не на состоянии человека, а его состоятельности – нравственной в первую очередь!

– Хорошо, – дружелюбно кивнул Атлас, – но как бы работала эта ваша новая система?

– Извольте, – профессор заговорил деловым тоном. – Каждый получал бы за свой квалифицированный добросовестный труд баллы или токены, обменивая их в личном кабинете на требуемые услуги и товары. На такую же систему перешли бы во взаиморасчетах и государства. У граждан баллы копились бы до определенного количества, – он выдержал взгляд олигарха, но уточнять не стал, – а все сверх того переводилось бы в общее пользование по принципу близости.

– По принципу близости? – заулыбался Искандер. – Это что за зверь?

– Скажем, вы в этом новом обществе добились бы таких же высот, и вам начислялись бы миллиарды токенов. Тогда ваши излишки поступали бы сначала на счета родных, потом друзей, потом коллег по работе, по клубу, соседей по двору, по кварталу, и так далее. И все бы жили в кругу благодарных, довольных людей! – он откинулся на спинку стула, который даже не шелохнулся.

– Это что же, токенный коммунизм? – пожал плечами Атлас.

– Токенное общество, – поправил Забава. – К слову, девиз коммунистов «От всех – по способностям, каждому – по потребностям» уместен. А новая система, лишенная ростовщичества, была бы столь прозрачна и проста, что и преступность бы исчезла. Ну, кто станет грабить, когда с вами и так готовы делиться и вам помогать? – он поглядел на рыцарские латы. – Мы способны создать не просто Civitas Solis – Город Солнца, а Terra Solis – Планету Солнца!

Искандер дослушал до конца, не перебивая.

– Вы, мой друг, изложите все в письменном виде и передайте Полине, – произнес с серьезным видом. – Надо будет внести ваш проект на рассмотрение в Совет Федераций.

– Так я, в общем, все сказал, – Забава взглянул на собеседника, но по его невозмутимому лицу так и не понял, говорит тот всерьез или заигрывает с ребенком, которого еще раньше разглядел в ученом.

Адамас в благодарственной речи упомянул о значении имени Архимед – ни отец, ни Полина эту его находку не слышали. То, что для гостя ценность экспромта утрачена, мальчишка, уверенный в его качествах, не тревожился. Впрочем, упоминание о «невероятных достижениях» заинтриговало непосвященных. Искандер вопросительно взглянул на профессора, но тот отмолчался.

Полина в своей здравице пообещала «положительному герою торжества» сюрприз. Но Забаве хватило одного порхания ее ресниц – так на тропке майского леса молодая зелень то прячет, то вновь открывает глазам лучи солнца.